Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Из записок судебного деятеля - Анатолий Кони

Мы условились, что я выеду в тот же день со скорым поездом. Оставшееся время прошло у меня в чрезвычайных хлопотах и разъездах. Нужно было достать в министерстве путей сообщения все, что могло относиться прямо или косвенно к несчастному происшествию; принять командированных в помощь мне вице-директора департамента полиции Зволянского, помощника начальника Петербургского жандармского управления генерал-майора Владимирского и представителя министерства путей сообщения инженера В. М. Верховского. Нужно было также устроить и направить дела в Сенате, сдать на неопределенное время должность и собраться в дорогу. Последнее было сделано так спешно, что уже в Харькове пришлось доставать теплую одежду и часто нуждаться в самом необходимом. В Москве мы сели в экстренный поезд из двух вагонов и помчались с чрезвычайной быстротой. В редкие остановки на станциях приходилось укрываться в царских комнатах от назойливого любопытства собравшейся публики и пассажиров встречных и обгоняемых поездов. По мере приближения к Харькову настроение становилось все оживленнее и возбужденнее. Должностные лица, которых мы брали по дороге в свой вагон или которые приходили побеседовать во время остановок, рассказывали о трагическом происшествии. Настроение было нервно приподнятое, голоса рассказчиков часто дрожали, на глазах блистали невольные слезы.

В Харькове на вокзале была большая толпа, до крайности оживленная и вся еще под впечатлением только что пережитых событий. В час ночи 20 октября я был на месте. Когда, сопровождаемый управляющим дорогой и сторожами с факелами и фонарями, я бегло осмотрел место крушения и возвышавшуюся громаду врезавшихся в землю паровозов и разрушенных, искалеченных и растерзанных вагонов, я пришел в большое смущение, ясно сознав, что от меня теперь ждет вся Россия разрешения роковой загадки над этой мрачной, бесформенной громадой развалин. Величие задачи, трудность ее и нахождение лицом к лицу с причинами и последствиями события, которое могло иметь роковое историческое значение, не могли не влиять на меня. Я искренне и горячо молил бога помочь мне и просветить меня в том испытании ума и совести, Которое мне было послано судьбой. Отпустив провожатых, я долго стоял один на месте крушения со своими думами, под холодным небом, блиставшим яркими украинскими звездами. Но проза и пошлость жизни, как всегда, явились, чтобы разрушить мое настроение. Стремоухов предупредил меня, что утром со мной желают говорить все эксперты-инженеры, вызванные из разных мест по телеграфу и оскорбленные речью прокурора палаты Закревского, который, зная, что я еду в качестве главного руководителя следствия, все-таки счел себя вправе, со свойственным ему фанфаронством и надменностью, объяснять им их обязанности в оскорбительных выражениях, а сам Закревский, к которому я зашел в его купе, вместо необходимых объяснений об обстоятельствах крушения и принятых до меня мерах, стал разливаться в жалобах и шипении на Манасеина, который не хотел дождаться его приезда и создал ему второстепенную роль в деле.

На другой день после ночи, проведенной без сна, я снова осмотрел место крушения. Оба паровоза, глубоко врезавшись в землю, стояли, наклонившись набок, на высокой насыпи, с одной стороны которой шла в необозримую даль степь, а с другой — стояло небольшое озеро и виднелись отдаленные деревни. Место пустынное и безлюдное. Паровозы были еще украшены дубовыми гирляндами и небольшими флагами. Тотчас за ними начиналась картина ужасного разрушения: остатки вагонов, исковерканные железные фермы, вырванные двери, куски дерева и щепы самых разнообразных размеров с клочками материи и осколками зеркальных стекол, битая посуда и кухонные принадлежности, мебель, разбитые шпалы, согнутые рельсы и масса железных и медных предметов, назначение которых сразу определить было невозможно, — все это возвышалось грудами и густо усыпало обе стороны откоса, на одной из которых стоял, в круто Наклоненном положении, с выбитыми поперечными стенками, «детский» вагон, из которого была невредимою извлечена великая княжна Ольга Александровна. На другой стороне откоса видное место занимали жалкие остатки зеленого вагона министра путей сообщения. Здесь, на этом месте, погибло 19 человек, ранено 14. Хотя трупы уже были убраны, но из-под груды обломков еще слышался запах гниющего человеческого тела, и в течение первых дней раскопок несколько раз приходилось отрывать отдельные части тел, сдавленные и прищемленные обломками. Последней из таких ужасных находок была часть верхней челюсти, сохранившаяся с мясом и густым черным усом. Все эти останки были собраны вместе и с молитвою зарыты под небольшим черным крестом, в низу насыпи, со стороны степи. Тотчас за описанной грудой начинались сошедшие с рельсов, но не упавшие вагоны в самых невероятных положениях, один на другом, вошедшие друг в друга, как в футляр, упершиеся в землю под острым углом и зиявшие продольными и поперечными выбоинами. Самую удивительную картину представлял «вагон-столовая». Он был укреплен на тележках. От страшного удара при крушении он соскочил с тележек, и пол его упал на землю, а тележки вследствие удара пошли назад, громоздясь одна на другую и образовав в самых невероятных положениях целую пирамиду. Тем же ударом были выбиты обе поперечные стенки столовой, убившие наповал двух камер-лакеев, стоявших в дверях на противоположных концах вагона. Боковые продольные стенки не вынесли сотрясения и давления тяжелой крыши, они подались, треснули, расселись, и крыша, лишенная подпор, стала падать, грозя неминуемо погребсти под собою всю царскую фамилию и всех, находившихся в столовой. Но в то время, когда один конец крыши спустился, раня и ушибая стоявших, другой встретил на своем пути к падению пирамиду тележек и уперся в нее, не дойдя до земли на 27 г аршина, образовав с полом треугольное отверстие, из которого и вышли все, обреченные на смерть, изорванные, испачканные, но целые. При этом Александр III выказал удивительное самообладание и, почти тотчас после своего спасения, всецело отдался заботам о подании помощи стонавшим и мучившимся раненым, некоторые из которых умерли у него на глазах, выражая радость о его спасении. Последующие вагоны представляли картину разрушения в уменьшающемся порядке по мере приближения к концу поезда.

