Массовка - Владислав Выставной

Херувим кричал:

– Жертва во имя света! Как это прекрасно! Мы, массовка – мусор, грязь, перегной, на котором должно взойти что-то настоящее, чистое! Наши смерти – это ничтожные капельки силы, которая перетечет в одного-единственного, того, кто и станет настоящим СПАСЕНИЕМ…

Массовка бесновалась.

Херувим медленно повернулся к Артемию. Он нависал над ним, над жертвами, лицо его было бледно и мертво.

– Ты сделал свой выбор? – произнес он.

Артемий дрожал, не в силах произнести ни слова. Воля покинула его. Наверное, он тоже превратился в отмирающую клетку.

– Или выбор за тебя сделаю я… – угрожающе сказал Херувим.

Артемий почувствовал, как по щекам струятся слезы беспомощности и жалости… к самому себе. Будто он оплакивал свою гибель, даже оставаясь живим физически. Бессильно хватал Анину руку, пытался рассмотреть что-то в ее остекленевших глазах. Вновь захотелось проснуться. Только вот пробуждением от страшной реальности могла бы стать лишь сама смерть…

Коридор оборвался в пропасть.

– А я могу сделать СВОЙ выбор?

Новый голос прозвучал, словно с неба, раскатом грома, леденящим, отрезвляющим ветром.

Иначе и быть не могло.

Говорил Хозяин.

Херувим ничего не сказал в ответ. Лишь поднял напряженный взгляд кверху, туда, куда в оцепенении уставилось несчетное количество глаз необъяснимо разбухшей массовки. Все смотрели в туманное марево, заменившее деревянные брусья и доски. Ждали – чего, наверное, всегда ждут от своевольного божества: ласки, гнева, даров, наказания… Ждали, как стихии – как дождя, урагана, землетрясения. Как данность, посылаемую с небес.

Глас был страшен. Но чувствовались в нем бесконечная тоска и горечь.

– Я… не хотел жертв… Это правда. Я виноват во многом. Но все-таки, я не лишил вас выбора. И как вы распорядились этим куском свободы?. Ты, говорящий от моего имени… Неужто забыл, как я назвал это место?

– Лагерь Правды… Правды… – зашептала массовка.

Херувим молчал, твердо смотря в небеса.

– Так зачем же ты правду превращаешь в ложь? Раскрой глаза своим последователям.

– Я не понимаю, Хозяин… – едва шевеля губами, произнес Херувим.

– Кто приносил жертвы… во имя меня? Скажи, скажи правду!

Херувим стал бледен. И во взгляде его вспыхнула обида.

– Но ведь ты не был против, Хозяин! – выкрикнул он. – Ведь ЭТО НУЖНО ТЕБЕ!

Наступила тишина.

Артемий изумленно смотрел на Херувима.

Вот, значит, как…

Вот кто устроил огромную кровавую постановку… А дурачок Глист, Старик, Аня – всего лишь декорации в игре со смертью?

Но ради чего все это?!

– Да… – произнес голос – устало и печально. – Это было нужно мне… И нужно теперь. Снова и снова.

– Так прикажи! – взвизгнул Херувим и обратился взором к толпе, словно ища у нее поддержки. – Прикажи! Сделай свой выбор! Массовка еще не приняла решения.

– Я уже сделал свой выбор…

Голос изменился. Он стал тише, превратившись из небесного гласа в обычный, человеческий.

Хозяин вышел из полумрака, направившись в центр арены. Осунувшийся. В полосатой арестантской робе. Словно говоря: теперь я один из вас.

В глазах Артемия потемнело. Он сделал шаг вперед. И крикнул в отчаянии:

– Стойте! Не надо никакого выбора! Послушайте, что я скажу!

Артемий дышал тяжело, хрипло, слова не слушались его. Но теперь его должны услышать. И этот человек тоже должен услышать!

– Я нашел твою дочь! Ты слышишь?! Ведь ты этого хотел – а не жертв, не мук, не крови! Твоя дочь…

И снова этот жуткий, вездесущий смех…

Из беснующейся толпы статистов вышел человек. Как все – в робе, что висела на нем неестественно, как на плохом манекене. Неудивительно: Переходящему дорогу ни к чему подобный маскарад.

– Он уже знает, – сладко протянул Переходящий дорогу. – Как обидно – ты снова оказался некстати.

– А ты опять нарушил свои правила… – чуть слышно сказал Артемий.

Он не чувствовал рук, ног – словно те отмерли. И мысли расплылись жалким киселем.

Все напрасно. Все зря. Он действительно лишний…

Хозяин бесцветно глянул на Артемия и сказал, обращаясь ко всем и, в то же время, ни к кому:

– Теперь я один из вас. И мой выбор…

Он бросил взгляд на трибуны и тут же отвел, словно ему стало больно.

– Я выбираю себя.

– Что?! – потрясенно произнес Херувим.

– Следующей жертвой буду я, – твердо сказал Хозяин.

– Но как же… – растерянно протянул Херувим.

А массовка уже кипела жутким горячечным ликованием – словно наступал апофеоз, ради которого и было задумано это представление.

Переходящий дорогу уставился на Павла странным взглядом – словно не знал, что делать, что говорить. Похоже, он пребывал в растерянности.

– Остановись, – сказал он, и из его голоса исчезла извечная саркастическая нотка. – Зачем же ты сам лезешь в ад? Оставь все, как есть – и может, жизнь вернется к тебе…

– Как мило, – бледно улыбнулся Павел. – Мне непонятна твоя забота. К чему бы это?

Артемия скрутило от ненависти. Теперь он крикнул в полный голос:

– Переходящий, ты снова передергиваешь!

Переходящий дорогу проигнорировал Артемия. Только его коронная улыбочка почему-то не появилась в ответ.

Павел с вялым интересом взглянул на Артемия и снова обратился к Херувиму:

– Что же… Я готов.

Похоже, никто, кроме Артемия и Павла не видели Переходящего дорогу.

Или делали вид, что не видели.

А, может, просто не пришло их время.

Молчаливая толпа высыпала под вечернее небо. Массовка не видела и не желала видеть ничего вокруг: ни открытые ворота, ни разорванную «колючку», ни отсутствие охраны, ни темнеющие вдалеке БТРы. И уж конечно, никто не видел снайперов, изумленно таращащихся в оптические прицелы на множество людей в нелепых полосатых робах.

За их спинами, в ожидании приказа приготовились обученные, решительные, не страшащиеся смерти люди долга. Каждый из них знал: есть что-то выше, чем жизнь каждого из них. Есть что-то выше, что-то такое, за что не страшно умирать. Правда, не каждый смог бы сказать – за что именно.

Еще дальше, в какой-то сотне метров отсюда, очень важные люди, ругаясь и оплевывая друг друга, никак не могли решить, что делать с этим проклятым лагерем и особенно – его хозяином. Кого считать бандитами, кого заложниками, кого преступником, а кого жертвой.

Это все там – бесконечно далеко.

А здесь люди ждут чуда. Страшного, бесчеловечного чуда.

Нелепым чужеродным телом смотрится здесь суетливая съемочная группа, прожектора, камера, скользящая по рельсам.

Массовка отлично подготовилась к последним съемкам. Нет такого грима, который способен передать настоящее страдание. Только зритель почему-то не хочет видеть настоящее. Он предпочитает рафинированную, смягченную имитацию. Настоящее слишком ужасно, чтобы выглядеть правдоподобным.