Ежов. Биография - Алексей Павлюков

Еще одной особенностью Дмитриева было его бесцеремонное обращение со статистической отчетностью. Когда количество законченных свердловским управлением дел превысило установленные для области лимиты на репрессирование бывших кулаков, уголовников и других так называемых антисоветских элементов, он стал «лишних» подследственных оформлять в бумагах как проходящих по национальным линиям, где лимитов не существовало. В итоге, присылаемые в Москву на утверждение вынесенных приговоров списки осужденных «националов» состояли почти исключительно из русских, украинских и белорусских фамилий. И, как ни поверхностно рассматривались эти списки в Москве, столь явное несоответствие не могло не обратить на себя внимание. Утверждение свердловских заявок стало затягиваться, и в феврале 1938 г. Дмитриев обратился к Ежову с жалобой на то, что его активная работа по национальным контингентам тормозится медленным рассмотрением отправленных в Москву «альбомов»[106].

В ответ Фриновский приказал внимательно обсчитать свердловские заявки, после чего обвинил Дмитриева в том, что под видом национальных операций тот проводит операцию, предусмотренную приказом № 00447. Так, из 4218 арестованных свердловским УНКВД по польской линии настоящих поляков было только 390 человек, в то время как бывшими кулаками, репрессирование которых должно было проводиться в рамках приказа № 00447, являлись 3798 человек. Из арестованных по латышской линии все 237 человек оказались бывшими кулаками, латышей же среди них было лишь 12 человек и т. д.{406}. Кроме того, подавляющее число бывших кулаков на момент ареста являлись рабочими, что ставило под сомнение оправданность их репрессирования даже и в рамках приказа № 00447.

Работники НКВД, сталкивавшиеся по делам службы с результатами деятельности Дмитриева и его подчиненных, не раз обращали внимание Ежова на непорядки в свердловском УНКВД, однако он, по обыкновению, лишь отмалчивался и никаких мер не принимал.

Из-за чего Дмитриев впал в немилость, неясно. Возможно, до Сталина дошли слухи о чрезмерных злоупотреблениях, допускаемых свердловскими чекистами, возможно, какую-то роль сыграли показания бывшего руководителя Дмитриева Л. Г. Миронова, но так или иначе в конце мая 1938 г. его судьба была решена. 22 мая он отзывается из Свердловска и назначается начальником Главного управления шоссейных дорог НКВД СССР. И хотя положение дел весной 1938 года, казалось бы, не давало чекистам старой формации оснований для самоуспокоенности, Дмитриев, возможно, так и не понял, что скрывается за новым назначением. Во всяком случае, в конце июня 1938 года он публикует в одной из местных, газет свой новый адрес в Москве, чтобы избиратели, чьи интересы он, как депутат, представлял в Верховном Совете СССР, знали, куда им обращаться со своими запросами после его отъезда из области. Прошло, однако, всего несколько дней, и посылать письма стало уже некуда.

Новому начальнику свердловского УНКВД М. П. Викторову первые месяцы работы пришлось потратить на то, чтобы разобраться с доставшимся ему наследством. В ходе проведенной проверки Викторов освободил из-под стражи большое количество заключенных, а в Москву направил докладную записку, в которой обрисовал методы работы своего предшественника и привел конкретные факты следственных подтасовок и фальсификаций.

«При докладе записки Викторова о крупнейших перегибах в Свердловской области, — вспоминал начальник Секретариата НКВД И. И. Шапиро, — Ежов зло заявил мне, что Викторов слишком увлекается в своих обобщениях, все это чепуха, не может такого быть»{407}. Однако предложение Шапиро послать в Свердловск специальную комиссию, которая разобралась бы со всем на месте, Ежов не поддержал.

Поняв, что подобранные им кадры являются одним из его наиболее уязвимых мест, Ежов стал проявлять повышенную заботу о том, чтобы никакая компрометирующая его подчиненных информация не выходила за пределы наркомата. Одним из свидетельств этого может служить история, рассказанная бывшим исполняющим обязанности начальника отдела кадров НКВД СССР С. Б. Балаяном. Действующие лица: сам Балаян, его помощник К. Г. Михайленко, начальник Секретариата НКВД И. И. Шапиро, Ежов, заведующий Отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б), или, сокращенно, ОРПО, Г. М. Маленков и его заместитель В. А. Донской.

Свидетельствует С. Б. Балаян:

«В июле 1938 г., в мое отсутствие, из ОРПО ЦК ВКП(б) попросили прислать для просмотра личные дела всех начальников управлений НКВД. Мой помощник Михайленко сообщил об этом Шапиро, который дал указание личных дел не посылать.

