Однажды в России - Константин Столяров

Подъезжая к коттеджу, наполовину скрытому за живой изгородью ровно подстриженного кустарника, Вороновский по привычке остановил "БМВ" в метре от ворот. Как он и ожидал, в тот же миг на крыльцо выскочил Саша и с возгласом: "Мам, дядя Витя приехал!" - бросился к воротам. Въехав внутрь, Вороновский выключил дворники и вышел из машины.

Сверху сеялся мелкий дождь, а с наступлением сумерек тучи сгустились, потемнели и опустились на город, накрыв его влажной пеленой тумана с запахом паровозной гари. Июнь в Берлине выдался сырым и дождливым, из-за чего дым от топившихся углем котельных низко стлался над землей и вызывал першение в горле.

- Как прошел день? - поинтересовался Вороновский и, нагнувшись, без усилий задвинул наверх вывешенные на противовесах ворота гаража.

- Таскались по магазинам, - разочарованно сообщил Саша и без какого-либо перехода спросил: - Дядя Витя, почему вы завели Якова?

- Есть у меня давняя слабость - люблю собак.

- А Бакс?

- Бакс принадлежит Алексею Алексеевичу, а мне хотелось иметь собственного пса.

- А почему эрделя?

- Видишь ли, Саша, когда я был в твоем возрасте, у моего одноклассника Димы был эрдельтерьер Джим, а я ему ужасно завидовал.

- Нашли чему завидовать. Завели бы сами, и все. - Вспомнив детство, Вороновский грустно улыбнулся.

- Тогда нам с мамой было не до собаки.

- Почему? - не унимался Саша.

- После войны еще два с лишним года продукты отпускали по карточкам, так что жили мы впроголодь.

- А как же Дима кормил эрделя?

- У его родителей водились деньги, а по коммерческим ценам мясо можно было купить в особторге. Да и не только мясо - икру, копчености, пирожные.

- Что такое особторг?

- Как тебе сказать?.. - Вороновский уже привык к детским вопросам в стиле блица, но порой затруднялся с ответами, опасаясь, что Саша может превратно их истолковать. - Строго говоря, это были магазины для богатых.

- Вроде "Березки"?

- Сравнение не совсем точное, но близкое.

- А вы были бедным?

- Очень. Моя мама зарабатывала шестьдесят рублей, а мне за убитого на фронте отца государство выплачивало пенсию в размере четырнадцати целковых.

- Дядя Витя, отчего вас мне жалко, а других бедных - нет?

"Хороший вопрос! - промелькнуло в голове у Вороновского. - Особенно сегодня, после подсчетов в офисе "Борнхаузер, Митчерлих и Роддау". Если я чего-то боялся в жизни, то только бедности. Но ведь этого в двух словах не объяснишь мальчугану".

- Если я правильно тебя понял, ты не сочувствуешь бедным? - спросил он с оттенком неодобрения.

- Ни капельки.

- Позволь узнать - почему?

- Они сами виноваты.

- В чем?

- В бедности.

- Кто тебе сказал, Саша?

- Папа. Он говорит, что бедность от пьянства.

- Твой папа был далеко не первым, кто задумался о причинах богатства и бедности, - осторожно ответил Вороновский, вовсе не желавший покушаться на отцовский авторитет Сергея Холмогорова. - Задолго до него эта проблема волновала умы выдающихся мыслителей. Таких, например, как граф Клод Сен-Симон и Шарль Фурье во Франции, Роберт Оуэн в Англии, Адам Смит в Шотландии, твой тезка Герцен у нас, в России, Карл Маркс и Фридрих Энгельс здесь, в Германии...

- Знаю - бородатые.

- Совершенно верно. Эти люди рассуждали по-разному, но сходились в одном скорее не бедность проистекает от пьянства, а, наоборот, пьянство от бедности.

- Тогда почему пьянствует дядя Веня? Он же живет у бабы Зины как у Христа за пазухой.

- Мне трудно судить - я ведь не знаю твоих родственников, - сказал Вороновский и счел за благо сменить тему разговора. - Как тебе новое местожительство? Нравится?

- Не то слово! Потрясный домик, точь-в-точь как у Штирлица!

Из реплик взрослых Саша узнал, что домовладение на К+-пеникераллее, где они поселились неделю назад, принадлежит Управлению контрразведки Западной группы войск, и это обстоятельство, наряду с некоторым сходством с натурой из телефильма "Семнадцать мгновений весны", придавало ему ореол жгучей таинственности.

Вороновский уже второй год арендовал коттедж из шести меблированных комнат. Ему пришелся по душе этот безмятежный уголок Карлсхорста - в ясную погоду воздух вокруг был чист и прозрачен, обилие зелени радовало глаз, а тишина мощенных брусчаткой улочек, обсаженных липами еще во времена кайзера Вильгельма II, выгодно отличалась от неумолчного шума и гама в "Гранд отеле" на Фридрихштрассе, откуда он начинал знакомиться с Берлином. Вдобавок совсем рядом, на той же К+-пеникераллее, только в доме 99, по соседству с бывшим Военно-инженерным училищем вермахта, где в мае 1945 года был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии, располагался офис Берлинского филиала "Ост-Вест Интернэшнл".

