ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира - Роджер Осборн

Окончательное слово по поводу принципов представительства следует предоставить человеку, ответственному за составление Декларации независимости и отстаивание необходимости принятия Билля о правах. Томас Джефферсон понимал, что представительное правление требует знающих и политически грамотных избирателей. Старый — древний как Афины — аргумент против наделения людей свободой распоряжаться своими делами гласил, что для принятия сознательных решений они недостаточно образованы. Афины, как было прекрасно известно Джефферсону, справились с этой трудностью, обеспечивая образование своим гражданам и постоянно принуждая их к активному участию в делах города. Джефферсон считал, что для Америки должны выполняться те же условия: «Я не знаю другого источника высших полномочий в обществе, кроме самого народа; если же мы полагаем его не вполне просвещенным, чтобы осуществлять контроль по здравому усмотрению, то средством от этого будет не забрать управление из его рук, а сделать его усмотрение осведомленным».

Первые десятилетия Соединенных Штатов были временем становления федеральной финансовой системы и правления «старых соратников» по борьбе за независимость. Вслед за Джорджем Вашингтоном президентами были избраны Джон Адамс, Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон. Вопреки прежнему курсу Адамса и Джефферсона, не позволивших втянуть страну в наполеоновские войны, в 1812 году президент Мэдисон, под давлением новых членов конгресса и поселенцев, которым не терпелось обосноваться на канадской земле, объявил войну Британии. Результатом стал захват Вашингтона и сожжение Белого дома британскими войсками в 1814 году. США одержали решительную победу при Нью–Орлеане в январе 1815 года, однако к тому времени война уже официально завершилась. Британия и Соединенные Штаты больше не воевали между собой и, что не менее важно, Америка больше не ввязывалась ни в один из европейских конфликтов на протяжении столетия. Сбросив колониальные оковы, новая страна повернулась в сторону, противоположную Атлантике, и устремилась навстречу своему неизвестному будущему на западе.

Конституция Соединенных Штатов не могла родиться в Венеции, Лондоне, Эдинбурге, Вене или Мадриде; ее авторы должны были верить, пусть и ошибочно, что у их общества нет прошлого, на которое нужно озираться, а только принципы, которыми нужно руководствоваться в настоящем. Вслед за Томасом Пейном они были убеждены, что их не могут ограничивать законы предков. Однако, как только вожди Американской революции создали прецедент начинания с нуля, другие уже могли следовать их примеру. Ни в Париже в 1789 году, ни в Петрограде в 1917 году не произошло бы того, что там произошло, если бы не события в Филадельфии в 1776 году.

Если американская революция имела фундаментальные и далеко идущие последствия, то французская революция, начавшаяся в год вступления в должность Джорджа Вашингтона, оказалась для своего времени событием более масштабным и катастрофичным. Франция, несмотря на свои трудности, по–прежнему оставалась господствующей державой Западной Европы, а также осью европейской культуры. Тогда как для большинства европейцев американская независимость была далеким, пусть и интересным, событием, Франция располагалась в центре всеобщего внимания.

20 августа 1786 года генеральный контролер финансов Франции Шарль–Александр Калонн в своем отчете Людовику XVI нарисовал зловещую картину финансового состояния страны. За предшествующие несколько лет государственный долг Франции увеличился втрое, выплаты по процентам съедали почти половину доходов казны, а ожидаемый доход за следующий год был уже потрачен. Основу функционирования государства — собирание достаточной суммы налогов для покрытия королевских расходов — поразил жестокий кризис. Людовику пришлось обратиться за помощью к знати.

У традиционных parlements, советов аристократов–нотаблей, теоретически имелись полномочия поднимать налоги, однако они отказывались сотрудничать с королем без радикального пересмотра системы политической власти. И здесь сказывалось не уязвленное самолюбие благородного сословия — в отличие от короля французская знать понимала, что и страна, и весь мир за пределами Версальского дворца изменились, и ситуация, когда владетельные князья могли бесконтрольно собирать дань с покорного населения, ушла в прошлое. Во Франции уже имелся большой средний класс, силами которого, по сути, и осуществлялись административные функции государства и повышалось его благосостояние. Юристы, купцы, врачи, кадровые офицеры, правительственные чиновники, мелкие помещики, хозяева мануфактур и банкиры составляли влиятельную общественную прослойку за пределами традиционного троевластия короля, знати и церкви. И участники parlements, и вновь поставленный министром финансов Жак Неккер сознавали, что единственно возможным для Франции способом управления будет включить этих людей во властные структуры или, по крайней мере, дать им совещательный голос. В августе 1788 года Людовик согласился созвать Генеральные штаты — традиционный и редко использовавшийся орган, состоявший из представителей знати, духовенства и буржуазии. Хотя последняя, известная как Tiers etat («третье сословие»), теоретически выступала от имени 95 процентов всех жителей Франции, не принад лежавших ни аристократии, ни церкви, на практике ее делегатами были сплошь выходцы из образованного круга: юристы, купцы, чиновники, врачи.

