Пленники Раздора (СИ) - Екатерина Казакова

Он наспех пригладил торчащие во все стороны волосы.

— К Главе пойдем, — ответил ему товарищ. — Хватит храпеть.

— Хоть рожу умой свою холопскую! — посоветовал, снимающий с шеи надоевшую гривну, Чет. — Смотреть же тошно.

Спрыгнул с облучка на землю и Тамир. Огляделся.

— Со мной идём, — взяла его за локоть обережница.

Колдун посмотрел на неё безо всякого выражения и сказал:

— Тут мало что переменилось…

— Мало, — буркнула Лесана. — Чего замер?

Навий её словно не услышал. Он оглядывался с выражением тоски и узнавания на лице, а потом его взор остановился на ком-то, стоящем у Лесаны за спиной. И девушка впервые увидела в глазах Ивора то, чего не видела раньше — испуг. Обережница рывком обернулась, но позади стояла только Донатосова дурочка. Она застыла на крыльце, разглядывала приезжих и задумчиво дергала себя за длинную прядь, оплетенную обрывками ниток.

— Устал? — спросила вдруг Светла Лесаниного спутника.

Он попятился.

— А я тебя помню, — улыбнулась дурочка и направилась к мужчине, который смотрел на неё с выражением ужаса на лице. — Помню тебя, дяденька… А ты меня помнишь? Узнаешь? Вижу я тебя. Ой, и старый ты!

Блаженная бормотала, обходя колдуна по кругу:

— Ой, и тьмы вокруг тебя… А уж злобы… Почто злишься? Чем я тебе не такая?

Тамир замер, а скаженная девка приблизилась к нему и положила ладонь на грудь — туда, где под рубахой заживала подновленная нынче утром реза.

— Видишь, как оно бывает? — прошептала дурочка. — Видишь, как? Безумие глаза застит, черное с белым местами переставляет. Был ты раньше защитником, а ныне — хищником злобным обернулся.

— У-у-уйди, — прохрипел колдун, дергая себя за ворот рубахи, словно в припадке удушья. — Уйди, дура…

— Отчего же уйти? Дурой-то ведь ты меня своей волей сделал… — тонкие пальцы пробежали по широкой груди. — Ни за что. А мне оттого — представления. Вижу то, что глазам людским заповедано, что на сердце таится, сокровенное. Вот и тебя вижу… Тьма в тебе. И горечь. Давно уж ты не заступник. Сам — беда. Сам — зло.

Мужчина оторвал от себя её утешающую ладонь, оттолкнул:

— Прочь поди, тварь ночная… — прохрипел он, а Лесана с удивлением увидела крупные капли пота, катящиеся по лицу обережника. — Сгинь!

Блаженная улыбнулась:

— Покоя тебе надо, отдохновения. А ты всё за злом охотишься. Да только отличить его от добра неспособен уже. Иди, не бойся. Пожалею тебя.

И Светла протянула тонкие руки к побледневшему колдуну, взяла его за затылок, потянула к себе:

— Иди, иди, не бойся…

…Тамира вышвырнуло во двор Цитадели как щенка, коего злой хозяин выкидывает из избы — словно вздернули за шкирку, встряхнули и метнули поперёд собственного визга из тепла дома в холод и бесприютность.

Колдун хватал ртом воздух и смотрел в переливчатые карие с синими дольками глаза, принадлежащие растрепанной чудной девке. Девка улыбалась и глядела на него с сочувствием:

— Тяжко тебе, родненький, такое ярмо вздел, чужака в душу впустил. Всё он в тебе вытопчет, всё выжжет, ничего не оставит. Мёртвый он. Оттого живое с ним рядом и угасает.

Мужчина не понял ни слова из ласкового бормотания, сказал лишь:

— Пускай.

Его странная собеседница грустно улыбнулась:

— Оттого над тобой воля чужая, что сосуд ты порожний и жить не хочешь.

Колдун вздохнул:

— Экая ты прилипчивая…

Лесана, всё это время слушавшая их разговор, несмело окликнула спутника:

— Тамир?

Он поглядел на неё со смутным узнаванием и ответил:

— Да.

— Идём к Главе! — девушка схватила его за рукав и поволокла к крыльцу.

Главы у себя не оказалось. Покой был пуст и обережники уже изготовились ждать, когда дверь за их спинами хлопнула и вошел Клесх.

— Вернулись? — безо всякого удивления спросил крефф. — То-то я гляжу полный двор мужиков. Ну, рассказывайте, как съездили.

— Плохо, — Лесана опустила глаза. — Виновата я…

— Ишь как… — протянул Клесх и опустился на скамью. — Ну, исповедайся. Послушаю… Тамир, а ты чего стоишь, как пригвождённый? Тоже виноват что ли?

Колдун покачал головой, давая сперва облегчить душу Лесане, которая за эти дни так извелась, что стала ещё тощее. На лице и вовсе одни глазищи остались.

— Упустила я Люта, — сказала обережница. — Сбежал он, едва мы от Брод отъехали. Стегнул меня прутом по глазам и был таков…

Клесх удивленно поднял брови:

— Чего так рано? Уговор был, что на обратном пути сбежит. И по глазам тебя хлестать не разрешали ему. Случилось чего?

Девушка провела рукой по отросшим волосам.

— Случилось. Сперва всё, как уговаривались, шло — он несколько раз перекинулся, чтобы волки почуяли своего и похоже было, будто мы таимся, но по глупости сами себя выдали. Они глядели, я следы видела возле стоянок… Потом сделали несколько облав, он помогал снять с лёжек дикие стаи. Выводила я и псят за тын, спускала на него… А затем, до того как в Броды приехали, на меня из чащи Ходящий вышел. Велел передать Люту, что Мара наделала беды и ушла из стаи. Я сперва думала — говорить ему или нет? Потом решила — скажу. Не просто же так этот оборотень явился. Сказала. Лют сперва было обиделся, потом вроде как отошёл… Но когда из Брод выехали, попросился перекинуться. Думала, припекло его, да и луна в силу входила, он беспокойный стал. Но только науз сняла, получила веткой по глазам… А пленник в чащу утёк.

Глава слушал девушку спокойно. И по лицу трудно было судить — гневается или нет. Хотя, что гадать. Конечно, гневается… Лесана смотрела прямо. Чего уж теперь.

— Напомни мне, — спросил, наконец, Клесх, — ты рассказала ему, что с обозом, который поедет на старую гать, повезут сестру Серого?

Обережница кивнула.

Крефф покачал головой, а потом открыл безыскусный ларец, стоявший на столе. В ларце этом обычно хранилась береста для сорочьих грамоток. А сейчас Глава вынул из него видавший виды нож с берестяной рукоятью.

— Твоя пропажа? — спросил Клесх, испытующе глядя на выученицу.

Глаза её распахнулись, став ещё больше.

— Моя, — растерянно отыветила девушка. — А… откуда?

— Так от Рада — бродского воя. С оказией прислал.

Лесана, с трудом выталкивая слова, произнесла:

— А… у него…

— А ему Лют принес, — предваряя дальнейшие расспросы, ответил Клесх. — Прямо в теле. Рад в лугах Поречья на ночлег остановился, твой беглец к нему и вышел. На, говорит, отдай хозяйке, а то, поди, расстроилась.

Лицо девушки вытянулось и мысли замелькали в глазах с такой скоростью, что Глава рассмеялся: