Эшли Белл - Дин Кунц

Когда другая Биби отстранила от ее мозга руку, вокруг ее пальцев виднелись темные пасма какой-то инородной, мерзко воняющей ткани, которые не могли быть ничем иным, кроме ужасных нитей глиомы. Она скатала похожие на паучью сеть волокна в посверкивающий слизью комок величиной с мячик для гольфа и забросила его далеко в сторону. Подавшись вперед всем телом, обняла Биби.

– А теперь будем закругляться, Бибс, – сказала она шепотом. – Зажмурься. Давай покончим с этим и отправимся домой.

Когда спустя несколько секунд Биби открыла глаза, то осталась только она. Больше не было двух Биби. Так должно быть и в дальнейшем.

В чрезвычайном восхищении и благоговейном страхе девушка зашагала по колоссальному залу, словно человек, рожденный и выросший в глубокой пещере, а по прошествии практически четверти столетия вышедший наружу и впервые узревший звездное небо.

Она сделала все так, как говорил ей Терезин. Она представила себе все свои приключения, все свои поиски Эшли Белл, сбереженные в памяти своего домашнего компьютера и лэптопа, но не ради Терезина, а ради самой себя, ради того, чтобы никогда больше ничего не забыть. У Биби не было ни малейшего желания пытаться опубликовать эту книгу. А еще она не собиралась оставлять этот мир в руках психопата, убившего собственную мать. Пусть уж лучше ей придется погибнуть вместе с ним. Она не бог-создатель, она смертная лгунья.

Не было никакой необходимости идти по коридору к лифтам. Теперь Биби понимала истинную природу этого места. Она вообразила, как подобно бестелесному духу парит вниз сквозь этажи в приемный зал. Спустя секунду девушка очутилась там, где пожелала.

Биби подняла глаза на большой красный круг с двумя стилизованными молниями-близнецами. Камень растаял, словно восковой, и потек на пол. Стены вокруг нее начали терять свою матовость, постепенно становясь прозрачными как стекло. Одновременно, будто мираж в пустыне, возникли очертания палаты № 456, но почти сразу же мираж начал приобретать вполне материальные образы, хотя пока Биби не видела там ни посетителей, ни саму себя.

Она не пошла, а поплыла в воздухе над растворяющимся полом приемного зала по направлению к больничной койке. Рассеявшиеся как дым стены здания уже не могли служить туману преградой, и тот нахлынул со всех сторон. Белесое море навсегда поглотило будущую резиденцию корпорации «Терезин» вместе с остальным миром, который за прошедшие четыре дня создало ее воображение. Впрочем, ей казалось, что минуло не четыре, а всего лишь два дня. Под конец не осталось даже тумана.

Предохранительное перильце было опущено. Она взобралась на матрас, положила голову на подушку и прикрыла глаза.

Когда она снова их открыла, то увидела четырех человек, которых любила больше всего на этом свете.

Что можно сказать о двадцатипятилетней девушке, которая умерла? То, что она была на три года старше Биби Блэр, являлась несчастной героиней «Истории любви» Эрика Сигала[114], не имела ни единого шанса выжить и, умерев, разбила миллионы сердец.

Когда Биби открыла глаза, то увидела четыре сердца, готовые разбиться. Она тотчас же дала им понять, что все не так уж плохо.

– Ух ты… Больше я в эти игры не играю. Рак мозга – та еще гадость.

Видя, как дочь стаскивает с головы электрошапочку, Нэнси воскликнула:

– Дорогая, что ты делаешь?

– У меня прическа не в порядке, – сказала девушка, пока электроэнцефалограф подавал тревожные сигналы. – Волосы у меня все потные и грязные. От меня воняет потом. Какая гадость! Хочу сейчас же принять душ.

Биби поднялась на кровати и вперила взгляд в катетер, прилепленный пластырем возле сгиба ее левой руки, размышляя, стоит или нет вынимать его самостоятельно.

Мэрфи повел себя немного странно, одновременно охваченный неизъяснимой радостью и тревогой. Руки у него тряслись. Он навис над дочерью.

– Ты проснулась! Ты говоришь! Детка! Не вставай! Успокойся, Биби! Нельзя вставать! Ты говоришь… Посмотри на себя… Я люблю тебя. Ты меня очень напугала…

– Привет, здоровяк! Я люблю тебя больше, чем кислород, – сказала девушка Пэкстону, а затем обратилась к Пого: – Ты был там, когда я нуждалась в тебе, одолжил свою тачку… Нет, подожди. Я же все это выдумала… Хорошо, если бы все было на самом деле, ты мне все равно одолжил бы ее. Или я не права?

