Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

плечами. – Что тут сложного? Всю домашнюю работу Ларри знает.

Соломон кивает…

…Ларри вздохнул. Он тогда видел Соломона второй и последний раз. Что было потом, вспоминать не хочется. Не стоит.

Открылась дверь, и Ларри повернул голову. Привезли еду? Да.

На этот раз в палату вошёл высокий молодой мулат в белой куртке разносчика.

– Привет. Спишь уже? – мулат, улыбаясь, поставил на тумбочку стакан с молоком и маленькую тарелку с пирожным – узкой полоской теста с завитушками крема.

– Привет, – ответно улыбнулся Ларри, садясь в кровати. – Нет, так просто, дремал. Ты дежуришь сегодня?

– Ага. Ты ешь. Я пока остальным разнесу.

Ларри кивнул и взял стакан. Молоко было на вкус какое-то странное. И в густых комках.

– Что это? – вырвалось у него.

– Это? – мулат обернулся в дверях. – Кефир. Ты пей, здоровская штука.

Вкус был непривычным, но… очень приятным. И пирожное вкусное. Ларри ел не спеша, смакуя. Энни иногда пекла пирожные. Но не такие. Но тоже вкусно было. Да, таблетки на ночь…

Когда вошёл мулат, Ларри уже поел, но по-прежнему сидел, положив под спину подушки.

– Таблетки все съел? – строго спросил мулат, смягчая улыбкой строгость тона.

– Съел, – улыбнулся Ларри. – Если не спешишь, садись, поболтаем.

Мулат кивнул, сел на кровать в ногах и тоже прислонился к спинке.

– Тебя как зовут?

– Арчи. А ты? Ларри?

– Да. Ты давно здесь?

– С весны.

Арчи улыбнулся уже по-другому, и Ларри понимающе кивнул:

– Солоно пришлось?

– Не то слово. Два месяца отвалялся. В феврале привезли, в апреле встал.

– И остался здесь?

– Ну да. Жильё, еда, работа, и не один. Есть с кем душу отвести. Чего ж ещё?

– Да, – усмехнулся Ларри. – Когда душу можно отвести, это хорошо.

Арчи быстро и зорко взглянул на него.

– Ты кем был?

– Огородником, – Ларри задумчиво повёл плечами. – И так, на подхвате.

– А раньше? До Свободы?

– Я тебя спрашивал? – ответил Ларри таким же твёрдым взглядом.

– Здоровско, – улыбнулся Арчи. – Умеешь.

– Припрёт – всему научишься.

Арчи кивнул.

– Понял, значит, кто мы.

– А мне сказали, – спокойно ответил Ларри. И улыбнулся. – Чтоб недоразумений не было.

– Понятно. А я почему спросил, ну, о прошлом. На нас ты не похож, а белякам не масса, а сэр говоришь, как мы. Ну, и интересно стало.

– А, – Ларри негромко рассмеялся. – Я… домашним рабом был, пятнадцать, да, почти полных пятнадцать лет в одном доме жил, там и приучился.

– А, – Арчи лукаво улыбнулся, – читать где? Там же?

– Там, – кивнул Ларри. – И читать, и другому многому. Только…

– Что сам захочешь, то и скажешь, – закончил за него Арчи. – Ладно, не мы тогда выбирали.

– Не мы, – согласился Ларри. – Ладно. А здесь как?

– Хорошо, – сразу ответил Арчи. – Еда сытная, постель мягкая и работа… не стыдная.

– И платят ещё?

– Платят. Понимаешь, мы все за деньги работаем. Зар-пла-та, – с усилием выговорил он по-русски. – И уже из этих денег платим за жильё, за еду, за стирку. За месяц получаем и за месяц сразу платим.

– На руках-то остаётся хоть что-нибудь? – улыбнулся Ларри.

– Что-нибудь, – ответно засмеялся Арчи. – Ну, и покупаем себе в городе уже сами, если что надо. А у тебя как?

– Я на контракте. Контракт до Рождества. Значит, лендлорд даёт жильё, еду, одежду, для работы что надо. Это называется: обеспечение. А на Рождество расчёт. Всё подсчитает. Сколько заплатить он мне должен и сколько я уже получил. Что останется – мне на руки. И ещё нам сказал, что если год он удачно сведёт, с прибылью, то нам, всем работникам – премия.

– Ну, а если нет? Фиг что получишь? Так, что ли? Ещё и должен останешься.

Ларри пожал плечами.

– Не знаю. Летом двое пастухами работали, на тех же условиях, только не до Рождества, а до осени, ну, как стадо сдадут.

– Слышал о таком, – кивнул Арчи. – У нас тут побывали трое. Рассказывали, что так же, ну, на тех же условиях. Так что пастухи?

– Так им по полной заплатили. Деньжищ, говорят, увезли… – Ларри негромко присвистнул.

– А эти трое сказали, что заплатили, но с прижимом, впритык.

– Другой лендлорд – другие порядки.

– Тоже верно, – кивнул Арчи. – Тебе как, постельный прописан? Ну, режим.

– Сказали, что с завтрашнего дня уже выходить можно. Только не на двор пока, а так.

– Значит, будешь в столовой есть.

– В столовой? – переспросил Ларри. – С вами?

– Нет, – мотнул головой Арчи. – У нас своя столовая. В другом корпусе, – и, увидев лицо Ларри, засмеялся. – Нет, не из-за расы или ещё чего, ну, этого. Мы в общежитии, там и сёстры, и врачи, и… ну, кто работает здесь. А для раненых и больных столовая здесь.

– А… цветных много?

– В этом корпусе ты один. Да ничего. Если с русскими попадёшь за стол, всё в порядке будет. Они на расу не смотрят.

– Проводишь меня?

Арчи кивнул.

– Я раньше сменяюсь, зайду. Ладно, заболтались. Мне ещё на кухню посуду везти.

– Не заругают, что задержал?

– Там двое наших сегодня, – засмеялся Арчи, вставая. – Договоримся. Ладно. Если что, вот звонок. Нажмёшь кнопку, услышат и придут.

– Знаю, – кивнул Ларри. – Свет я сам выключу.

– И на том спасибо.

Арчи забрал стакан и тарелку и ушёл. Ларри слышал, как он за дверью позвякал посудой, а потом заскрипели колёсики стола-тележки, на котором привозили еду.

Ну вот, можно и спать. Он осторожно, по привычке избегая резких движений, встал и пошёл в уборную. Крохотный закуток с унитазом и раковиной прямо, можно считать, в палате. И в коридор выходить не надо. И побриться здесь же можно, есть горячая вода. Почти как там, в том доме. Но там горячей воды не было. В ванной и на кухне были колонки, газовые, и он приносил Фредди горячую воду для бритья в кувшине. Утром и вечером. Да, Фредди брился два раза в день. Ларри провёл тыльной стороной ладони по щеке, глядя в висящее над раковиной зеркало. С утра побреется. Всё-таки в общую столовую с белыми… Страшно, конечно…

…Он сидел на кровати, не решаясь лечь под одеяло, и смотрел на дверь. И ждал, что вот-вот зайдут и скажут: «Ты чего тут расселся? А ну мотай живо, пока цел!» Но вошёл Фредди.

– Ты чего не ложишься? Ужин тебе сюда принесут. Давай, ложись.

Он послушно откинул одеяло и лёг, укрылся. Фредди присел на край кровати. Шляпа лихо сбита на затылок, светлые глаза блестят.

– В душе был? Бельё, пижаму, тапочки, всё дали? По росту?

Он только молча кивал, зная, что если откроет рот, то скажет одно: «Сэр, заберите меня отсюда. Мне страшно».