Тихоня - Дж. Л. Бэк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пошел ты, — рычу я и, развернувшись на каблуках, иду к другому входу.
Больше не собираюсь тратить время на перепалку с этим придурком. Как только пересекаю коридор, замечаю, что он пуст. Пульс учащается, и я едва успеваю заметить, как распахивается кухонная дверь.
Дерьмо.
Спешу по тускло освещенному коридору, не заботясь о том, чтобы сохранять тишину. Почти ничего не слышу, кроме тяжелого биения собственного сердца и прерывистого дыхания, вырывающегося из легких. Адреналин зашкаливает, когда добираюсь до конца коридора, и медленно выглядываю из-за угла на кухню. Вижу, как отец Дрю держит его за шею и прижимает к столу. В комнате пусто, но могу предположить, что кто-то может охранять дверь на противоположной стороне.
Конечно, такой богатый человек, как он, не захочет, чтобы кто-то узнал правду, увидел настоящего монстра под идеально слепленной маской. Его отец наклоняется и что-то шепчет ему на ухо. Дрю замирает, словно статуя, отлитая из боли и гнева. Что бы ни сказал отец, это ранило его гораздо сильнее, чем все удары.
Хорошо, что мне наплевать на все дерьмо этих богатеев…
Глава 35
ДРЮ
Меня пронизывает мучительный холод, онемение, если можно так выразиться. Хотя уже ощущаю, как на щеке появляется синяк от удара о стену. Подо мной стол, но я его не чувствую. Все, что я слышу — это его слова, звучащие в моих ушах.
— Ты хорошо рассмотрел эту девушку, Дрю? Она похожа на кого-то из твоих знакомых, не так ли? Конечно, она похожа на свою мать-шлюху, но, возможно, ты узнал в ней кого-то еще. Я узнал, понял это, когда увидел ее в том коридоре.
На что он, черт возьми, намекает? Пытаюсь вырваться из его хватки, но она железная.
— О чем ты говоришь? Откуда ты знаешь мать Бел?
И тут до меня доходит… как будто на грудь наваливается двадцатифунтовая наковальня. Болезнь, с которой она боролась всю свою сознательную жизнь, судя по медицинским записям, которые я мельком видел в ноутбуке Бел. Та же болезнь, что и у моей матери. Врачи всегда диагностировали это как рак или что-то похожее на него.
Наклонившись к моему лицу, он смотрит на меня тошнотворным взглядом, и когда произносит свои слова, они разрушают мое существование, существование, которое он пытался разрушить годами.
— Она твоя сводная сестра.
Нет. Этого не может быть. Нет. Это еще одна из его погнанных игр. Должно быть так и есть. Желудок скручивается в тугой узел. Только вот ее глаза. Ее сверкающие зеленые глаза, которые она прячет за милыми маленькими очками. У нас обоих зеленые глаза; у моего отца зеленые глаза. Пытаюсь подавить ужас и боль, грозящие поглотить меня, но не могу. Я тону в них.
Нет. НЕТ. Нет.
Я отползаю к краю стола, и к горлу подкатывает желчь. Это не может быть правдой. Этого не может быть… прежде чем успеваю что-либо предпринять, меня рвет прямо на стойку. Весь виски, который я выпил ранее, чтобы держать себя в руках и облегчить вечер, разливается по блестящему полу. Только по милости Божьей я остаюсь на ногах, а рука отца все еще крепко сжимает меня.
Когда блевотина забрызгивает его ботинки, он с проклятием отпускает меня. Я врезаюсь в стену, едва удерживаясь на ногах.
— Возьми себя в руки, сын. Это отвратительно, знаю, но, к счастью для тебя, я спас тебя от глупого поступка. Например, от беременности этой шлюхи.
— Не говори о ней так, — рычу я, чувствуя, как во рту появляется медный привкус крови.
Знаю, что реагировать на это — все равно что подливать масла в огонь, но я всю свою жизнь терпел его дерьмо. Мне невыносимо стоять здесь и слушать, как он так плохо отзывается о ком-то, кого даже не знает. Мир погружается в тишину, и я не могу пошевелиться или попытаться отразить его атаку, поэтому позволяю ударить себя снова, его кулак врезается в без того болезненные и опухшие ребра. Боль напоминает тупую ноющую ломоту. Я как будто едва чувствую ее, погружаясь в себя и забываясь, уплывая прочь, стараясь ни на чем не зацикливаться, пока все не закончится.
После того как ущерб будет нанесен, почувствую это, но я понял, что если забраться поглубже в тайное место своего сознания и просто терпеть, то станет легче. Образ отца расплывается, и я чувствую, как его пальцы впиваются в мою шею. Он тащит меня к стойке и прижимает лицом к холодному мрамору. Щека пульсирует, а огненная боль переходит от виска к виску. В мозгу срабатывает предупреждающий сигнал, но я игнорирую его.
— Я должен был заставить твою мать сделать аборт. Клянусь, ты был позорным пятном на нашей семье с самого своего рождения, но ты мой единственный наследник, который хоть чего-то стоит. — Он впивается пальцами в мою шею, сжимая, а затем повторяет то, что делал несколько мгновений назад. Может, на этом все и заканчивается? Слышу, как в ушах отдается биение сердца. Тук. Тук. Тук.
Мир вокруг замирает, и мой рот наполняется кровью. Этот вкус все, что я чувствую. Начинаю двигаться без предупреждения, лечу по воздуху, когда отец швыряет меня через всю кухню, как тряпичную куклу. Смотрю вниз затуманенным зрением и понимаю, что теперь лежу на полу, едва не наткнувшись на лужу рвоты.
Хочу заползти глубоко в свой разум и спрятаться там. Дождаться, когда все это закончится. Никто не сможет спасти меня. Спаси себя сам. Эхом раздается голос в моей голове. Защити их. Борись за них. Бел, свою маму. Защити их. Этот голос дает мне достаточно надежды, достаточно сил, чтобы выбраться из этого темного места в своем сознании, и даже когда мое тело протестует, я, пошатываясь, поднимаюсь на ноги, гнев берет верх над самовнушенным спокойствием.
Глаза почти заплыли, голова раскалывается, волна головокружения грозит свалить меня на пол, но я сжимаю кулаки и выпрямляю спину.
— Не могу поверить, что у тебя хватает наглости называть себя отцом.