Я зашел в кабинет государя. Пол был покрыт крупными осколками стекла и вещами, упавшими со стола, на котором уцелело лишь пресс-папье из красного, почти кровавого цвета, мрамора и последний номер «Стрекозы», отпечатанный на веленевой бумаге. В помещении императрицы все было в страшном беспорядке, и изящный умывальный прибор из дорогого фарфора лежал разбитый вдребезги. Через неделю после крушения императрица Мария Федоровна хватилась фамильного креста с гранатами, обыкновенно висевшего у нее на шее на тонкой золотой цепочке, и настоятельно просила чинов дворцовой полиции разыскать эту дорогую ей по традиции и воспоминаниям вещь. Самые тщательные розыски этих чинов не привели, однако, ни к чему, но в один прекрасный день два крестьянина ближайшей деревни принесли этот крест, найденный ими внизу, у насыпи, в первый день после крушения, среди всякого мусора и обломков.

Так как потерпевший крушение поезд загородил весь путь, то сообщение по железной дороге совершалось с пересадкой. На двух концах области крушения были устроены лестницы и мостки, спускавшиеся к низу насыпи, шедшие затем параллельно с нею и поднимавшиеся, приближаясь к другому концу. Концы эти, однако, после первых же дней отодвинулись гораздо дальше, потому что уцелевшие части пути были тоже заняты на значительное расстояние вновь прибывавшими вагонами лиц, причастных к производству следствия или к военной охране, которая была установлена на всем периметре крушения. Так, прежде всего к месту крушения примкнул вагон судебного следователя и жандармского управления железной дороги, в салоне которого производились допросы; сюда же присоединился и вагон прокурорского надзора, в котором жил прокурор палаты, один из его товарищей и прокурор окружного суда Дублянский. Эти вагоны помещались с северной стороны. Вместе с тем с северной и южной сторон установился ряд вагонов, в которых приехали с разных железных дорог эксперты и инженеры, различные начальники тяги и пути. Затем с северной стороны поместился вагон-столовая и вагон-кухня, присланные в распоряжение харьковского железнодорожного буфета, вагон с почтовым и телеграфным управлением, вагон управляющего дорогой и правительственного инспектора, вагон с кузницей, домкратами и другими машинами и, наконец, тот вагон, в котором приехал я с моими спутниками. С южной стороны расположились два вагона с офицерами тех двух батальонов одного из Шипкинских полков, на которые была возложена охрана всего периметра крушения. Вследствие всего этого пассажирам приходилось проходить около четверти версты пешком очень часто в сумерки или ночью, при свете электрических фонарей, освещавших мрачную картину крушения и вознаграждавших их любопытство за неприятную и накладную в денежном отношении переправу с ручным багажом. Таким образом создался, постепенно кристаллизуясь около останков поезда, целый городок, раскинувшийся вправо от дороги, с севера на юг, на довольно большом пространстве, на котором были также выстроены легкие бараки для рабочих и раскинуты палатки для войск. В городке днем кипело большое движение, а с наступлением темноты на насыпи светились окна многочисленных вагонов и лили свой мягкий свет электрические фонари, в низу же насыпи зажигались костры и бивуачные огни. День и ночь раздавался шум непрерывавшейся работы над разбором остатков крушения, подъемом паровозов и вагонов и исправлением пути. Первые дни работа делалась молча, но затем постепенно вступила в свои права песня и еще более оживила своеобразный городок.