Лондон. Биография - Питер Акройд

Еще одна особенность лондонских «новостей» не укрылась от внимания Бена Джонсона. В пьесе «Склад новостей» (1625) он утверждает, что новость перестает быть новостью, когда она напечатана и распространена; самая суть ее – устная молва, зачастую передаваемая шепотом, молва, которая в XV или XVI веке могла за кратчайшее время облететь весь Лондон. Джонсон имел вполне определенное мнение о публикаторах новостей, которые «Известья знают, сортируют, / А в случае нужды и фабрикуют».

В 1666 году возникла «Лондон газетт» – самое авторитетное из тогдашних периодических изданий. «Они публикуют только достоверные новости, – писал современник, – и часто, прежде чем печатать, ждут подтверждения». Газета печаталась на одной странице по понедельникам и четвергам и продавалась на улицах «вестницами» (Mercury women). Их крики «Купите „Лондон газетт“!» раздавались на Корнхилле, Чипсайде и Королевской бирже. Маколей приводит примерное содержание газеты: «Королевское воззвание, две или три речи видных тори, два или три сообщения о назначениях, отчет о стычке имперских войск[91] с янычарами… описание внешности разбойника, объявление о грандиозных петушиных боях, устраиваемых двумя титулованными особами, объявление о пропаже собаки с обещанием награды». Можно не сомневаться, что наибольшим вниманием пользовались разбойник, петушиные бои и собака.

О ненасытной любви лондонцев к новостям свидетельствует хотя бы то, что первая лондонская ежедневная газета – «Дейли курант» – начала издаваться в 1702 году, то есть примерно за семьдесят пять лет до возникновения ежедневной газеты в Париже. К концу XVIII века в Лондоне уже можно было купить 278 наименований газет, журналов и других периодических изданий. Большая часть из этого ошеломляющего количества печаталась на Стрэнде, Флит-стрит и примыкающих к ним улицах восточнее нынешнего моста Ватерлоо и западнее моста Блэкфрайарс.

Флит-стрит – яркий пример городского топографического императива, когда на небольшом пространстве столетиями разворачивается одна и та же деятельность. В данном случае к тому же эта деятельность определила характер и поведение ее участников, так что сама земля, сами камни Лондона сотворили специфический тип жителя. В 1500 году Уинкин де Уорд установил свой печатный станок напротив Шу-лейн, и в том же году в нескольких шагах от него – на углу Флит-стрит и Чансери-лейн – обосновался издатель и печатник Ричард Пинсон. В должности придворного печатника короля Генриха VIII его сменил Томас Бертлет, устроивший типографию у питьевого фонтана (опять-таки напротив Шу-лейн), а в начале 1530‑х годов Уильям Растелл основал печатное дело во дворе церкви Сент-Брайд. Уильям Миддлтон печатал в заведении «Джордж», Ричард Тоттелл – в «Руке и звезде», Джон Ходжетс – в «Лилии»; все эти вывески располагались на одной и той же узкой и людной Флит-стрит.

«Эта часть Лондона, – писал Чарлз Найт, – подлинный „храм славы“. Слухи и сплетни из всех частей света стекаются сюда потоком и затем, отдаваясь в этой камере эхом, летят обратно во все уголки Европы в причудливо преобразованном виде». Итак, место это богато не только стариной, но и акустикой; из этой части Лондона распространяется во всех направлениях странный товар, именуемый новостями.

В XVIII веке источниками новостей были главным образом ежедневные и еженедельные газеты, которые можно было получить в кофейнях или тавернах. «Что неимоверно привлекает людей в эти кофейни, – писал Соссюр, – это газеты и другие публичные издания. Англичане – величайшие охотники до сплетен. Работники обыкновенно начинают день в кофейнях чтением последних новостей. Я часто видел, как несколько чистильщиков обуви или подобных им лиц покупают одну на всех газету ценою в фартинг». Другой автор XVIII века – граф Пеккьо – пишет о сидящих в тавернах «английских работниках», для которых «печатается несколько воскресных газет, где в сокращенном виде содержатся всевозможные известия, анекдоты и наблюдения, появившиеся за неделю в ежедневных газетах». «Едва приносят газету, – писал еще один комментатор, – как в кофейне воцаряется гробовая тишина. Каждый настолько увлечен чтением любимой страницы, что можно подумать, будто вся жизнь его зависит от быстроты, с какой он пожирает новости дня».

Здесь мы сталкиваемся с образом лондонца как «пожирателя» новостей, которые этим сравнением уподобляются еде и питью. Отсюда недалеко до нынешнего «потребителя» – человека, для которого все общение с миром состоит в переваривании, в усвоении. Город, возможно, по самой природе своей является искусственным образованием, и неудивительно, что он творит искусственные потребности. Аддисон в числе определенно лондонских типов называет «охотника до сплетен», который «встает до света, чтобы прочесть „Постмен“», жаден до «голландских новостей» и «непременно хочет знать, что делается в Польше». Многие настолько же рьяно интересовались последним изнасилованием или разводом, о котором сообщалось в воскресной газете, насколько их средневековые предки расхватывали баллады, где содержалась «правдивейшая правда о последних лондонских делах». Охота до свежей сенсации, до чего-то щекочущего нервы сильна и постоянна, и в городе, чьих обитателей окружает ошеломляющее разнообразие впечатлений, удовольствие может доставить лишь нечто самое свежее. Вот почему в городе огня последние новости называют «горячими» – особенно в кофейнях, где они «еще дымятся». «Мы публикуем новости воистину очень быстро, – писал „Спектейтор“, – потому что это товар скоропортящийся». Чтобы привлечь внимание прохожих, нужно кричать: «Пожар!»

