Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник) - Юрий Валин

— Смотря чим дадуть. Коли и правду миколаївськими…

Катя сидела, слушала и ничего не слышала. Кусты кружились, забитый кровью нос не дышал, зато в рот упрямо лез густой лесной запах, мешал вздохнуть. Катя тупо смотрела, как по щекам мальчика текут слезы. Прапорщик зашевелился, с трудом подтягивая к животу ноги. Кудрявый парнишка стоял, крепко зажмурившись. Близко, за кустами, возились, утробно ухали.

— Піду, допоможу, — озабоченно сказал усатый. — Шось завозилися.

— Ох, дивися, задаст тобі Мотя, — усмехнулся старший, поправляя папаху.

Катя сидела, прикрыв уцелевший глаз, так кусты меньше плясали. Ведя мальчика за плечо, подошел хуторянин, пнул девушку:

— От ты яка… Из бар колишних, видать? Знатно тебя оскопили… Прям порося ободрота.

Первыми из кустов вышли парни, за ними раскрасневшийся усатый.

— Що? — с усмешкой спросил старший.

— Не сильно-то и ворушилась, — шепелявый цыкнул сквозь широкую щербину в зубах.

— Витками хоч прикрили?

— Так, дядьку Петро, ми зараз с лопатами повернемося, зариемо, — заверил высокий хлопец.

— Ну, пішли тоді. Снідати давно пора.

Катя брела последней из пленников, — изредка ее брезгливо подталкивали в спину стволом обреза. Следом за девушкой шагали шепелявый усач с сыном.

— Батьку, може її теж, того? — пробормотал хлопец. — Глянь, с заду вона ладна.

– Іш ти, сподобалася. Бачиш, вона ледве стоїть. Голова разможжона. В волосях колтун. Може, и черви е. Заразу спіймаєш, тоді тебе в місто до доктору вози? Грошей знаєш скільки? От то-то.

— Зрозуміло. Батьку, дядько Петро с грошами не обдурить? Гроши за хлопчика не маленьки обицяни.

— Або я дурний за тебе? Догляну. А ось башмаки и піджак с ней сняти потребно. Гарний піджак. Може відстирається…

Катя сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги исключительно по тропинке. Мысль споткнуться пугала. Упадешь — не встанешь.

Вышли из леса, невдалеке виднелись крыши хутора. Пришлось обогнуть поле с кукурузой. Катя устала так, будто рванула километров на пятьдесят с полной выкладкой. Яростно залаяла собака. Вошли во двор. Появились две бабы. Тараторили так, что и слова разобрать не удавалось. Катя и не пыталась. Лечь бы поскорее…

Пленных затолкали в погреб.

— Ой, Петро, та вони ж усе запаскудять!

— Ни. Вони городски, культурни. Знають, як що, шкиру живцем здеремо.

В погребе было прохладно, спокойно. Катя сползла на чурбак, осторожно прислонилась затылком к бочке и отключилась.

Проснулась от собачьего лая. Пес гавкал так, для порядка, — во дворе чужих не было. Катя вяло вспомнила своего Цуцика, пса-хаски, скучавшего без хозяйки за тридевять земель отсюда. Ага, и за, без малого, сто лет тому вперед. Ну да, опять вляпалась бестолковая хозяйка. Туман из головы повыветрился. Мысли приобрели относительную связность, забитый спекшейся кровью нос все-таки начал различать крепкий дух соленых огурцов и капусты. В животе что-то сжалось. Угу, кушать хочется.

Рядом шептались:

— Уехал. Вроде к обеду обещал быть.

— Нам-то что? Уж нас-то, ваше благородие, досыта накормят. Хорошо, если прикопают, а то и свиньям могут скормить. Слышь, как боровы в хлеву хрюкают? Эх, надо было стрелять.

— Что ж не стрелял, пролетарий? В штаны наложил, железный кулак революции?

— Так ты команду не дал. Ты же при погонах, главнокомандующий, чтоб тебя… Обосрались, чего уж там.

— Да уж. Слушай, пока мужиков дома нет, может, попробуем вырваться? Дверь на вид хлипкая.

— А руки? Дверь лбом, что ли, вышибать? Ну, попробуй, у тебя башка образованная, может, и для полезного дела сгодится.

— Попробуй мне веревку развязать. Или перегрызть. Зубы у тебя для пролетария очень неплохие.

— Сам грызи. Там грызть дня два. Веревку-то не пожалели, мироеды.

— Черт с тобой. Хоть руками попробуй. Нужно же что-то делать.

— Давай, ты мне развязать попробуешь. Тебе-то все равно с дверью не справиться. Плохо вас, белую гвардию, Николашка откармливал.

— Что ты сюда царя приплел? Я что, в конвое Его Императорского Величества состоял, шашкой и газырями блистал?

— Угомонитесь, — прохрипела Катя. — Хозяин вернется, он рассудит. Он политически грамотный. Урод, мать его…

— Очнулась? Э-э… ты, барышня, как себя чувствуешь? — Пашка заерзал, придвигаясь поближе.

С другой стороны подсел прапорщик:

— Вы как? Мы уже и так пробовали разбудить, и по-другому…

— Облизывали, что ли? — поинтересовалась Катя, разлепляя здоровый глаз. — Бля, как я пить хочу. Давно хозяин уехал?

— Только что. Мы в щель видели. И этот, шепелявый, ушел. Договорились к обеду встретиться. Гости от Блатыка прибудут.

— А когда здесь у них принято жрать садиться?

— Часа через два, — Пашка задумчиво почесал подбородок о плечо. — Может, и раньше. Рвать отсюда нужно. Катенька, ты как, в узлах разбираешься? Может, попробуешь нас развязать?

— Я тебе дам — «Катенька», — девушка схаркнула под бочку чем-то темным и липким. — Нашелся Павлушечка, твою мать! Как вышло, что мы здесь сидим? Проспали, революция-контрреволюция, песьи дети, чтоб вам жопу на британский флаг…

— Да мы, собственно, не спали, — смущенно признался прапорщик.

— Я чуть-чуть подремал, — объяснил Пашка. — Глаза протер, говорю — «давай карабин, я посторожу». А он — «ты мне голову разнесешь». Сидим, как два дурака. Спрашиваю — «куда монахиня делась?» — «Отошла по своим, по женским, надобностям». Ну, дело-то обычное. Пока перепирались, вываливают из кустов эти, с обрезами. И монашка с ними. Ну, мы как-то не ожидали…

— Но карабин ближе к тебе стоял, — заметил прапорщик.

— Про карабин я поняла, — прохрипела Катя. — Откуда господа селяне взялись?

— Ясно откуда, — Пашка сердито засопел. — Божья невеста привела. Она за помощью на хутор сбегала. Мы-то ей компания неподходящая. Вот, нашла понадежнее… Курица.

— Помолчи, — сумрачно сказал прапорщик. — О мертвых или хорошо, или никак.

— А Прот где? — поинтересовалась Катя, осторожно потираясь носом о плечо. Нос здорово чесался.

— Кто? — парни переглянулись.

— Пацан. Его Протом звать. Старинное имя с греческими корнями. Он где и что он делал, когда вы решали вопросы революционной дисциплины, отложивши карабин от греха подальше?

— Он рядом с тобой спал. Потом драпануть пытался, да его этот куркуль Петро зацапал. За пацана две тысячи «николаевскими» обещали.

— Да мне по фигу прейскурант. Сейчас он где? Я с ним не договорила.

— В доме заперли. Под присмотром хозяйки, — прапорщик кашлянул. — А вы себя как чувствуете?

— Бывало лучше, — Катя снова сплюнула под бочку. Во рту была вязкая гадость, как будто неделю самогон пила. Или будто месяц тяжело проболела. Зато голова уже практически ясная. — Что, орлы, думаете делать?

— Нужно дверь вышибать, — решительно сказал Пашка и уже не так решительно добавил: — Только там, у двери, узко, толком не развернешься.

— Понятно, — Катя искоса глянула на прапорщика, левый глаз девушки склеился, казалось, намертво. — Ну а вы, ваше благородие?

— Развязаться нужно, — пробормотал офицер, — у вас пальцы не затекли?

Катя усмехнулась, кожа на лице болезненно захрустела:

— Что, прапор, смотреть на меня не очень хочется?

Прапорщик смущенно отвернулся, зато Пашка бодро сказал:

— Да ты, в смысле вы, не беспокойтесь. Если в чувство пришла, значит, все заживет. Конечно, если нас сегодня не шлепнут. Может, що сделать попробуем?

— Ты считаешь, пора? — Катя осторожно повалилась на бок. При соприкосновении с полом голова не развалилась, что, если судить по ужасающим вчерашним ощущениям, было странно и удивительно. Онемел череп, что ли?

Катя заизвивалась, пропуская связанные за спиной руки под ягодицы. Свернулась в клубок, тесно подтягивая колени к груди.

— Не получится, — сказал Пашка. — Я пробовал.

Послать его в нужном направлении Катя не могла, дыхания не хватало. Девушка выдохнула еще глубже, напряглась, суставы едва не вывихнулись. Получилось, — связанные кисти оказались впереди. Катя принялась отдуваться. Кисти рук здорово оцарапались о каблучки полусапожек. Ничего, ссадины проходящи. Лишь пролетарская революция вечна, будь она неладна.

Солнечного света, попадавшего в погреб сквозь щели в двери, было маловато. Катя с трудом рассмотрела стоящую на полке жестяную банку с огарком свечи. Подняться на ноги оказалось довольно легко, девушка лишь слегка пошатнулась. Ну, не в лучшей форме, конечно. Но вполне, вполне… И с чего же ты вчера так вырубилась?

Банку Катя сжала между колен, слегка сплющила и принялась раздергивать веревку об острый край. Сотоварищи по погребу смотрели с надеждой.