- Витя, Саша, сколько можно? - укоризненно окликнула их выглянувшая на крыльцо Лена. - У меня же обед стынет. Мойте руки и марш за стол!

За обедом Вороновский попробовал бульон с ливерными клецками и спросил:

- Если не ошибаюсь, блюдо из репертуара фрау Борзиг?

Фрау Борзиг была у них приходящей прислугой. Кроме нее, время от времени в коттедж наведывался нанятый Вороновским старый садовник Курт, ухаживавший за газоном и разводивший крупные, изумительно красивые розы.

- Твоя правда, - виноватым тоном признала Лена. - И на второе франкфуртские сосиски с зеленым горошком.

- Не казнись, я люблю сосиски с горчицей.

- Витя, я же приплелась домой без задних ног, - оправдывалась Лена. - Где мы только не побывали!

- Я уже догадался, - с легкой усмешкой заметил Вороновский, взглянув на груду коробок и пакетов, раскиданных по дивану и креслам. - Как выражались в годы моей юности - дали стране угля? - Лена смущенно улыбнулась.

- Истратила прорву денег. Ты не будешь меня ругать?

- Ни в коем случае. - Он ладонью накрыл ее руку. - Ленок, деньги для того и существуют, чтобы их тратить.

Несколько секунд его пальцы нежно поглаживали атласную женскую кожу, а потом руку пришлось убрать - за ним неотступно следили темные глазенки Саши. Нахлынувший на Вороновского стыд объяснялся не столько ревнивым взглядом мальчугана, сколько тем, что, притрагиваясь к Лене, он моментально возбуждался, словно прыщавый подросток, где-нибудь на танцах первый раз в жизни обнявший девушку.

- Где же вы побывали, сударыня? - снова принимаясь за бульон, поинтересовался он.

- Надземкой доехали до Александерплац, а там, вокруг универмага "Центрум", жуткое столпотворение, - оживленно заговорила Лена. - Турки, цыгане, вьетнамцы, поляки, кого только нет. Торгуют чем попало - кто радиотоварами, кто бижутерией, кто бельем и верхней одеждой. А наши - стыд и позор! - стоят раскорякой, размахивая бутылками водки и стеклянными баночками с икрой...

- И орут: "Горбачев!" и "Перестройка!" - дополнил Саша.

- Скоро все это буйным цветом расцветет и у нас, - заметил Вороновский.

- Не может быть, - засомневалась Лена.

- Еще как может, - со вздохом подтвердил Вороновский. - Помянешь мое слово - года через три-четыре наши сограждане тоже превратятся в коробейников.

- Кто такой коробейник? - спросил Саша.

- Мелкий торговец, продающий товар с рук и, как правило, вразнос, пояснил Вороновский. - А что удалось купить?

- Джинсы! - выпалил Саша. - Целых восемь штук!.. А еще кроссовки на липучках и куртку на осень.

- На Саше же все горит. В самом начале Лейпцигерштрассе мы с ним заглянули в Дом молодежи и польстились на дешевку: простые джинсы стоят там - не поверишь! - всего четыре марки, чуть больше нашего рубля. А дальше зашли в фирменный магазин "Левис" и купили еще шесть, от одиннадцати до четырнадцати марок за пару. Себе я взяла вареные и белые, а Саше - светло-голубые и серовато-дымчатые из вельвета, - перечисляла Лена. - И по паре для Маришки и Андрея Святославовича. Надо же им что-то привезти!

- Разумеется. А кроме тряпок?

- Фен марки "Браун"! - Лицо Лены просияло. - Прелесть, приятно взять в руки... Витя, такой роскоши у меня никогда не было. И всего за тридцать четыре "деревянных"!

Вороновский воспринимал ее покупательский азарт как нечто вполне естественное: стоило советской женщине, давным-давно смирившейся с тем, что любой мало-мальски модный товар достается только из-под полы, с переплатой, поклонами и одолжениями, впервые оказаться на Западе, как глаза у нее разбегались.

- Позволю себе заметить, я нынче тоже отличился, - с видом заговорщика поведал Вороновский. - Проезжал мимо магазинчика, тут, неподалеку от своего офиса, и зашел, чтобы купить маринованные луковки к пиву. Смотрю - дым коромыслом: здание с потрохами приобрел какой-то фирмач из Западного Берлина, перед ремонтом распродающий все съестное за бесценок.

- Что же ты у него купил? - живо полюбопытствовала Лена. - Ящик луковок?

- И еще три ящика шерри-бренди по полтиннику за бутылку, - посмеиваясь, ответил он. - Надо их достать из багажника и отнести в подвал...

Пока Вороновский за компанию с Сашей за обе щеки уписывал сосиски, Лена продолжала перечислять свои покупки, а затем внезапно встрепенулась: