Фантастика 2008 - Серей Палий

Именно отсюда она извлекала по мере надобности прокладки, мобильник, учебник и пачку жевательных резинок.

Но методички здесь, ну хоть ты тресни, не было!

Дина еще раз на всякий случай пошарила рукой под диваном, осмотрела комнату и тут отчетливо вспомнила, как выкладывала методичку на стул в кабинете.

Петрова, как выяснилось, звали Олегом Сергеевичем. Вернее, такое у него было имя, а звали его все, кому не лень, Петровым.

Михаил аккуратно разлил по стопкам — себе коньяк, на полпальца, химику — чистого спирта, раза в три больше.

По телевизору какой-то лысый хрен, вроде как самый модный ведущий, решил податься в аналитики и распинался:

— …Это вернет нас к родоплеменному обществу, и все победы цивилизации окажутся за бортом. Посмотрите на экран, историки нам дают схему… Смотрите: сначала человечество забросило каменные топоры и от родовой общины перешло к соседской. Потом большие, патриархальные семьи из нескольких поколений заменила нормальная современная семья: родители и дети. Человечество развивалось и всегда шло по пути роста индивидуальной свободы. А теперь нам предлагают повернуть время вспять! Вернуться к каменному топору и родовым кланам!.. Да, судари и сударыни, достигнутые бастионы демократии оказались подточены изнутри термитами, и вместо счастливого общества всеобщего равенства мы получаем фашистское — да, да, именно фашистское — с обязательным, принудительным получением генетических паспортов. Ну а потом уже кто угодно сможет использовать эти паспорта в своих целях!..

Петров залпом выпил спирт и аккуратно занюхал рукавом халата, игнорируя и колбаску, и шоколад.

— Ради чего это все? — мотнул он головой в сторону экрана переносного телевизора, стоящего на рабочем столе Тополева. — Или вы и вправду фашизм продвигаете?

— Ты их побольше слушай. — Ученый сделал небольшой глоток, отставил рюмку в сторону. — Хотя я им даже благодарен за все эти угрозы, панику, истерию. Иначе мне именно сейчас вообще жить бы не хотелось.

— А ну прекратить паникерство! — Петров рассмеялся — И сколько ни смотрел ему в глаза Михаил, но не было там ни раскаяния, ни страха. — Давай объясняй про свою генетику. Зачем это все и стоит ли тех денег и сил, которые вбухивают в вашу программу.

Тополев достал листок и нарисовал линию, изображающую что-то похожее на горный массив.

— Это — то, что было раньше. Объемный, сложный мир, в котором правители вели свой род от богов, а руководящая верхушка четко отделяла себя от обычных людей — голубая кровь, белая кость и так далее. А те, кто в самом низу, вроде как происходили от собак, свиней и прочей мерзости. Это было общепринятым мнением.

После этих слов Михаил взял такой же листок и нарисовал на нем прямую линию. Некоторое время помолчал, потом продолжил:

— А это — то, что будет с нашим миром после того, как программа завершится. Абсолютно ровная плоскость, на которой нет ни голубой крови, ни белой кости, ни богов. Только перспектива, в которой у каждого намешаны и простолюдины, и благородные, и черт в ступе. Уже сейчас мир стал более ровным, и именно это смущает врагов программы — они цепляются за свои призрачные холмы и горы, хотят быть наверху и — чтобы остальные внизу, понимаешь? Им не хочется ответственности за свои поступки, потому что кто вверху — тот и прав. А если все вместе, на одном уровне, то вскрывается истина, а кому из сильных мира сего она нужна?

— Ух ты! — Петров посмотрел на друга. — Да ты, братец, анархист!

— Я ученый, — поморщился Тополев. — Я за истину. А те, кому нужна справедливость, всегда ищут способ доказать, что лучшая справедливость — это когда им все можно, и им за это ничего не должно быть. Тот мир, который я создаю, — настоящий. Без иллюзий.

Петров встал, прошелся по кабинету, посмотрел на генетика, потом расхохотался:

— Да рядом с тобой страшно находиться! Как ты вообще еще живой при таких-то взглядах? А я еще думаю, чего это ты на сегодня весь отдел разогнал… Ладно, пойду, а то без меня небось дело стоит.

Михаил проводил друга до туннеля, потом вернулся в кабинет. Едва он двинул мышкой, как к нему ворвался охранник.

— Эх, ну что ж вы меня подставляете! Я же обещал, что никого не будет! Здесь же опасно!

— Не опасней, чем в любом другом месте, — ответил Тополев и указал на телевизор. Там шли новости — без звука, но и по одному видеоряду было ясно: где-то что-то взорвали. — Мировой терроризм. А работу оставить я не могу.