Лондон и сам, по замечанию Уолтера Баджота, был подобен газете, где «есть все на свете и ничто ни с чем не связано», – череда разрозненных впечатлений, событий и образов, соединяемых лишь общей рамкой. Газета просто-напросто продолжала для лондонца линию обычных городских восприятий; он читал ее с таким же праздным любопытством, с каким «читал» город, словно газета лишний раз подтверждала тот взгляд на мир, каким Лондон уже его наделил. На страницах периодических изданий запечатлелся сам облик города: некто Эверетт с Флит-стрит продал жену некоему Гриффину с Лонг-лейн за трехшиллинговую чашу пунша (1729); у рва Флитдич пять месяцев, питаясь отбросами, жил хряк (1736); в том же рву был найден человек, спьяну утонувший в грязи и замерзший стоя (1763); по ежегодному обычаю с паддингтонской колокольни людям бросали хлеб и сыр (1737); жена некоего Ричарда Хейнса разрешилась чудищем с носом и глазами как у льва (1746); гробокопатель скончался от чрезмерных усилий в могильной яме (1769); на службе в церкви Гроба Господня некто вдруг встал и выстрелил в хор приютских детей (1820); некий Джеймс Бойс предстал перед собравшимися в неангликанской церкви на Лонг-Эйкре и провозгласил себя Иеговой Иисусом (1821). И так далее, и так далее – все новые сведения о городских бедствиях и несчастных случаях, напечатанные узкими и длинными, как улицы, колонками. Лондонские пожарные хорошо знали, что одно из главных затруднений для них представляет толпа, мгновенно собирающаяся у каждого крупного очага возгорания поглазеть на разрушительное пламя.

Неудивительно, что в период роста и суеты новости в Лондоне стали еще более трескучими. Сама продажа газет была в начале XIX века делом чрезвычайно громогласным. Такие названия, как «Кровавые вести», «Ужасное убийство!» или «Необычайная газета», выкрикивались «луженой глоткой под протяжный аккомпанемент длинного жестяного рога» носильщиками и продавцами фруктов и рыбы, которые засовывали экземпляры газет под шляпную ленту. Изобретение парового печатного станка было еще одним фактором, позволившим газетам перенять нечто от «неодолимой силы» Лондона, от его безудержной энергии. За час машина печатала две с половиной тысячи экземпляров «Таймс», и этот процесс привлек внимание Чарлза Бэббиджа, разработавшего прообраз нынешнего компьютера. Он заметил, что громадные вращающиеся цилиндры станка пожирают чистые листы бумаги «с ненасытной жадностью». Чарлз Найт писал, что во дворах вокруг Флит-стрит «бурлит жизнь» – создается все больше новостей на потребу все большему числу читателей. «Руки наборщиков не знают покоя; паровой станок грохочет беспрерывно». В 1801 году было продано шестнадцать миллионов экземпляров газет; тридцать лет спустя цифра увеличилась до тридцати миллионов, и затем она продолжала расти.

В книге «Душа Лондона», опубликованной в первые годы XX века, Форд Мэдокс Форд заметил, что в столице, «чтобы быть для собрата-лондонца подходящим собеседником, ты должен знать новости. Связное мышление стало почти невозможным, ибо почти невозможно найти общую идею, способную породить связный ход мысли». Сознание лондонца, таким образом, состоит из тысячи разнородных фрагментов. Форд вспоминает, что во времена его детства «уважающие себя продавцы газет брезговали воскресной» и что ему надо было пройти две мили, чтобы «в грязной и неприметной лавчонке» купить «Обсервер». Однако вскоре по воскресеньям стало продаваться столько же, если не больше, экземпляров, чем по будням. Благодаря изобретению новых способов печати и литографирования гегемония «новостей» в Лондоне не только поддерживалась, но и росла. Возможно, важнейшая перемена произошла в 1985 году, когда концерн «Ньюс интернэшнл» стал печатать «Сан» и «Таймс» в Уоппинге. Переброска, осуществленная внезапно и скрытно, покончила с тормозящим дело «саботажем» лондонских типографов, а внедрение новой технологии облегчило расширение других газетных фирм, которые начали перемещать производство с Флит-стрит в районы к югу от Темзы и в Доклендс[92]. Рождавшая эхо мощь Флит-стрит исчезла навсегда. Но «лондонские новости» по-прежнему на первом месте. Как пишет социолог XX века лорд Дарендорф, Британия «управляется из Лондона практически во всех отношениях».