Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте - Осип Черный

Воскресный день прошел в демонстрациях: сотни тысяч людей заполнили центр города, двигаясь бесконечными протестующими колоннами.

В понедельник началась всеобщая забастовка. Исполком ввел в свой состав представителей матросских и солдатских частей и перенес свой штаб в манеж.

С утра начали выдавать оружие всем, кто являлся, чтобы охранить колонны от провокаций.

Но шейдемановцы тоже вооружали своих приверженцев.

Революционные старосты направили делегатов в казармы убеждать, чтобы солдаты примкнули к рабочим.

Части, готовые сражаться на стороне народа, потребовали лишь одного: чтобы правительство, которому они присягали, было низложено, тогда они присягнут новой власти.

Спешно был создан Революционный комитет. В него вошли Либкнехт и двое левых независимых — Ледебур и Шольце. Ревком объявил, что правительство Эберта не только изжило себя, но и заклеймило преступлениями, поэтому вместо него создается революционный орган, принимающий на себя всю полноту власти.

Обращение Ревкома было отпечатано на машинке.

Нужны были подписи всех трех членов — на этом настаивали солдатские представители.

Либкнехт и Шольце расписались тут же, Ледебура не было. За него поставил подпись, во второй раз, Карл Либкнехт: замедлять стремительный бег событий из-за пустой формальности казалось ему преступным.

Но обращение ревкома выглядело не слишком убедительно, а формализм солдатских представителей пересилил их готовность сражаться на стороне восставших. Матросы же дали не так давно обещание соблюдать нейтралитет и потому заявили, что останутся в стороне от междоусобиц.

Так получилось, что восставший народ не получил помощи ни от солдат, ни от матросов. Да и руководили им совсем плохо. Независимые стали совещаться. Совещания их шли непрерывно. Спартаковцы же действовали. Они появлялись всюду, где рабочие устремлялись на штурм. Либкнехта, Розу Люксембург, Пика можно было видеть то в одном месте, то в другом. Их страстные речи поддерживали решимость восставших. Но что захватывать и с кем сражаться? Захватили дома издательства «Форвертс», устроили баррикады из огромных рулонов бумаги. Захватили еще несколько зданий. Твердого плана восстания не было, а независимые все еще совещались. Невероятные усилия коммунистов и огромное напряжение сил не способны были привести в движение громоздкий и неорганизованный механизм восстания.

Эберт на этот раз не сидел с поникшим лицом и потухшим взглядом. Он, наоборот, энергично распоряжался, предвкушая скорый разгром противников. Он уже видел их поверженными и мысленно расправлялся с ними. Пришла пора твердой власти; натешились, хватит. Национальное собрание, что бы там ни случилось, откроется в срок, через две недели, девятнадцатого января. Надо только раздавить мятеж, устроить левым такое кровопускание, которое запомнилось бы им надолго.

Главнокомандующим силами обороны был назначен Носке. В час своего назначения он произнес фразу, сохранившую его имя в истории:

— Пусть будет так. Кто-то ведь должен стать кровавой собакой. Я не боюсь ответственности!

То, что он делал в последующие дни, полностью оправдало эту кличку.

В помощь так называемым добровольческим группам Носке, давно готовившимся к нападению на рабочих, в столицу были дополнительно введены воинские части. Фельдфебели, сержанты, унтер-офицеры и офицеры были убеждены, что их руками, при содействии канцлера Эберта, будет наконец восстановлена дисциплина в стране.

Сотни тысяч рабочих, заполнивших центр города, ждали руководства, а руководства не было. Созданный революционными старостами Исполком, раздираемый противоречиями, знавший, что независимые ведут переговоры с правительством, растерялся. Коммунисты же были еще слишком малочисленны, чтобы распорядиться миллионной людской массой.

К исходу второго дня, простояв до глубокой темноты, замерзнув, люди стали опять расходиться.

Весь день независимые провели в раздорах, так ничего и не решив. Коммунисты же, ни на минуту не покидавшие готовую сражаться толпу, с отчаянием сознавали, что народ из-за банкротства старост отдан на растерзание завтрашним победителям.

В Исполком входили Либкнехт и Пик. Несмотря на долголетнюю дружбу, Роза Люксембург осудила обоих за то, что они согласились войти в орган, который в такие решающие часы оказался несостоятельным. Она и Иогихес требовали, чтобы их немедленно отозвали.

К концу невыносимо трудного дня мучительный спор разрешился: Либкнехт и Пик заявили о выходе из Комитета.

Либкнехт был словно раздавлен. Сознание долга говорило, что он обязан быть с массами до конца, чем бы это ни кончилось. Между тем все настойчивее становились сигналы, что убийцы, нанятые и добровольные, следуют за ним и Розой по пятам. Товарищи требовали, чтобы они хотя бы на время ушли в подполье.

Либкнехта ловили то здесь, то там Иогихес, Кнорре, Фриммель — все, кто в эти недели работал вместе с ним, и даже товарищи мало ему знакомые, но которых он знал в лицо, осторожно указывали на подозрительных субъектов и буквально умоляли его уйти.

— Как можно согласиться, вы же видите, что происходит!

— Карл, вы обязаны скрыться! Надо думать о завтрашнем дне.

Либкнехт не отчаивался и не унывал. Творилось великое дело, и последствия его могли сказаться не завтра и не послезавтра.

Роза была непреклонна тоже, отойти в сторону в момент надвигавшейся катастрофы она не соглашалась.

А борьба шла уже много часов. Здания, стихийно захваченные восставшими, были окружены войсками. Пробраться туда можно было с великим трудом. Солдаты контрреволюции ждали приказа штурмовать осажденных.

Это было хорошо продуманное, выношенное в кабинетах Эберта и Шейдемана массовое убийство. Оно развивалось по плану, который тщательно разработал и которым истово руководил Густав Носке.

После того как в Берлин ввели свежие части, начался методичный обстрел зданий, занятых восставшими. Артиллерия и на этот раз действовала против редких ружейных залпов и, в лучшем случае, пулеметов. Стены, за которыми укрывались защитники, рушились кусок за куском.

Двор «Форвертса» представлял собой груду развалин. Рулоны бумаги лежали вперемежку с горами битого кирпича. Орудийные залпы все точнее поражали внутренние здания.

Наконец положение защитников стало совсем безнадежным. С каждым часом число раненых и убитых росло. Тогда решено было выслать парламентеров, чтобы выяснить условия капитуляции.

Семь человек с белыми тряпками вместо флажков стали приближаться к месту, где находился командный пункт.