Мико - Эрик Ластбадер

Она дышала так до тех пор, пока ее острый слух не уловил тихий шорох за металлической дверью. Послышался скрежет висячего замка.

Дзицу, кё. Полнота, пустота. Вдох и выдох. Она услышала, что Сайго входит в додзё, и подняла голову. Она сосредоточила свое внимание на нем.

— Вставай, — шепнул он, — идем.

Он стоял у закрытой двери.

Она повиновалась, поднялась и взяла свое одеяние, которым она очень дорожила, хотя оно было самое простое и его можно было купить в любом магазине. Благоговейно сложив его, она завернула его в свою просторную черную хлопчатую блузку и шагнула, чтобы встать рядом с Сайго.

— Слушай, — произнес он голосом, невнятным и напоминающим далекое жужжание москитов. Они стояли молча. Она не произнесла бы ни слова, даже если бы он не предупредил ее несколькими часами раньше.

Вначале ничего не было слышно, кроме легкого шуршания опилок, напоминавшего о настоящем предназначении этого старого здания. Толстые стены и потолочные перекрытия трех этажей не пропускали ни звука с улицы. Было тихо, как в могиле.

Но вот кто-то кашлянул. Еще раз. Акико услышала легкие шаги за дверью. Она взглянула на Сайго, который был полностью сосредоточен на том, что происходило за дверью.

Кто там был? Акико прислушалась.

— Что это? Где мы? — шепнул женский голос.

— Идем. — Мужской голос. Затем более настойчиво, но не более громко: — Идем!

Звуки стихли, но у Акико возникло ощущение двух начал. Мужского и женского. “Инь” и “ян”.

Ненависть вспышкой пробежала по лицу Сайго, придав ему сходство с горгульей. Сколько ненависти, подумалось Акико. Она пожирает его изнутри. Ненависть была ей хорошо понятна.

Возможно, именно в эту минуту она постигла родство их душ. Акико и Сайго. Предназначены друг для друга?

Чуть погодя лицо его приняло прежний вид, он смог говорить, но, как ни странно, ничего не сказал о происшедшем.

— Ты ждала? — произнес он.

— Но ведь именно этого ты хотел?

Акико посмотрела ему в глаза — они были как неподвижные камни на дне спокойного озера. Если правда, что глаза — зеркало души, то Сайго явно был рожден без нее. Она не увидела в его глазах ничего живого, только вихрь эмоций, мертвый груз, как труп на виселице.

Сайго кивнул, и она поняла, что он доволен. Скорее всего, полагал, что оплеуха сделала ее уступчивой. Полагал ошибочно. Другой человек подобного типа на его месте расслабился бы, но он — нет. Акико заметила это.

— Поздно, — сказал он. — Пора уходить. Одевайся.

Он не отвернулся, когда она снимала свою “дзи”. Раздеваясь, она чувствовала на себе его застывший взгляд. Акико не стыдилась своего обнаженного тела, как большинство японцев. Но все же она ощутила присутствие Сайго, его испытующий взгляд.

В его взгляде не было похоти, по крайней мере в смысле обычного вожделения. В этом она разбиралась. С другой стороны, он и не разглядывал ее с холодной оценивающей пристальностью, и это имело для нее некое значение. С таким человеком ей никогда не приходилось сталкиваться прежде.

Полностью раздевшись и обтеревшись полотенцем, она встала лицом к нему.

— Что тебя так занимает? — С этими словами она закинула полотенце на плечи так, чтобы ничто не ускользнуло от его внимания.

— Если ты имеешь в виду секс, — сказал он, — то у меня сложилось свое мнение на этот счет.

Он вглядывался в ее тело ниже пупка, возможно, смотрел на вьющиеся блестящие волосы на лобке.

— Я не отдаю этого так просто, — сказала она. — Почему ты думаешь, что я отдамся тебе?

— Ты совсем голая, верно? А меня почти не знаешь.

— Если бы я, такая, как есть, знала бы тебя хорошо, — она пристально посмотрела на него и продолжила, — шансов у тебя не прибавилось бы.

— Ты хочешь сказать, что это не предложение?

— Если ты хочешь меня, это твоя проблема, — сказала она, натягивая на себя одежду. — Ты не позволил остаться мне одной, чтобы переодеться.

Мгновение он смотрел на нее, потом резко отвернулся, шагнув к металлической двери, отпер ее и принялся откреплять квадратный знак “рю” от двери. Он отложил его в сторону и начал покрывать дверь лаком так, чтобы не осталось никаких следов этого знака.

Акико брало любопытство, но она знала, что лучше не спрашивать его, почему он решил позаботиться о том, чтобы стереть все следы пребывания “рю” в этом здании. Поскольку эта дверь на третьем этаже была единственной, которая вела вниз на улицу, возможно, именно это его и беспокоило.

Одевшись, Акико подняла свою сумку и вышла, пройдя мимо него.

