Тропинкой человека - Евгений Щукин

— А теперь, — зловеще проговорил он, — поговорим о моей ноге.

— Секунду! — бросил вдруг Фаргел. — Мы заплатили за это платье?

Парень непонимающе хлопнул ресницами.

— Вроде да, — подтвердила девица, пересчитывая деньги

Фаргел возвысил голос, оборачиваясь к окружающим:

— Все слышали? Я заплатил за ее платье.

Народ одобрительно зашумел.

Старейший повернулся обратно:

— Снимай!

— Что? — не поняла девица.

— Платье, разумеется, — вежливо сообщил Фаргел. — Оно теперь принадлежит мне.

— Чего? — недовольно подняла голову дама. — А не пошел бы ты на…! Да один мой звонок — и тебя в половик раскатают!

— Тебе еще позвонить надо — а я уже рядом, — равнодушно сказал Фаргел. — Включите это в счет.

Взяв многострадальный столик в пальцы, он резко свел их воедино. На какое-то время треск заглушил даже музыку.

Старейший безразлично встряхнул кисти и повернулся к девице:

— Снимай, — в ее сторону пошла мощная ментальная атака.

Побледнев от страха, девушка потянулась дрожащими пальцами к застежке.

— Вот и хорошо, — констатировал Фаргел и холодно взглянул на другого любителя денег. — Так сколько стоит твоя нога?

Надо признать, хлопец соображал куда медленнее спутницы. Но когда сообразил… Парень так спешил отдалиться, что налетел на соседний столик. Вместе с ним полетел на пол. Стоя на четвереньках, ухажер отчаянно замотал головой.

— Нисколько, — перевел Старейший. — Инцидент исчерпан.

— Пошли отсюда, — вяло попросил я.

— Ты прав, — к чему-то прислушавшись, согласился Фаргел. — Пора на боковую. Платье заверните.

Глава 72

Смеркалось. Лежа на спине, я с наслаждением истинного эстета наблюдал, как в небе одна за другой проклевываются звезды; разгораются ярче, ярче. Тишь — насколько это возможно для города. Льющийся сверху свет. Покой.

Фаргел, подложив под голову руки, тоже внимал тихой музыке звезд. Впрочем, я мог здесь ошибаться: за долгую жизнь Старейшему могло наскучить любование ночным небом — если только может надоесть такое зрелище. Как не может надоесть вид залитой желтым земли, деревьев, когда солнце стоит у горизонта…

Так или иначе, это последняя — или почти последняя — ночь в моей жизни. Долги… раздал.

Вот только домой заглянуть не успел. Жаль. Лучше бы с родителями последние часы провел, а не устраивал разборки с бандитами. Еще немного — и истечет время, отмеренное Советом. Права была милосердная Карини — ни к чему лишние формальности. Ни к чему…

Что там, за гранью? Перелетит моя душа в иной, более хороший мир? Или у вампиров нет души? Какая разница?! «Мыслю — значит, существую», — сказал Декарт. А я буду мыслить?

Фаргел что-то пробормотал.

С большим опозданием я сообразил, что его слова были адресованы мне. Пришлось обратиться к оратору с самым подходящим вопросом:

— А?

Фаргел поморщился, но повторил:

— Тебя никогда не озадачивало, что в фильмах вампиры могут превращаться в разных животных?

Я опешил. Какое мне сейчас дело до фильмов?! Ну, было что-то такое давным-давно, но задумываться всерьез… Неа! Даже когда учился летать, я представлял себя птицей, а не превращался в неё. Может… зря?

Гы! Превращусь в крысу, залезу в самый темный подвал — ни одна кошка не достанет! А если и достанет — ее ждет отличный сюрприз! Главное, чтобы Старейшие не добрались.

Я вопросительно уставился на Учителя.

— Как и многое другое, — поведал тот, — эта информация основана на слухах; а полуправда всегда стояла рядом с откровенным враньем. Вампиры не способны изменять свое тело, но слухи — в чем-то правдивы.

Сделав неуловимо быстрое движение, Фаргел взял из воздуха арбалетную стрелу. Тут же схватил другой рукой еще одну остроконечную посланницу. Разжал пальцы, чтобы встретить новые «гостинцы».

После панического рывка в сторону я сообразил, что заключил с охотниками нечто вроде перемирия. Я в безопасности. Но что теперь делать? Стоять и наблюдать?

Фаргел сделал ошибку. Или, может, атаки были слишком частыми: оперенная палочка трепетала в груди Старейшего. Тот непроизвольно вскинул к ране руки — и оказался утыкан стрелами, словно иглами еж.

Качнувшись вниз головой, Фаргел начал падать.

Убит? Нет, не может быть! Я бросился следом: нужно догнать, вытащить из тела стрелы, вплоть до самой последней — и тогда Старейший воспрянет! Обязательно! Так и будет! Подленький голосок на границе сознания шептал, что все к лучшему, что теперь моя жизнь вне опасности. Я — не слушал.

Фаргел падал очень быстро; гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Я с болью продирался сквозь гудящий плотный воздух, а догнать умирающего Учителя никак не удавалось. Ну никак!

Охотники больше не стреляли. Да и я, если честно, продолжал погоню больше по инерции, сообразив: против осины не попрёшь: вряд ли я смогу парализованными пальцами вытянуть все стрелы. С одной — я бы еще справился…

Потом все кончилось. Тело Старейшего распласталось на крыше одного из домов, неведомым образом не проломив слабо загрохотавший шифер. Распласталось — и растеклось быстро высыхающей темной лужицей. Никаких следов тела, обломков стрел — будто и не было никогда вампира по имени Фаргел. Это что же, вампиры всегда так умирают? И я однажды вот так испарюсь? А как же Борис? Он же…

— Оценил? — из-за спины полюбопытствовал умерший.

Я резко повернулся. Фаргел парил в воздухе и ухмылялся. Съел, мол, ученичок?

— Как ты это сделал?

Старейший улыбался.

— Вампир, накопивший достаточно силы, способен излить накопленную энергию…

— Как Фельве?!

— Верно. Только друд обратил свою энергию в ультрафиолет, рассчитывая избавиться от преследователей, а я — создал иллюзию.

— Иллюзию? — машинально переспросил я, начиная понимать.

— Ну-у, не фантом в чистом виде: звук от соприкосновения с крышей все-таки был. Скажем так: вампир способен создавать недолговечное материальное образование. Ферштейн?

— Но если так… нужно потратить уйму энергии!

— По человеческим меркам, ее у нас — бездна! Кровь содержит энергию в концентрированном виде. Не зря колдуны придают этой жидкости большое значение. Вот только проку от их усилий — чуть! По-настоящему повелевать энергией может только ее хозяин.

— А я…

— Разумеется, ты тоже способен к созиданию. Иначе зачем я все это рассказываю? В момент творения мы становимся подобны Богу, но Его создания гораздо изящней наших, и долговечней, и мудрей… На чем я остановился?

— М-м… Ты говорил, что каждый из нас может…