Финансовые проблемы Людовика дополнительно осложнялись превратностями судьбы. В 80–хгодах XVIII века Франция пережила несколько неурожайных лет, самый худший из которых пришелся на 1788 год. К весне 1789 года, наступившей вслед за необычно холодной зимой, двадцатимиллионное население страны столкнулось с ситуацией недостатка продовольствия. Распространившиеся слухи о том. что запасы зерна удерживаются правительственными чиновниками, спровоцировали начало хлебных бунтов в Париже и других городах. В конце апреля в ходе беспорядков в парижском предместье Сент–Антуан королевские солдаты расстреляли 300 человек. Хлебные бунты случались и раньше, однако в 1789 году их участники впервые начали высказывать политические требования. Новости о созыве «штатов» (сословий) наэлектризовали всю Францию, и когда бунтовщики принялись выкрикивать «Vive le tiers!», стало ясно, что одного хлеба будет недостаточно.

Членам «третьего сословия», прибывавших в Версаль в мае 1789 года из своих юридических и торговых контор, из докторских и чиновничьих приемных в Ажане и Бриансоне, Лиможе и Аррасе. королевская резиденция, должно быть, казалась каким‑то сказочным миром. Даже нас, современных людей. Версальский дворец поражает чрезмерностью масштабов и роскоши — в эпоху же Людовиков он намеренно создавался с целью произвести впечатление неземного величия. Посетители и просители, как предполагалось, должны были ощутить, что вступают во владения полубога. Но если Версаль поначалу и ошеломил мелких помещиков, то довольно скоро их благоговейный трепет перешел в раздражение; и если Людовик намеревался ослепить и подавить подданных, заключив в золотую клетку, то он серьезно недооценил их решимость.

Местоположение королевского двора в Версале несомненно повлияло на события 1789 года и в другом смысле. Мало того, что король был обособлен от своих подданных, — благодаря этому и Париж был городом без двора. Столица самой могущественной и богатой европейской страны и крупнейший город континента не имел практически никакого значения в качестве реального центра управления. Лишенный политического процесса и политических функций, в конце XVIII века он представлял собой кипящий котел недовольства, источник недоверия и презрения к обособившейся королевской власти.

От Генеральных штатов король ожидал решения о новом политическом устройстве, которое предусмотрело бы ограниченное представительство различных частей населения и которое действовало бы как система сбора налогов для короны. Однако три собравшихся сословия в последний раз встречались для выработки совместных решений в начале XVII века, когда Франция была еще полуфеодальной страной — во Франции 1789 года такой порядок был просто нежизнеспособен. Хотя изначально предполагалось, что три группы соберутся по отдельности и ограничатся обсуждением вопросов, предложенных королевскими министрами, «третье сословие» вскоре осознало, что, представляя в реальности подавляющее большинство французского народа, в Версале оно останется в меньшинстве. Некоторые члены знати и духовенства вполне сочувствовали его требованиям, но никто не представлял, как можно составить конституционное соглашение, которое одновременно удовлетворило бы каждую из трех фракций и короля.

10 июня 1789 года члены «третьего сословия» решились действовать в одиночку. Они провозгласили себя единственным представительным собранием и пригласили к участию депутатов от других сословий, если те пожелают к ним присоединиться. Через неделю они объявили себя Национальным собранием Франции, фактически распустив два остальных «штата». 20 июня депутатам, все еще находившимся в Версале, был закрыт доступ в зал собрания, вследствие чего им пришлось собраться в помещении для игр. Они принесли знаменитую «Клятву в зале для игры в мяч» — обещание не расходиться, пока для Франции не будет подготовлена новая конституция. Всего 10 дней понадобилось, что группа представителей буржуазии попросту присвоила себе функции суверенного правительства и конституционного конвента Франции.