Жить, чтобы рассказывать о жизни - Габриэль Маркес

Я сделал адаптацию для радиопередачи в уединении в течение двух недель, которые мне показались намного более показательными, чем я ожидал, из-за необычности напряжения и событий, и быстротечного времени, это не было похоже на написанное ранее. С моим отсутствием опыта в диалогах, что и по сей день остается не самой моей сильной стороной, испытание было ценно, и я был благодарен ему больше за практику, чем за заработок. Тем не менее у меня не было жалоб и на оплату, потому что Вильегас мне заплатил половину вперед наличными деньгами и обязался отменить мой предыдущий долг с первыми поступлениями от радионовеллы.

Запись сделали на радиостанции «Атлантико» с лучшим региональным вещанием, которым руководил без опыта и без вдохновения все тот же Вильегас. В качестве рассказчика рекомендовали Хермана Варгаса, диктора особенного благодаря контрасту сдержанности его голоса с резким звуком местного радио. Первым большим удивлением было, что Херман согласился, а вторым, что с первой же попытки он сам пришел к заключению, что он не подходит. Вильегас тогда лично взял на себя эту ответственность со своим ритмом и своим андским шипением, которые в конце концов испортили ту смелую авантюру.

Радионовелла принесла больше огорчений, чем успеха, что стало очень поучительным для моих ненасытных амбиций рассказчика в любом жанре. Я присутствовал на записях, которые были сделаны напрямую на девственный диск плуговой иглой, которая шла, оставляя пряди черных блестящих нитей, почти бесплотных, как волосы ангела. Каждый вечер я уносил добрую пригоршню, которая делилась между моими друзьями, как необычная добыча. Среди бесконечных препятствий и плохой работы радионовелла вышла в эфир вовремя, к необыкновенной личной радости устроителя.

Никто не мог придумать довода в утешение, чтобы заставить меня поверить, что произведение ему понравилось, что его хорошо принимали, что это реклама, а не потеря лица. А мне, к счастью, придало новой энергии в жанре, который мне казался отодвинутым по направлению к немыслимым горизонтам. Мое восхищение и благодарность дону Феликсу Б. Кенье привели к решению попросить с ним частного интервью примерно десять лет спустя, когда я жил несколько месяцев в Гаване в качестве редактора кубинского агентства «Пренса Латина». Но, несмотря на различного рода доводы и предлоги, он никогда так и не дал себя увидеть, и у меня от него остался только полезный урок, полученный из одного его интервью: «Люди очень любят плакать, единственное, что я делаю, — это даю им предлог для этого». Магия Вильегаса, с другой стороны, наконец перестала действовать. Все запуталось также с издательством «Гонсалес Порто» — как ранее с издательством «Лосада», — и не было средства поправить наши последние счета, потому что он забросил свои великие мечты, чтобы вернуться в свою страну.

Альваро Сепедо Самудио вытащил меня из депрессии своей старой идеей превратить «Эль Насьональ» в современную газету, которую он научился делать в Соединенных Штатах. До тех пор, помимо его нерегулярного сотрудничества в «Кронике», которое всегда было литературным, ему удавалось применить свою степень Колумбийского университета для выпуска маленьких экземпляров, которые он отправлял в «Спортинг ньюс» Сент-Луиса, Миссури. Наконец в 1953 году наш друг Хулиан Дэвис Эчандия. который был первым руководителем Альваро, позвал его, чтобы он взял на себя полностью управление его вечерней газетой.

В «Эль Насьональ» сам Альваро внес беспорядок своим астрономическим проектом, который он представил по возвращении из Нью-Йорка, но однажды он позвал меня, чтобы я помог ему наполнить его содержанием, без определенного звания и обязанностей, но с первой зарплатой, выплаченной авансом, которой мне хватало, чтобы жить, даже не получая ее полностью. Это была смертельная авантюра. Альваро сделал полный проект по образцам Соединенных Штатов. Как Господь Бог на своих небесах оставался Дэвис Эчандия, предтеча знаменательных времен и местной сенсационной журналистики и человек, меньше всего поддающийся разгадке из всех, кого я знал, добрый от рождения и больше сентиментальный, чем чувственный. Остальные в штате — большие передовые журналисты, прекрасного урожая, все друзья между собой и коллеги многие годы.

