История папства - Джон Джулиус Норвич

Эти и другие подобные им жесты отчасти улучшили отношения между сторонами, но Климент по-прежнему испытывал постоянное давление и хорошо понимал, что рану не удастся залечить, пока Общество Иисуса не будет распущено раз и навсегда. Он откладывал этот шаг до последней минуты. Но в 1773 году стало известно, что Бурбоны планируют решить проблему силовым методом, что почти наверняка должно было привести к полному разрыву — то есть к полному отказу наиболее могущественных европейских держав признавать авторитет Святого престола. Некоторые сомнения еще оставались в отношении габсбургской Австрии, поскольку Мария Терезия прежде благоволила иезуитам и доверила им образование своих сыновей. Но в апреле императрица, весьма надеявшаяся выдать свою дочь Марию Антуанетту замуж за французского дофина, будущего Людовика XVI, отправила письмо испанскому королю Карлу III, где подтверждала, что, несмотря на глубокое уважение, питаемое ею к Обществу, если папа сочтет целесообразным в интересах сохранения единства католического мира запретить его деятельность, она не станет чинить препятствий. Сохранились свидетельства нескольких людей, хорошо знавших ее, о том, что она сожалела об этом письме всю оставшуюся жизнь; ее сожаления были бы еще горше, узнай она о том, какая судьба ожидала ее дочь, ради которой она принесла в жертву Общество Иисуса.

После обнародования письма Марии Терезии у папы, можно сказать, больше не осталось карт. Итак, булла, содержавшая запрет деятельности ордена, «Dominus ас redemptor noster» («Господь и Спаситель наш»), подготовленная в канцеляриях курии, была выпущена 16 августа 1773 года. На следующий день генерала ордена Лоренцо Риччи препроводили в Английский колледж в Риме, откуда через месяц его перевезли в замок Святого Ангела. Тем временем кардиналы разделили между собой содержимое его винного погреба. Та же участь постигла большую часть коллекции предметов искусства, принадлежавшей иезуитам, хотя наиболее ценные из них попали в музеи Ватикана.

Кроме Риччи, в замок бросили его секретаря, пять помощников, ведавших делами ордена в Италии, Польше, Испании, Португалии и Германии, и еще семь человек. По приказу тюремщика, монсеньора Альфани, весьма одиозной личности и испанского посла в Риме, Хосе Монино, им запрещалось разговаривать друг с другом; окна в их камерах заделали досками, чтобы они не могли поддерживать никакой связи с внешним миром. В октябре им запретили участвовать в мессе; сумму, выделявшуюся на их пропитание, урезали вдвое. Затянувшееся изнурительное расследование не выявило ничего преступного в их действиях, однако их продолжали держать в заточении. Несмотря на неоднократные прошения в адрес Климента и его преемника, семидесятичетырехлетний Риччи скончался в 1775 году, по-прежнему находясь в замке Святого Ангела (правда, похоронили его все же в иезуитской церкви Джезу). После его смерти, однако, преследования его товарищей были приостановлены. Двое умерли раньше его; последнего заключенного освободили в феврале 1776 года.

Бесчеловечное обращение с этими людьми, состоявшими в сане священников, против которых не было найдено ни одного свидетельства, изобличавшего бы их в каких бы то ни было преступлениях, навеки оставило пятно на репутации Климента XIV, и без того уже запятнанной. Сам он не имел никаких претензий к иезуитам: в противном случае почему же он откладывал свои действия против них в течение трех лет? Однако он всегда понимал, что расформирование ордена — это цена, которую ему предстоит заплатить за избрание на Святой престол, и он был готов без малейших колебаний принести эту жертву. Он мог возразить, что на тот момент у него не было выбора и что Святой престол не мог надеяться возвратить себе уважение католических стран Европы, пока орден продолжал существовать. Увы, после его упразднения уважение к папству пострадало еще больше и его международный престиж упал так, как не падал ни разу со времен Средневековья.

Последние годы папа влачил жалкое существование. Мучительная кожная болезнь, от которой он страдал многие годы, внезапно значительно усилилась; вместе с тем он впал в глубокую депрессию. Терзаемый манией преследования, он пребывал в постоянном страхе за свою жизнь, боясь покушений, — настолько, что перестал целовать ноги изображения Христа на своем любимом распятии, думая, что иезуиты смазали их ядом. В течение нескольких месяцев его состояние ухудшилось до такой степени, что к августу, по словам Чентомани, агента Неаполя в Риме, «он исхудал и полностью утратил румянец; глаза его блуждали, из открытого рта капала слюна». Его смерть утром 22 сентября 1774 года стала облегчением для всех вокруг него — и, безусловно, для него самого. И даже тогда, увидев, как быстро истлевает его тело, нашлись многие, считавшие, что иезуиты все-таки в конце концов добились своего.