Она внимательно наблюдала, как он запирает дверь на висячий замок.

— Мне негде остановиться, — сказала она. Он вынул из своего кармана ключ и дал ей.

— Там есть лишняя спальня, — сказал он. — Не трогай ничего в доме. — Он написал ей адрес. — Дождись меня. Я не знаю, когда вернусь.

Три недели спустя они гуляли в пригороде, среди мандариновых рощ. Большая часть южной половины острова оставалась земледельческой и, казалось, хранила обычаи старины. Сайго сказал, что ему это нравится.

Даже здесь, далеко на юге, сверкающий снег лежал достаточно толстым слоем, он похрустывал и звенел под ногами мелодично, словно фарфор Мин. В лунные ночи он матово светился во тьме.

Их дыхание плыло в воздухе, слова вылетали изо рта клубами пара, сплетаясь друг с другом, как цепочка островов.

Многое переменилось в жизни Акико за это время, и ей очень хотелось знать, изменилось ли что-нибудь для него. С любым другим ответ был бы известен.

Это началось три недели назад. Тогда он вернулся домой поздно ночью, открыв дверь в полной тишине. Акико дремала, но его поле сразу проникло в бета-уровень, где бодрствовал ее дух, пока ее сознание спало.

Она открыла глаза и мгновенно стряхнула с себя дремоту. Она знала в себе такую способность, но других это часто смущало.

Сайго, стоя в тени у двери, произнес:

— Ты спала?

— Нет. Ты хотел, чтобы я подождала тебя. Я ждала.

Он бесшумно вошел в комнату, и она почувствовала, как его поле — неуправляемая эманация озлобленного ребенка — проникло в нее. Она не отшатнулась, вообще не сделала никакого движения, ни единым намеком не выдав того, что поняла его намерение. Сделать так — означало бы потерять власть над ним. Кроме того, это могло бы его напугать, чего она не могла себе позволить.

Ударив ее и утолив свою слабость, он сказал:

— Я оставил там свою ношу. Сходи и принеси.

Его голос был совершенно спокоен.

Акико встала и пошла к двери. Проходя мимо Сайго, она почувствовала, что душа у него вялая, как у сытой змеи. На ступеньках она, к своему удивлению, обнаружила молодую девушку, примерно одного с собой возраста. Девушка лежала возле двери и вся дрожала. Обхватив ее рукой, Акико повела девушку в дом.

Девушка споткнулась о порог и, падая, тяжело повисла на руках Акико, которой пришлось протащить ее три или четыре ступеньки.

Девушка понемногу приходила в себя. В теплом свете лампы Акико разглядела ее. Лицо красивое, но такое же вялое, как дух Сайго. Зрачки больших глаз расширены, сквозь полуоткрытые губы вылетают невнятные звуки.

— Она под воздействием наркотиков, — сказала Акико.

— Вот именно.

Слова Акико Сайго воспринял так, будто она сообщила ему, что девушка — японка.

— Уложи ее в постель, — бросил он небрежно. — Она будет жить с тобой в одной комнате.

Акико молча выполнила его приказание. Уложив девушку на ватный футон, заботливо укрыла ее шерстяным одеялом и вернулась в гостиную. Посмотрела на Сайго. Он опустился на татами; засыпанное снегом пальто торчало на нем, как замороженная лилия, голова была опущена, подбородок касался груди, глаза полуоткрыты.

На мгновение Акико пришло в голову, что если она хочет завоевать Сайго, то лучшего момента нельзя и придумать: он в полном кё.

Но он вдруг вскинул голову и пристально посмотрел на нее, словно змея, готовая ужалить.

Акико мгновенно почувствовала опасность и, отогнав прочь мысль о том, чтобы предпринять наступление, опустилась перед ним на колени, положив на них руки ладонями вверх.

Глаза его погасли, и вскоре он уже спал. Она тоже задремала и проснулась лишь перед рассветом. Напротив спал Сайго, его дыхание было глубоким и ровным. Она все еще не могла понять, как же он относится к ней.

Работать в додзё было чрезвычайно трудно. При ее появлении жизнь здесь сразу замирала. Все были вежливы с ней, но, если она находилась рядом, гармонии не было, и никто не понимал этого лучше, чем она сама.

Она чувствовала, что сэнсэй не доверяет ей, а ученики — не любят и не хотят ее принять. Она никогда не чувствовала себя такой одинокой, полностью отрезанной от всего и всех, словно она айсберг в тропиках, который солнце забыло растопить. Если она и существовала для всех них, то только как надоевшая, незаживающая рана.

Они хотели, чтобы она уехала, и она знала это. Но все еще отказывалась подчиниться их объединенной воле. Мужчины никогда не властвовали над ней, и она вовсе не собиралась позволить им этого сейчас. Она боролась с этим, может быть, с самого рождения. Ее воля была осенена страшной тенью катана — меча чести. Неужели они действительно думают, что смогут сломить ее?