Пересекая границы - Оксана Панкеева

Кантор спрятал в карман подписанный чек и надел шапку.

– Я в город и назад. Переведу деньги на свой счет и вернусь. А ты пока посторожи, чтобы не сбежала, а то вдруг она нас кинула. Ничего с нее не снимай и вообще с ней не разговаривай.

И исчез за дверью. А Саэта осталась один на один со связанной ведьмой.

Крошечный бревенчатый домик состоял всего из одной комнаты, в которой помещались огромная печь с лежанкой, грубо сколоченный деревянный стол и несколько таких же стульев. Еще на стенах висели несколько полок с посудой и пучки каких-то сушеных трав. На одном из стульев сидела пленница, связанная по рукам и ногам, с завязанными глазами и в полиарговом ошейнике. Все прошло отлично, осталось только дождаться Кантора, убедиться, что финансовый вопрос решен, и убить эту мерзавку Патрицию, чтобы больше не портила людям жизнь. Мало ли что они ей пообещали, обещанного три года ждут. Интересно, она в самом деле поверила, что ее отпустят, или просто выбрала легкую смерть? Или все-таки кинула? Интересно, сколько времени займет у Кантора поездка? Туда где-то час, да назад, да еще пока он все это оформит… Часа два с половиной – три. А потом, если не будет никаких осложнений, все это закончится. Можно будет вернуться домой. К своим. К Гаэтано, к ребятам… Гаэтано, наверное, испереживался весь. Он так не хотел ее отпускать, видно было, что не хотел, а отказаться не имел права. И заметно обрадовался, когда узнал имя ее напарника. Видно, знал, что из себя представляет товарищ Кантор, они ведь раньше вместе работали…

Она мельком взглянула на связанную ведьму. Та сидела неподвижно, выпрямившись, насколько позволяли связанные за спинкой стула руки, и поняв голову. Все в порядке. Все на месте. Сидит. Ну и пусть сидит. Связали крепко, не выкрутится. А потом – домой… Она поймала себя на мысли, что, когда все закончится, и она вернется домой, ей будет не хватать Кантора. Его светских манер и его хамских выходок. Его философских рассуждений и его матерных монологов. Его понимающих и насмешливых глаз, его серьезных шуток, его этнографических лекций и всего остального. Да, Кантора ей будет не хватать. И еще рояля. Почему бы ей было не играть на чем-нибудь поменьше, на скрипке или на лютне, например? На чем-нибудь таком, что можно было бы взять с собой и хранить в хижине на базе? И зачем ей сдался именно рояль, самый громоздкий инструмент, какой можно себе вообразить?

Не надо об этом думать. Избравший путь воина не должен жалеть и сомневаться. Лучше заняться чем-нибудь полезным, чтобы дурные мысли в голову не лезли. Пистолет почистить, что ли? Да нет, не сейчас. Разберешь, а он понадобится… Или халупу эту подмести от нечего делать? Или лучше не надо. Лучше ни на что не отвлекаться, а следить за этой паршивкой, а то что-то она зашевелилась, плечами дергает…

– Сиди смирно, – прикрикнула Саэта.

– Мне неудобно, – жалобно отозвалась Арана, она же Патриция, своим глубоким красивым голосом.

– Потерпишь, – неприветливо бросила Саэта. – Твоим мужикам и похуже приходилось.

– Что тебе до них? – пропел волшебный голос с какой-то совершенно другой интонацией. – Что тебе, девушка, до этих мужчин, которые тебе даже не знакомы? Ты ведь их ненавидишь. Они тебе отвратительны. У них грязные липкие руки и грязные липкие глаза. Тебе противен их вид и прикосновения. Это они искалечили твое тело и душу. Они отобрали твой Огонь. Они заставили тебя работать на них. За что их жалеть? Пусть умирают. Иди со мной.

Голос проникал под череп, ввинчиваясь в мозг и вызывая странное покалывание внутри.

– Замолчи! – закричала Саэта, зажимая уши ладонями и вскакивая с места. Рот ей заткнуть, немедленно, как же она колдует в ошейнике?.. Саэта схватила первую тряпку, какая попалась ей под руки – старое полотенце, валявшееся на столе – и бросилась к пленнице. Она еще успела заметить, что случилось: ошейник расстегнут!

А пока она огибала стол, она забыла, зачем это она бежала… Нет, вспомнила. Вот же ее подруга сидит, привязанная к стулу, ее надо развязать. Обязательно надо, никак иначе. И кто же это ее привязал? И зачем? Ее непременно надо развязать. Вот так. А самой сесть на стул. И завести руки за спинку. Да, конечно, именно так и надо. Так будет лучше…

Она очнулась, привязанная к стулу. К тому самому стулу, от которого несколько минут назад своими руками отвязала пойманную ведьму. И с тем самым пыльным полотенцем во рту. О боги, надо же было так облажаться! Как же она расстегнула ошейник? Надо было ей сразу рот заткнуть, кто же знал, что она и голосом может… На ошейник понадеялись.

– Вот так, – удовлетворенно произнесла Арана-Патриция уже обычным своим голосом. Хотя обычный ее голос тоже был прекрасен, такой же глубокий и почти волшебный. – Я бы с удовольствием посмотрела, как ты пристрелишь своего приятеля. Это было бы проще и интереснее, но все же это поучительное зрелище не стоит двух миллионов. – Она грациозно присела на лавку, закурила сигарету и продолжила, насмешливо глядя на связанную Саэту: – Он, конечно, не такая легкая добыча, как ты, с ним придется повозиться, но он мне нужен. У него мои деньги, которые мне нужно будет вернуть. Да и хороший воин мне не помешает, я опять собираюсь в дорогу. Так что, я лучше полюбуюсь, как он перережет тебе горло. Это будет так живописно… Хотя и не особенно интересно, такое я уже десятки раз видела. – Она очаровательно улыбнулась, понаблюдала, как Саэта дергает веревки и мотает головой, и спокойно сказала: – Дергайся, дергайся. Трепыхайся. Это тоже ужасно забавно. Но у тебя ничего не выйдет. Ты будешь сидеть и ждать. Я специально сняла с тебя чары, чтобы ты все сознавала и ждала смерти. Чтобы тебе было страшнее умирать. Когда твой друг станет моим, я тебе даже рот освобожу, чтобы ты могла кричать и визжать. А пока сиди и жди.

Саэта рванулась еще несколько раз, и поняла, что ей действительно придется сидеть и ждать. А потом смотреть, как потеряет разум ее друг Кантор, отличный парень и верный товарищ. А потом – умереть от его руки… И ничего нельзя сделать. Разве что сесть и заплакать от бессильной злости и несправедливости. Или надеяться, что Кантор устоит, хотя надежды мало. Но может быть он продержится хоть несколько секунд, которых ему хватит на один выстрел.

В этих невеселых размышлениях она провела те два часа, что оставались до возвращения Кантора. А потом снаружи донесся стук копыт, потом шаги, открылась дверь…

Кантор застыл на пороге, в расстегнутой куртке, с плащом и шапкой в руках. И Саэта поняла, что ее последняя надежда была глупой и беспочвенной. У него не было этих нескольких секунд. Он снова стоял столбом и смотрел в глаза ведьмы, и его взгляд стремительно терял всякую осмысленность.