Когда я вернулся на работу, мне позвонил заместитель заведующего ОРПО ЦК ВКП(б) Донской и попросил прислать ему указанные дела. Я, не зная о том, что Шапиро запретил Михайленко выполнять требование ЦК, ответил Донскому, что сейчас пришлю личные дела начальников УНКВД.

В это время ко мне зашел Михайленко и сказал о том, что Шапиро ему запретил посылать эти дела. Тогда я обратился к Шапиро, и он подтвердил свое распоряжение, сославшись на указание Ежова.

В скором времени мне позвонил Маленков и категорически предложил выполнить его требование. Я опять пошел к Шапиро. Он в моем присутствии звонил на квартиру Ежова, и Ежов приказал дела не давать, а Маленкову сказать, что дела могут быть даны только по личному распоряжению наркома.

Вскоре мне снова позвонил Маленков и сказал, что вопрос согласован с Ежовым, и я снова стал собирать дела для отправки. Когда дела уже находились в машине, мне позвонил Шапиро и спросил, продолжают ли мне звонить из ЦК. Я ему сказал, что дела уже отправляются и что об этом я сообщил Маленкову.

Тогда Шапиро вызвал меня к себе и снова позвонил Ежову. Ежов меня выругал, еще раз подтвердил свое распоряжение и предложил передать Маленкову, что все дела якобы находятся у него в кабинете и поэтому их взять сейчас нельзя.

В конечном итоге личных дел начальников УНКВД я Маленкову не дал, и он обещал поставить вопрос о моем снятии в ЦК ВКП(б)»{408}.

В том, с каким рвением Ежов оберегал личные дела ответственных работников НКВД, не было ничего удивительного. Рекомендуя ближайших соратников на те или иные руководящие посты, он не всегда знакомил Сталина с отдельными фактами из биографий своих выдвиженцев, опасаясь, что это может помешать их утверждению в должности. Кроме того, за последние годы чуть ли не на всех высокопоставленных чекистов были получены разного рода компрометирующие материалы (заявления, доносы и т. д.), поступавшие непосредственно в НКВД или пересылаемые из партийных и других инстанций. Часть из них попадала в личные дела работников, так что теперь, при желании, многих подчиненных Ежова можно было обвинить в неблагонадежности, а его самого — в укрывательстве политически сомнительных элементов.

Вся эта потенциально взрывоопасная ситуация с кадрами доставляла Ежову немалое беспокойство, осложняя его и без того непростые отношения со Сталиным. Однако, как оказалось, главная кадровая проблема подстерегала его там, где он ее совсем не ждал.

Глава 34

Явление Берии

После того как в конце июня 1938 года Фриновский по распоряжению Сталина отправился на Дальний Восток разбираться с обстоятельствами исчезновения Люшкова, Ежов остался без первого заместителя. Возможно, основной смысл инспекционной поездки Фриновского в этом и заключался, поскольку создавшаяся в результате его отъезда ситуация как нельзя лучше способствовала реализации сталинского замысла — подбору нового заместителя наркома, который в дальнейшем, после ухода Ежова, принял бы на себя его обязанности по руководству НКВД.

Вообще-то кандидатура на пост первого замнаркома была и у самого Ежова. Разговоры о возможном переходе Фриновского в Наркомат обороны шли еще с осени 1937 г., и, на случай, если бы такое решение действительно состоялось, Ежов наметил в качестве возможной замены сначала Л. М. Заковского, а когда, в связи с арестом последнего, этот вариант отпал — своего давнего помощника М. И. Литвина. К лету 1938 г. Литвин, возглавлявший в то время ленинградское управление, рассматривался в НКВД как наиболее реальный кандидат на должность первого заместителя наркома. Ежов уже обсуждал данный вопрос со Сталиным, в ожидании вызова к вождю Литвин несколько раз специально приезжал в Москву, однако аудиенция так и не состоялась.

У Сталина имелись свои соображения на этот счет, и Литвин был, конечно, не тем человеком, которого он хотел бы видеть в качестве преемника Ежова.

В одной из бесед с заведующим Отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) Г. М. Маленковым, состоявшейся, по-видимому, в конце июля 1938 г., Сталин дал ему поручение подобрать кандидата на пост первого заместителя наркома внутренних дел, который имел бы опыт работы в партийных органах и органах госбезопасности и которому он, Сталин, мог бы лично доверять{409}.