День учителя - Александр Изотчин

Спускаясь в метро, Андрей вынул из кармана гвоздику и бросил на ступени. Ему и в голову не пришло ехать в таком идиотском виде домой, а уж хранить цветок до следующей встречи, на которой Юля собиралась исполнять его «самые заветные желания», тем более. «Вот так, Андрей Иванович, попал ты», — думал мужчина, разглядывая в вагоне свою руку, исписанную цифрами телефона. Словами «попал ты» Мирошкин выражал свое отношение к происходящему — к обжиманиям со школьницей, оказавшейся совсем не девочкой, наивные его мечты… «И ведь не мальчик уже. Неужели сразу не понял, что она из себя представляет? — корил он себя вновь. — «Мускулистые тела» ее интересуют. Тьфу! Ну, какая же испорченная девка! Ох, в какое гадкое время мы живем! Сколько грязи кругом… СПИДа она не боится — предохраняется. Идиотка! Да столько сейчас вокруг всякой-разной дряни, что презерватив и не спасет. Тоже мне — «девяносто девять процентов». А что если?.. Ведь я с ней целовался!» Знакомый страх влез в самое сердце, сжал виски тисками: «Ох, Лаврова, Лаврова! И эта малолетка такая же бл… ь, как та. Скорее домой! Скорее мыться».

Добравшись до Волгоградки, Андрей не только целый час простоял под душем, где, кстати, тщательно отмыл руку от девичьих каракуль, но затем и прополоскал рот уже знакомой мерзкой водкой из запасов Нины Ивановны. После поцелуев с юной «нимфоманкой» на скамейке, в вагонах и на эскалаторе метро, а еще у входа в подземку, действуя в состоянии «крайней необходимости» (так определил свое восприятие действительности Андрей), он не пожалел почти половину бутылки. Юридический термин, смысл которого помнился смутно, Мирошкин почерпнул из краткого курса права, который ему как будущему учителю не только истории, но и обществознания прочитали в университетские годы. Но, несмотря на принятые экстраординарные меры, ощущение нечистоты не проходило. «Патологическое в ней что-то, — продолжал «накручивать» себя Андрей. — Хотя все, в общем, прозрачно. Отца нет, вот отсюда и неуемная тяга к мужикам. Плюс возраст, элементарные озабоченность и распущенность. Вот они какие сегодня школьницы! А по виду — приличная девочка, не шалава, учиться хочет… Чего-то я уже не понимаю в этой жизни. Все-таки в мое время был романтизм. И «гулящие» были исключением. По крайней мере на первом курсе, после поступления, у нас, наверное, все девушки еще были «девочками». Нет, нет, звонить ей нельзя ни в коем случае. Что мне? Семнадцать, что ли. Уж лучше от секса отказаться, чем потом расхлебывать. Она через несколько лет и Ильиной, и Лавровой сто очков вперед даст! Пусть даже эта Юля и здорова, но мозги явно набекрень у девки». Неожиданно вспомнилась Завьялова с ее, в общем, незапятнанной репутацией. «Да, удобная была женщина», — решил Андрей, но тут же забыл о ней. Как видно, усиленно полоская рот, он слегка перестарался и много проглотил. Почувствовав опьянение, Мирошкин лег на диван. «Ну и пусть, — думал он, — пусть другие рискуют, а я не хочу. У меня работа стоит. Надо диссертацию делать».

В последующие дни он не подходил к телефону, несмотря на то что в один вечер тот звонил практически непрерывно. «Пусть звонит, — решил Андрей о Юле, — позвонит и перестанет. Одной проблемой будет меньше». Перезванивать ему даже в голову не пришло, хотя на всякий случай перед тем, как залезть в душ, он все же переписал номер с руки в записную книжку.

Телефон, действительно, перестал звонить, через неделю. Юля, как видно, отметила семнадцатилетие и, не получив от Андрея поздравлений, наконец решила, что «все кончено». Избежав таким образом неприятного выяснения отношений с выпускницей-96, Мирошкин вскоре столкнулся с новой проблемой, решить которую ему оказалось уже не под силу. В конце первой недели июля, вернувшись вечером на Волгоградку, Андрей понял, что не может открыть дверь. Он еще и еще вставлял ключ в замок — все было бестолку до тех пор, пока дверь перед ним не открыли изнутри. На пороге его квартиры — именно, «его», иначе Андрей в летние месяцы уже и не воспринимал квартиру Нины Ивановны — стояла незнакомая девушка примерно двадцати лет. «Гегемон, — решил, ощупав ее глазами Мирошкин, — лодыжки какие на ногах толстые. Рабочая лошадь. Хотя в целом — ничего. Лицо знакомое. На кого-то она похожа?» Разрешить его недоумение девушка не успела, позади нее возникла Нина Ивановна, и сразу выяснилось, на кого похожа незнакомка.

— Ой, Андрюша, здравствуй! А я вот в кои-то веки решила с дачи выбраться летом — посмотреть, как ты тут живешь. Ну, проходи, проходи. Знакомься — это Света. Моя внучка. А это Дима — ее жених», — Нина Ивановна потянула Андрея в его комнату.

