Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

В результате, по словам Леруа-Больё, сбросив татарское иго, Московия пробудилась в самом расцвете средневековья, однако «без крестовых походов и рыцарства, без трубадуров и труверов, без схоластиков и легистов, без всего этого у неё было лишь усечённое средневековье. Без Реформации, без Ренессанса, без Революции её новая история была ещё более неполноценной. Она испытала только отдалённые последствия великих событий и великих эпох истории Европы XII–XVIII веков»[1432].

Поэтому, лишённая всего того, что наполняло историю западных наций, история России представляется Леруа-Больё «бедной, безжизненной и пустынной, как равнинные деревни Севера <…> Ни один народ не имел опыта такого ущербного и в то же время такого печального образования»[1433]. И дальше Леруа-Больё повторяет появившуюся ещё во времена Сигизмунда Герберштейна и окончательно упроченную Кюстином мысль о том, что русские — нация имитаторов, способная лишь копировать, а не созидать. Русскому народу, по словам Леруа-Больё, было отказано в оригинальности: «Россия имела достаточно соседей и отношений с ними, чтобы всегда оставаться в состоянии имитации. Она последовательно прошла от нравственного ига Греции и татар, литовцев и поляков, чтобы закончить игом немецким или французским. Постоянно пребывая в состоянии интеллектуального вассалитета, копируя иностранные обычаи, идеи и моды, она была почти бессильна приспособить к себе чужие институты и сделать их национальными»[1434].

Как видим, Леруа-Больё воспроизводит устоявшиеся клише: Россия — страна без истории, без прошлого, не знавшая ни Ренессанса, ни Реформации, ни великих потрясений Нового времени. Неспособная к созиданию, она лишь копирует внешние элементы. Самая поразительная вещь в русской истории, по словам исследователя, — это её «крайняя бедность и бесплодность». Россия, несмотря на сложную судьбу и потрясения, «избежала великих религиозных или интеллектуальных движений, она не прошла через великие социальные или политические эпохи, которыми была отмечена бурная и насыщенная жизнь западных народов»[1435].

Как отмечает Г. Меттан, «несмотря на свою декларируемую прорусскую позицию, Анатоль Леруа-Больё активно эксплуатирует стереотипы, рождённые в ходе либеральных антирусских дискуссий <…> По его мнению, России можно симпатизировать, но это не сделает её менее отсталой. В этом смысле автор выступает как настоящий представитель европейского прогресса и американской демократии, что неудивительно в разгар колониальной экспансии»[1436]. Это понимают и историки, России не симпатизирующие. Как утверждает А. Безансон, Леруа-Больё решил «стать для этой страны разом и Тэном, и Токвилем; впрочем, не следует забывать, что Леруа-Больё был сторонником русско-французского союза и своей книгой готовил умы к приятию этого союза. Однако, если прочесть его повнимательнее, становится понятно, что, несмотря на всю учтивость его тона, иллюзий насчёт России он не строит»[1437].

Россия, уверен Леруа-Больё, является не только «страной пробелов», но и страной парадоксов, и это проявляется в её историческом развитии: Россия — страна старая, но всё в ней — новое. И далее он приводит слова Жозефа де Местра, по его мнению, лучшего знатока России, который писал одному русскому: «У вас ничто не уважается, потому что ничего нет древнего». Эти слова, отмечает Леруа-Больё, потом повторил П.Я. Чаадаев: «Всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось»[1438].

В другой части своей книги Леруа-Больё поясняет, что Россия всё-таки имеет длительную историю, однако цепь её национального существования дважды или трижды резко прерывалась. Поэтому «свою историю русский народ скорее терпит, нежели созидает». Русская история была скорее пассивной, нежели активной, в отличие от Запада, где свободно развивался национальный гений. То есть европейцы сами делали свою историю, русские же плыли по течению или просто терпели, не пытаясь переделать свою судьбу. В этом отношении, отмечает Леруа-Больё, Россия очень мало похожа на европейские нации; история просто «давит на плечи русского народа»[1439].

Как нация русские тоже находятся в стадии формирования (опять-таки, это общее место). Леруа-Больё даже сомневается в существовании русской нации как таковой, подчёркивая, что «единства почвы», то есть проживания на одной территории, недостаточно для того, чтобы обеспечить политическое единство; нужен материальный или моральный консенсус среди населения, некоторое родство крови и духа, без чего нет национального единства. В России, по его мнению, этого пока не существует[1440]. Отсюда — некий незавершённый, импрессионистский портрет русской жизни и русской нации, набросок, который, по словам Леруа-Больё, он делает. Русские напоминают ему актёра, который должен выйти на сцену, не выучив своей роли, или человека, который, не получив образования в детстве, обязан постигать науки во взрослом состоянии[1441].

Если до Леруа-Больё французы, имевшие скептический взгляд на Россию, как правило, просто утверждали, что она — страна варварская, дикая, неспособная воспринимать европейские ценности, то Леруа-Больё стремится выяснить, почему Россия не пошла по пути европейской цивилизации. Ответ на этот вопрос он даёт следующий: «Татарское иго и борьба против Польши высосали все её соки. Россия с её вековой инерцией могла бы ответить на этот вопрос словами аббата де Сийеса[1442], когда его спросили о том, что он делал во время Террора: „Я выживал". Чтобы не быть уничтоженной монголами, ей нужно было долгое время притворяться мёртвой. Все усилия Московии были направлены на сохранение национального тела. Как ребёнок крепкого сложения, она вышла закалённой и ожесточённой испытаниями, которые должны были её погубить. Но испытания, дав ей физическую силу, ограничили её интеллектуальное развитие»[1443]. Таким образом, по мнению Леруа-Больё, катастрофически сложная историческая судьба направила все силы России на физическое выживание, поэтому ни на какие интеллектуальные достижения и даже просто развитие сил не хватило.

Размышляя о последствиях ордынского нашествия для судеб России, Леруа-Больё упоминает дискуссии, происходившие в российской историографии в конце XIX столетия, в которых монгольский фактор порой принижался, но сам убеждён: нашествие изменило вектор развития российской государственности и повлияло на характер народа[1444].

Итак, нашествие и иго закалили русский народ, а освободившись от власти Орды, русские смогли пойти по пути европеизации: «Потрясённые игом, отмывшись от грязи и раболепия, сняв одежды и отказавшись от обычаев, принятых при экзотических хозяевах или учителях, Россия, славянские христиане, должны были постепенно стать европейцами»[1445].

Историю России Леруа-Больё, как и многие его предшественники, начинает с Петра Великого, отмечая, что в XVII веке Россия имела ещё «рудиментарное, эмбриональное устройство»[1446].

Как читатель уже знает, со времён Просвещения в Европе утверждается двойственный взгляд на преобразования Петра I. Если Вольтер заложил позитивный взгляд, то, по мнению Руссо, Пётр слишком рано попытался цивилизовать не готовую к этому нацию. Леруа-Больё тоже ставит этот вопрос: «Могла ли западная цивилизация быть приспособлена Петром