– Mi jalopy es su jalopy[115], – сказал Пого.

Пэкс и Пого, кажется, восприняли внезапное пробуждение Биби намного спокойнее, чем ее родители. Казалось, они отчасти понимают, что с ней произошло, хотя она сама не имела ни малейшего представления, как такое возможно.

На сигнал тревоги прибежала медсестра. Быстро оправившись от удивления при виде своей впавшей в кому пациентки в столь подвижном состоянии, Петронелла постаралась всех успокоить и объяснила Биби, что катетер до распоряжения лечащего врача снимать никак нельзя.

– Биби, твой организм еще нуждается в питательных растворах.

– Все, что мне нужно, – так это два чизбургера и пицца, – возразила девушка. – Я ужасно проголодалась. От глюкозной диеты все равно мало толку. А еще от меня воняет.

– Совсем не воняет, – сказала медсестра.

– Ну, у меня-то самой тоже нос есть. Если даже вы все скажете, что это не так, я все равно чувствую запах. Кстати, рака мозга у меня больше нет. Давайте вы снова проведете все эти исследования, возьмете у меня анализы и отпустите домой. – Подмигнув Пэксу, она добавила: – Ты выглядишь просто восхитительно. Чего улыбаешься?

Подошли оставшийся на дежурстве ночью интерн и еще одна медсестра. Вспыхнул спор, есть или нет у Биби рак и кто вправе распорядиться провести ей повторное обследование. Не лучше ли подождать до утра? Лаборанты и техники находились на местах. Можно было сделать все, начиная от рентгена и заканчивая магнитно-резонансной томографией. В ревматологии все это делается круглосуточно. Мэрфи и Нэнси подумали, что загвоздка в страховой компании. Медики сомневаются, захочет ли компания оплачивать обследование во внеурочное время. Родители заявили – они оплатят наличными, а страховая компания может катиться куда подальше.

Пэкстон сказал, что сам заплатит за обследование. Пого заявил: он продаст чертову машину и тоже сможет заплатить. Тотчас же, впрочем, выяснилось, что родители Биби все не так поняли, никаких проблем со страховкой нет и никто наличными платить не будет. Старшая медсестра на дежурстве позвонила доктору Санджаю Чандре. Врач выразил сомнение насчет того, что Биби может знать, излечилась ли она от рака. Он вообще сомневался, способен ли глиоматоз головного мозга дать ремиссию, но разрешил снять катетер и провести всестороннее обследование после разговора с Биби, узнав, что прежние симптомы больше себя никак не проявляют.

Когда Биби поднялась с кровати, мама набросилась на нее с азартом риелтора, которому ни за что нельзя отпустить клиента. Нэнси плакала. Поцелуи женщины были уж слишком мокрыми.

– Как такое возможно? Как так могло случиться? – причитала она.

– В конечном счете будет не то, что будет, – сказала ей дочь и, заметив непонимание матери, добавила: – Я люблю тебя, мама, всегда любила и буду любить.

Мэрфи тоже стоял рядом. Получились групповые обнимашки. Папа находился еще в большем расстройстве чувств, чем мама. Несмотря на все «порву волну», «сделаю ее», «проедусь на левиафане», несмотря на то, что Мэрфи был бесстрашным Большим Кахуна[116] своего поколения, в душе он оставался мягкосердечным и ласковым, словно котенок. Он не мог говорить, лишь снова и снова повторял ее имя. Видно было, что еще совсем недавно он сомневался, увидит ли дочь живой. Пого смотрел на нее голубыми глазами, которые так легко топили сердца других женщин, но взгляд его был чист подобно взгляду сводного брата, любящего свою сестру так же сильно, как она его.

– Бибс, – произнес он.

– Чувак, – ответила она ему.

Он продержал ее в своих объятиях ровно столько, чтобы удостовериться, что Биби такая же реальная, как всегда.

В пропитанной потом, мятой пижаме, с растрепанными, свалявшимися под электрошапочкой волосами, Биби бросилась в объятия Пэкстона, прекрасно, впрочем, понимая: от дыхания из ее рта на полированной стали может возникнуть ржавчина. Он так крепко прижал ее к своей груди, что комната на некоторое время совершенно пропала из виду. Биби сказала – сегодня она ужасная замарашка, а Пэкстон сказал – большей красавицы, чем она, он не видывал. Она сказала, что воняет, а он заявил, что от нее пахнет весной и ему ужасно хочется ее поцеловать.

Когда санитар прикатил медицинскую каталку, Биби вместе с капельницей перебралась на нее.

– Извините, но от меня неприятно пахнет, – заявила она ему.

– Я нанюхался здесь такого, что вам и не снилось, – успокоил ее санитар.