На его диване сидел Дима — толстый парень с простым лицом, одетый в черные джинсы и футболку (на груди — изображение молодого человека и девушки, сидящих на мотоцикле) — и листал монографию Скрынникова. На полке рядом со Скрынниковым стоял заветный томик Эккехарда Клюга, но до него руки Димы, кажется, пока не дошли. Андрей и Дима подержали друг друга за правые ладони. Мирошкин не понимал, что происходит. В комнате стоял густой запах пота — как видно, или Света, или Дима, или сразу оба не подозревали о существовании в природе дезодорантов. В голове Андрея крутилось: «И чего их принесло сюда. Вот был бы номер, если бы я начал «сезон» и пришел сюда сегодня, предположим, с Юлей или еще с кем-то? Внучка у нее… Что-то я слышал про эту кобылу? Ах, да…» Андрей вспомнил, как давно, еще в первые годы жизни под крылышком Нины Ивановны, квартирная хозяйка, несколько увлекшись своей ролью опекуна молодого провинциала, рассказала, что есть-де у нее внучка — умница, красавица пятнадцати лет, и вот бабушка беспокоится о качестве нынешних молодых людей, а Андрюша ей сразу приглянулся, и семья у него хорошая, так что лет через пять, когда Светочка подрастет, а жилец закончит вуз, их можно будет познакомить. Еще пару раз Нина Ивановна возвращалась к этому проекту, но в последние годы перестала. Разглядывая Свету и ее избранника, Мирошкин соображал, почему в последнее время Игнатова прекратила предлагать ему свою внучку: «Отчего бы это? Или бабка узнала от соседей о моих девках, или у ее непромытой деревни появился этот дурнопахнущий Дима? А может быть, и то и другое? И чем же ее Светочка занимается? Не помню. В каком-то вузе учится техническом. Да уж — выросла. Вон платье на сиськах трещит». Андрей обратил внимание на то, что и его внимательно изучали — при этом в глазах Светы и во всем ее лице угадывалось выражение некого пренебрежения, а у Димы — даже торжества. Судя по всему, Нина Ивановна поднимала вопрос о сведении внучки с симпатичным парнем из Заболотска не только в разговорах с Андреем, и вот теперь его, Заболотского дурня, «упустившего свое счастье», могли видеть и само это «счастье», и тот, кто сумел за него ухватиться. «И чего они так надулись», — размышлял Андрей, предчувствуя недоброе.

«А тебе, Андрюша, какая-то девушка звонила. Представилась Юлей. Просила позвонить обязательно. Чего-то ей от тебя очень нужно — голос был встревоженный. Наверное, у нее случилось что-нибудь», — Нина Ивановна была сама доброта. Дима и Света еще раз глянули на Андрея, кинули взгляды на диван, переглянулись и понимающе улыбнулись. Эти оба, как решил Андрей, однокурсники, судя по всему, недавно познавшие радости секса, после обретения друг друга строили из себя специалистов. Но он никак не мог понять, чего ради вся эта компания приперлась сюда… На кухне засвистел чайник, и Нина Ивановна упорхнула из комнаты. Вскоре Андрей услышал, как она звенит чашками, расставляя их на кухонном столе, — готовилось чаепитие. Пока бабушки не было, Дима достал из кармана рулетку и, не стесняясь жильца, быстро перемерил длину стен обеих комнат, называя их величину для Светы, которая записывала данные в блокнотик. Происходящее озадачило Мирошкина и даже напугало. Зачем они меряют его квартиру? Позвали пить чай, и вот тогда-то, оказавшись за одним столом с Игнатовой и ее родственниками, поглощая горячий напиток с большим куском кремового торта, Андрей узнал наконец что происходит. «Видишь ли, Андрюша, какое дело, — Нине Ивановне, казалось, было неудобно говорить, она выдавливала из себя фразы, не глядя на своего постояльца, — видишь ли… В общем, Дима и Светочка решили пожениться, а жить они будут здесь. Я перееду к Томке — Светиной матери, а они сюда. Все равно я большую часть времени на даче живу… В общем, свадьба у них в ноябре, поэтому к первому октября тебе придется съехать».

Поймав на себе удовлетворенные взгляды жениха и невесты, Мирошкин понял, что ему не удалось скрыть чувства, которые его захватили — все отразилось на лице. Он был раздавлен. Его квартира перестала быть его. Заломило под правым плечом, кухня, пропитавшаяся запахом пота, исходящего от пары игнатовских родственников, сами эти неприятные ребята, как оказалось, специализирующиеся на информатике, чужие во всех смыслах, горячий чай, июльская жара, мерзкий торт с большим количеством крема — все, казалось, было призвано усугубить смысл слов, произнесенных Ниной Ивановной. Он не будет здесь жить! О, Господи, а где же он тогда будет жить? Куда ему съехать? Адрей сразу отупел и оставшееся время чаепития просидел молча, ковыряясь в куске торта, развалившемся на блюдечке. К счастью, ребята быстро ушли, а Нина Ивановна, утомленная дорогой с дачи, тяжелым разговором и разомлевшая от кипятка, удалилась в свою комнату почивать.