Джованни Анджело Браски, избранный в феврале 1775 года после продолжавшегося четыре месяца конклава и принявший имя Пия VI (1775-1799), происходил из старинной аристократической фамилии; помолвленный, он в последнюю минуту изменил свое решение и принял сан священника. Его понтификат продолжался почти двадцать пять лет — на тот момент он поставил абсолютный рекорд в истории папства[285]. К великому несчастью, в эти роковые четверть века церковь оказалась в руках совершенно беспомощного правителя.

Пий не обладал ни глубоким умом, ни подлинной духовной силой. Однако благодаря высокому росту и привлекательной внешности он пользовался любовью народа. В то время обычай посещать Францию, Италию, Швейцарию и другие страны для завершения образования был в большой моде, и папа с огромным удовольствием появлялся в роскошном облачении на всех торжественных церемониях в соборе Святого Петра перед молодыми путешественниками, стекавшимися в Рим, и раздавал благословения щедрой рукой. В других отношениях он тоже напоминал пап эпохи Ренессанса. Непотизм возродился с новой силой: папа выстроил на пьяцца Сан-Палантео Палаццо Браши для своего племянника Луиджи (этот дворец стал последним в истории, выстроенным папой для своей семьи) и многократно умножил богатства еще нескольких родственников за счет церкви. Он оказывал щедрое покровительство искусствам, воздвигнув в Риме еще три египетских обелиска и значительно расширив Музео Пио-Клементино в Ватикане. Он даже пытался — правда, без успеха — осушить Понтинские болота (и что характерно, передал значительную часть освободившихся земель в свободное владение своему племяннику).

Если два предшественника Пия вынуждены были вести борьбу с правителями из дома Бурбонов, то главным противником самого Пия стал император Иосиф II. При жизни своей матери, Марии Терезии, Иосиф не доставлял хлопот Святому престолу, но после ее смерти в 1780 году он резко изменил свое поведение. Церковь в Австрии, решил император, срочно нуждается в реформах, и в этих делах он более не готов слушаться распоряжений пап или их нунциев. Для начала следовало уменьшить число монастырей, которых, по его мнению, было слишком много — более 2000; 1300 он тут же закрыл. Что касается священства, то императору его кругозор представлялся слишком ограниченным: в будущем все семинарии предстояло перевести под контроль государства, студентам же предписывалось давать качественное светское образование наряду с религиозным. В октябре 1781 года император нанес ряд новых ударов по папству: так называемый Эдикт о веротерпимости фактически подчинил церковь государству, обеспечил свободу вероисповедания и равные возможности для католиков и протестантов, упразднял религиозные ордена, члены которых не занимались никакой специальной деятельностью, и передавал уцелевшие монастыри из-под юрисдикции папы в ведение местных епископов.

С точки зрения Пия, требовалось только одно: ему следовало лично отправиться в Вену. Он выехал туда ранней весной 1782 года и прибыл незадолго до Пасхи. Пий совершил смелый шаг (со времен Реформации ни один папа не покидал Италию), но надеяться следовало лишь на то, что влияние его личности и несомненное обаяние помогут переубедить императора. Его ожидало разочарование. Иосиф оказал ему радушный прием, поселил его в Хофбурге, окружив роскошью, и устроил несколько пышных церемоний, где красивая внешность и гордый вид папы произвели сильное впечатление на всех присутствовавших. Однако его долгие беседы с императором не привели ни к каким уступкам со стороны последнего. (Австрийский канцлер князь Кауниц позднее обронил, что подбил папе глаз.) На обратном пути в Рим Пий заехал в Баварию по приглашению ее правителя, курфюрста Карла Теодора. Здесь его также ожидал восторженный прием; повсюду, где бы он ни показался, раздавалось эхо приветственных возгласов, и никто не догадывался, что всего через четыре года собравшиеся на конгрессе в Эмсе поднимут (и едва не решат в положительном смысле) вопрос о создании Германской католической церкви, фактически независимой от Рима. В том же 1786 году в самой Италии, в Пистойе, при поддержке брата императора, Великого герцога Тосканского Леопольда, планировалось нечто весьма похожее, но на сей раз Пию удалось отстоять свою власть. Он сумел склонить на свою сторону наиболее активного участника собрания, вдохновлявшего всех прочих, — епископа Сципионе Риччи (по стечению обстоятельств — племянника несчастного генерала ордена иезуитов) и осудил все резолюции, принятые в Пистойе, в булле «Auctorem Fidei».