Поединок. Выпуск 9 - Владимир Акимов

— Вот бы еще «як» приспособить под сев или пахоту! Да тут разве бензин найдешь… Я из-за бензина сел, — повинился он.

— Кончился? Мы тебя пропавшим без вести числим, пропащая твоя душа, — выговаривал де Панж, — а он тут, видите ли, пашет да сеет. А если б сельсовет не сообщил про тебя в полк? Так бы и остался тут навеки?

— Во-первых, в сельсовет я про себя сообщил сам. Во-вторых, если уж оставаться, так я бы в Туле.

Капитан знал, почему в Туле. Знал это и весь полк: Лоран влюбился. Тулячка Рита уедет с ним после победы в Париж и сделается мадам Лоран. В полковом журнале рукою де Панжа, через цензуру коллективного чтения, история эта написана по-мушкетерски галантно: чуточку с юмором, но всегда уважительно. Впрочем, какая же война без пахоты и жнивья, без любви и дома, без разлук и встреч, когда это-то мы от врага и защищаем?

В 19 часов 30 минут какая-то патрульная пара по тревоге поднялась в воздух. Через полчаса она вернулась в Дубровку.

«Никаких происшествий», — записал капитан де Панж и вдруг спохватился: «Надо же! Чуть вообще не забыл отметить событие, которое наложило такой важный отпечаток на нынешний день. Сегодня, 6 июня 1944 года, открыт второй фронт!»

Открыт на северном французском побережье, в Нормандии, чье имя носит полк.

Только через полтора года вот он, ответ тем русским солдатам, что зимой сорок второго при свете коптилки читали тревожную сводку Совинформбюро… А русский фронт уже громыхал на западных границах. Вспаханные вручную (или, лучше сказать, вплечную) поля заколосились хлебом.

Полк патрулировал над Березиной. Сто с лишним лет назад здесь кончилась слава великой армии Наполеона. Зачем он шел сюда, что надо было ему в таких далях? Одного летчика, прогулявшегося как-то в деревню Любавичи, местный поп, сообразив угощение с самоваром и водкой, повел показать избу-музей. В селе были и мужчины, уже правившие крестьянский труд, хотя вчера только из лесов, из партизан. Сто пятьдесят наполеоновских солдат положили предки этих людей вилами и топорами. Избу немцы подожгли, но оружие наполеоновское, и обгорев, осталось цело: пищали, мушкеты. К ним теперь добавляли немецкие автоматы, каски, разбитый пулемет…

Пилот Ив Фору, после того как «приземлился» и попал в госпиталь, почувствовал себя здесь вроде как музейный экспонат. «На меня ходили глядеть… Но «звездой» я был недолго, потому что в лазарет привезли русскую летчицу Соню». Он сбил лишь один фашистский самолет, а она уже три, «и я испытал что-то вроде комплекса, когда всеобщий интерес переключился с меня на нее»…

Постигнуть душу незнакомого народа, среди которого назначила оказаться судьба, помогают разные обстоятельства; госпиталь на войне в этом смысле — школа незаменимая. Легкораненые ставят спектакль для тяжелораненых, хотя сами еще вчера были на их месте. Спектакль патриотический, «Давным-давно», о временах нашествия Наполеона на Россию. Фору смотрит его в пятый, десятый, двадцатый раз, прогрессирует в языке, но одна деталь упрямо ускользает от его понимания. На сцену, то есть в избу, к раненым русским офицерам входит казак и докладывает, что принес им показать французскую подкову. Все начинают без удержу хохотать: раненые-актеры, раненые-зрители. Ив Фору, в конце концов, умоляет объяснить причину смеха. Хохот еще больше. Приносят наполеоновскую подкову и для сравнения русскую. В то время как подкова русская с шипами — на таких подковах лошадь поскачет хоть по льду, французская — совершенно лысая.

— Боже мой, — шепчет Фору, — и что, Мюрат этого не знал? И его лошади скользили и падали?

— Да знал он, знал! Ну как ты не поймешь? Это шутка в пьесе, но шутка серьезная. Ну, лысая подкова… понимаешь… не может она зацепиться за чужую землю, связи у нее с этой землей нет. Понятно?

— Боже мой, — шепчет снова Фору, — ну конечно, понятно…

«В Москве мы побывали в Музее Советской Армии и увидели там, к своему стыду, среди скопления германского оружия бронеавтомобиль «панар», пулемет «гочкисс» и другое оружие, выпускаемое во Франции…»

Трофеи эти несказанно расстроили летчиков. Наполеон, Антанта, теперь вот эти ублюдки из «Франкрейха»… Да неужто мы первые французы, которые пришли на эту землю как друзья? Насколько они были осведомлены в истории, выходило, что так. Однако дальше они узнают про двадцать французских интернационалистов, участвовавших в русском Октябре. Двое из них оказываются особенно интересны пилотам: Робер Дэм и Эдмон Розие. Антанта пошла на красную Россию с танками. Пять танков красноармейцы отбили, один послали в Москву на первомайский парад девятнадцатого года: показать поверженного монстра. Тут его и увидели Розие и Дэм. А они, инженер и рабочий, собирали этот танк до войны, там, во Франции. Теперь они по памяти берутся восстановить чертежи.

Так что первый советский танк, оказывается, сделан с помощью французских интернационалистов? На Сормовском заводе? Ах, это Нижний Новгород? На Волге? Куда немцы не дошли? Ура Розие и Дэму, они внесли свой вклад в битву Франции с фашизмом! Когда же все это было? Двадцать пять лет назад? Всего двадцать пять? А ведь правда, Советскому Союзу только двадцать пять лет. Вот как нам и как летчикам из 18-го гвардейского полка…

В один из этих дней — кончался июнь — командир 18-го гвардейского авиаполка полковник Анатолий Голубов сбил «мессершмитт», но, подожженный зениткой, до посадочной полосы уже не дотянул… Поздно! Самолет объят пламенем. Голубов сделал то последнее, что ему оставалось сделать: он снизился, уменьшил скорость и выбросился без парашюта. Переломанного, но живого, его на носилках проносят мимо выстроившихся летчиков 18-го полка и «Нормандии» — вместе они и входят в 303-ю истребительную авиадивизию под командованием генерал-майора авиации Г. Н. Захарова. Редкий случай, когда журнал позволяет себе явно возвышенные слова, да еще в восклицательных интонациях:

«Какая сила в этом человеке! С такими командирами Красная Армия побеждала и победит!»

Через полгода полковник вернется и снова полетит в небо в паре с французским летчиком. Пройдут два месяца, и почти так же, с разорвавшимся парашютом, из горящего самолета прыгнет Пьер Жаннель. Он упадет в самую гущу наступающих советских танков. Его, как Голубова, «по частям» соберут в Москве, и он тоже всем будет доказывать — и докажет, что должен вернуться в полк. «Наш Голубов», — мог бы смело написать в журнале де Панж.

«Если в течение предыдущей войны пехота не поспевала за танками, то сейчас авиация не поспевает за пехотой…»