В теории каждый имел свою очень определенную сферу, но за ее пределами никогда не было известно, кто что делал, чтобы этот огромный технический мастодонт не смог сделать даже первого шага. Несколько номеров, которые все же вышли, были результатом героического акта, но никогда не было известно чьего. В час начала печати тиража печатные пластины были перемешаны. Исчезал срочный материал, и мы, добряки, сходили с ума от бешенства. Я не помню ни одного раза, когда ежедневник вышел бы вовремя и без исправлений из-за таившихся у нас в мастерских нечистых Духов. Никогда не было понятно, что произошло. Объяснение, которое прижилось, было, возможно, менее порочным: некоторые закоснелые ветераны не смогли пережить новый режим и единодушно вошли в сговор до тех пор, пока им не удалось разрушить предприятие.

Альваро ушел, хлопнув дверью. У меня был договор, который являлся порукой в нормальных условиях, но в худших условиях оказался смирительной рубашкой. Мечтающий получить какую-либо пользу от потерянного времени, я попытался, бегая от машинки, напечатать какую-нибудь подходящую вещь из незавершенных, которых у меня много оставалось от прежних попыток. Отрывки из «Дома», пародии из кровожадного Фолкнера, автора «Света в августе», из «Дождей из мертвых птиц» Натанаэля Готорна, из полицейских рассказов, которые мне были уже противны своей повторяемостью. Я оставил их плыть по собственному течению в моем бесплодном офисе, где не было ничего более, кроме разваливающегося письменного стола и печатной машинки на последнем издыхании, пока не пришел одним махом к итоговому заголовку: «День после субботы». Один из немногочисленных моих рассказов, которыми я остался доволен с первого же варианта.

В «Эль Насьональ» ко мне обратился один бродячий продавец ручных часов. У меня никогда не было ни одних, по очевидным причинам тех лет, и те, которые он мне предлагал, выглядели броско роскошными и дорогими. Сам продавец признался мне тогда, что он был из коммунистической партии, уполномоченный продавать часы как крючок, чтобы ловить на удочку налогоплательщиков.

— Это как купить революцию в рассрочку, — сказал он. Я ответил ему добродушно:

— Разница в том, что часы мне дадут сейчас же, а революцию — нет.

Продавец не очень хорошо принял мою шутку, и я в конце концов купил часы очень дешевые, только чтобы доставить ему удовольствие, и в рассрочку на несколько месяцев. Это были мои первые часы, настолько точные и надежные, что я все еще их храню как реликвию тех времен.

В эти дни вернулся Альваро Мутис с новостью о необъятном бюджете его проекта в области культуры и скором появлении журнала «Лампара», его литературного органа. Прежде его приглашения к сотрудничеству я предложил ему внештатный проект: легенду о Ла Сьерпе. Я подумал, что если однажды захочу рассказать о ней, это должно быть повествование не через какую-то риторическую призму, но избавленное от коллективной фантазии, как оно было на самом деле: географическую и историческую правду. То есть наконец большой репортаж.

— Делайте то, что вас выведет туда, куда вы хотите, — сказал мне Мутис. — Но сделайте это так, чтобы это была атмосфера и стиль, который мы ищем для журнала.

Я обещал ему легенду на две недели позже. Прежде чем уехать в аэропорт, он позвонил в свой офис в Боготу и распорядился о предварительной оплате. Увидев чек, который пришел мне по почте через неделю, я задохнулся. Более того, когда я пошел получить его, кассира банка встревожил мой внешний вид. Меня заставили пройти в верхний офис, где менеджер довольно любезно спросил меня, где я работаю. Я ему ответил, что пишу в «Эль Эральдо», в соответствии с моей привычкой, хотя это уже не было верно. Ничего более. Управляющий рассмотрел чек на письменном столе, изучил его с профессиональным сомнением и, наконец, произнес:

— Речь идет о великолепном документе.

В тот же день, когда я начал писать «Ла Сьерпе», мне позвонили из банка. Я подумал, что чек был недостоверным по любой из бесчисленных причин, возможных в Колумбии. Едва я успел проглотить комок в горле, как служащий банка извинился с неправильным произношением уроженца Анд, что не узнал вовремя, что нищий, который получал деньги по чеку, был автором «Ла Хирафы».

В следующий раз Мутис приехал в конце года. Едва насладившись обедом, он помог мне подумать о каком-либо стабильном и постоянном способе заработать без утомления. В конце обеда ему показалось лучшим дать знать семье Кано, что я был свободен для «Эль Эспектадора», хотя меня продолжало передергивать от одной мысли вернуться в Боготу. Но Альваро не успокаивался, когда речь шла о помощи другу.