Семь смертей Лешего - Андрей Салов

И напрасны были отчаянные попытки прорваться к прикрытой на щеколду двери, преграждающей заветный выход наружу. Всякий раз, когда кто-нибудь, ошалев от боли и обиды, делал попытку прорваться к двери, их мучитель всегда оказывался у нее первым. Отшвыривал прочь очередного соискателя свободы, вдобавок наградив хлесткой отмашкой ремня по тощему заду. Вскоре за этим следовал очередной отчаянный вопль и новая, безуспешная попытка прорваться. Но всякий раз они с треском проваливались, а на девчачьих телах, не оставалось места, не покрасневшего и не вздувшегося от ударов увесистой, металлической пряжкой.

И плевать на то, что вечером пороть будут уже его. Маленькие фурии не жалея слез и выражений, обязательно нажалуются о его зверствах родителям. Ну а те не преминут сообщить об этом его предкам, внеся в рассказ свою лепту из чудовищных прикрас. И предстанет он, в конце концов, таким чудовищем, что трудно и представить. Куда в сравнении с ним самым известным злодеям в истории. И единственным, возможным способом изгнать вселившегося в него беса, будет запороть его до смерти. И еще после смерти всыпать остывающему телу изрядную порцию плетей, дабы бесу не пришла в голову идея вернуться обратно.

Ну, конечно же, до смерти его запарывать не станут, не те нынче времена. Но получит он сполна и с недельку вновь проваляется на диване, таращась в опостылевший телевизор. Одно радовало, по соседству с ним будет отлеживаться и вредная сестра, которая на этот раз будет держать язык за зубами, страшась повторения наказания, за слишком болтливый язык.

С приходом домой разгневанных от жалоб родителей, она обязательно подтвердит услышанное, при этом жалобно стеная и обливаясь слезами. Более того, даже дополнит сказанное красочными подробностями и деталями, до выдумывания которых не дошли ее подруги. А затем, обиженно хныча, спрячется за родительские спины и будет из-за них, со злорадством наблюдать, как отец от всей души охаживает ремнем противного братца. Тем самым ремнем, что оставил на ее теле многочисленные синюшные, с кровоподтеками, отметины.

Но комментировать каждый удар по телу ненавистного братца она побоится, предпочитая торжествовать и злорадствовать молча. Все-таки несколько дней им придется отлеживаться вместе, а у брата руки длинные и тяжелые, и ей может снова здорово перепасть.

…Но это будет потом, позже, а пока он ликовал, душа пела, и песнь ее сливалась воедино с воинственным посвистом ремня, раз за разом сокрушающего очередную, нежную девичью плоть.

Вконец обезумев от боли и безысходности, потеряв от отчаянья разум и чувство страха, не сговариваясь, всем скопом набросились девчонки на него, пытаясь сбить с ног, открыть злополучную дверь и вырваться наружу. Но они просчитались. И хотя численный перевес был на их стороне, они проигрывали во внезапности. Неделю назад, когда они затащили в крапивный куст лишенного штанов пацана, это им удалось во многом благодаря именно внезапности. Сейчас же подобного преимущества они были лишены. Скалящий зубы в недоброй усмешке, размахивающий ремнем пацан, ожидал подобного. Он ждал момента, когда они решатся на штурм, подбадривая их решимость болезненными и хлесткими ударами.

И они, подобно трем рассерженным фуриям, набросились на него, в надежде освободить дорогу и избавиться от дальнейших мучений, которые обещали стать бесконечными. Он встретил их кулаками. Ремень, в пылу борьбы отлетел в сторону, но мальчишка в нем и не нуждался, щедро отвешивая налево и направо смачные оплеухи, сдабривая их увесистыми пинками.

Всего на несколько секунд хватило отчаянного напора, а затем они отпрянули прочь, с синяками и разбитыми носами. Руки у пацана были тяжелыми, а отвешиваемые оплеухи не менее болезненными, чем ремень. Пробиться сквозь них к заветной дверной защелке, не было никакой возможности.

Девчонки, отчаянно скуля, размазывая по перекошенным лицам слезы и кровь, попятились в другой конец комнаты, к окнам. И только упершись в них, остановились. Задержались на мгновение, и тут же в их глазах вспыхнул огонек надежды.

Следящий за передвижением неприятеля мальчишка, сразу распознал мелькнувший в их глазах, замысел. Они намеревались покинуть комнату через окно, благо до земли было недалеко, раз нормальный выход оказался недоступен. Он мог бы помешать им, удрать через окно, но успеха это бы не принесло. Их трое, он не может разорваться на части, перекрыв и окна, и дверь. Кому-то все равно удастся сбежать.

Что будет дальше, известно заранее. Избитые ябеды помчатся к родителям за подмогой. А те, увидя состояние, в котором прибыло домой любимое чадо, выслушав сбивчивый и торопливый рассказ, не мешкая, примчатся сюда, чтобы собственными руками задушить обидчика любимой доченьки. И в том состоянии, в котором прибудут, они будут способны на все. В руки им лучше не попадаться, а потому придется улепетывать отсюда подобру-поздорову. И прятаться где-нибудь до самого вечера, наблюдая за тем, как рыскают по деревне взбешенные родители, подвергшихся воспитательной работе, девчонок.

И просидеть в засаде придется до прихода родителей с работы, что тоже будут жаждать встречи. Бегать от них бесполезно, нужно лишь выждать несколько часов, чтобы отец несколько поостыл в желании спустить с любимого чада шкуру, запороть до полусмерти. Подождать, пока иссякнет поток красноречия, и высохнут слезы на лице зловредной сестрицы.

Хотя в последнем, он сильно сомневался. Маленькая гадина всегда умела пустить слезу в нужный момент. Из-за этого умения, ему доставалось не раз. Из-за нее он неоднократно бывал, наказан и лишен сладкого на десерт. Из-за ее умения лить слезы и придумывать звучащие правдиво небылицы, он неоднократно сидел наказанный дома, в то время как сельская детвора весело смеялась во дворе, и громче всех звучал ее противный смех, усиливающий муки во сто крат.

Он не оставался в долгу перед маленькой сволочью. Всегда, с удовольствием дергал за косички, ставил подножки, толкал, щипал, млея от ее визга и беспомощной злобы. Когда они оставались в доме одни, и ей некому было пожаловаться. Любил подкладывать в ее куклы пауков, садить в кукольный домик пойманных в амбаре мышей. А однажды засунул в ворох платьев, которые она любила перебирать, прежде чем что-то надеть и выйти на улицу, пойманного у реки, ужа.

Такого визга ему не приходилось слыхивать отродясь. Он думал, она никогда не сможет остановиться, и замолкнуть.

Она верещала, как сирена в сельском магазине. Однажды пацаны, играя в футбол, выставили мячом одну из витрин. Остановить дикий вой сигнализации, смог только сельский участковый, примчавшийся к месту событий несколько минут спустя, на своем, канареечного цвета, мотоцикле «Урал».