Они поспорили еще немного, охранник напирал на инструкции, Михаил пользовался тем, что по инструкциям всяко он главнее.

Так и разошлись. Потом было несколько часов плодотворной, хорошей работы — карты складывались в мозаику, генетические линии скрещивались и пересекались, отцы и дети выстраивались в стройные ветви генеалогических древ, уходящих в глубь веков, и общая картина поражала великолепием. Если, конечно, не считать занозы, которая заставляла и заставляла его возвращаться к теням прошлого, когда жизнь только начиналась…

Впрочем, не важно. Еще будет время подумать.

Кто-то бродил в коридоре — наверняка охранник, все думает, какие еще аргументы высказать ученому, ну да и бог с ним.

В очередной раз открыв файл с картой, Михаил бросил взгляд на часы — четырнадцать сорок пять.

А через мгновение раздался взрыв.

Вау! В лабораторию не пускали. Дина как дважды два объяснила охранникам, что они ретрограды, что если вот прямо сейчас девушка не окажется внутри, то начнется цепная реакция, планеты столкнутся и луна свалится всем на голову, а отвечать за это будет охрана, как самая крайняя.

Этот довод сработал — видимо, быть крайними охранники не любили.

— Сейчас половина третьего, у тебя есть десять минут! — заявил их старший, мордатый дядька под сороковник. — И учти, под твою ответственность!

На стуле методички не было, не оказалось ее и на столе. Дина со скоростью молнии носилась по кабинету, обшаривая самые вероятные места: папку «Курьезы», чайный столик, лоток принтера, горшок с геранью.

Наконец она встала и задумалась. Надо рассуждать логично. Где может быть методичка, если ее нигде нет? Естественно! Как же она сразу не догадалась! Под столом!

Дина сунулась под деревянного монстра времен сталинского ампира и действительно обнаружила там брошюру.

Но порадоваться девушка не успела.

Едва она схватила искомую методичку, как раздался страшный «бум», потом все затряслось и словно бы подпрыгнуло. Как в страшном сне Дина увидела потолок, небрежно и медленно заваливающийся вниз.

От страха она сжала глаза и для верности закрыла ладонями уши. Грохот все равно проникал, и было до оторопи жутко. Что-то больно ткнулось в ногу — девушка осознала, что не может ею пошевелить, и отчаяние постепенно овладевало Диной. Потом еще что-то ударило по руке, и все стихло, только раздавался где-то далеко треск.

Дина открыла глаза. Это не помогло, и, даже проморгавшись, зрение она не вернула. Потом догадалась, что это ее завалило, и на ощупь начала выяснять собственное положение.

Вверху — пробитая куском бетона столешница. С двух краев — стена, с двух других — куча штукатурки вперемешку с чем-то мягким.

Внизу, как ни странно, обычный линолеум.

— А теперь меня срочно должны спасти! — заявила девушка вслух, но это не помогло. Стало только еще страшнее, и весь ужас случившегося постепенно начал доходить до нее.

Неужели это Ягов выполнил-таки обещание подогнать джип с тротилом?! Или не он?..

Дина задумалась, сколько должно пройти времени до спасения. Вспомнилось, как на какое-то землетрясение вылетали специалисты со всего мира и потом еще неделю, а то и две показывали хроники: с каждым днем спасенных было все меньше, а погибших — все больше.

Девушка заплакала, но тут же решила, что надо думать конструктивно и тогда все будет хорошо.

Но думать конструктивно не получалось. Из еды была только методичка, из питья — тоже только она, и даже из инструмента, которым можно попробовать себя спасти самостоятельно, — только эта дурацкая брошюра.

«Теперь можно плакать с полным правом! — решила Дина. — Я сделала все, что смогла!»

Картины, которые приходили ей в голову, были одна страшнее другой — вспоминались почему-то землетрясения в каких-то жутких странах, то ли в Анголе, то ли в Гондурасе. Их показывали по телевизору, и количество жертв исчислялось сотнями. Если там люди умирали так легко, то почему она должна выжить?

Девушка заревела, вначале тихо, а потом громко, навзрыд, всхлипывая от жалости к себе — одноногой и уже почти мертвой.

Потом слезы закончились и остались только боль, страх и темнота.

Радио в «скорой» работало на полную громкость.

— Привычка, — объяснил словоохотливый шофер. Ехали они вдвоем — врачи и санитары могли понадобиться на месте взрыва, а машин «скорой» там было все равно слишком много. — Больные иногда знаешь как орут? Ну, я теперь когда еду, иначе радио слушать и не могу. Только так.