История второй русской революции - Павел Милюков

Савинков: Это сейчас невозможно, если бы даже было нужно...

Корнилов: Нужно, чтобы в правительстве были Алексеев, Плеханов, Аргунов.

Савинков: Вернее, чтобы советские социалисты были заменены несоветскими. Это вы хотите сказать?

Корнилов: Да. Советы доказали свою нежизненность, свое неумение оборонять страну.

Савинков: Все это дело будущего. Вы недовольны правительством, поговорите с Керенским; во всяком случае вы не можете не соглашаться, что без Керенского, без возглавления им — никакое правительство немыслимо.

Корнилов: В правительство я не пойду. Вы, конечно, правы: без возглавления Керенского правительство немыслимо. Но Керенский нерешителен, он колеблется, он обещает и не исполняет обещаний.

Савинков: Это неверно. Разрешите мне доложить, что за 6 дней, истекших после Московского совещания, Керенский заявил мне о том, что становится на путь твердой власти. Военным министерством было сделано следующее» и т. д... На другой день, 24 августа, кончая приведенный выше разговор, Савинков сказал Корнилову: «Лавр Георгиевич, разрешите вернуться к вчерашнему разговору: каково ваше отношение к Временному правительству?

Корнилов: Передайте А. Ф., что я его буду всемерно поддерживать, ибо это нужно для блага отечества.

Савинков: Л. Г., я счастлив слышать эти слова. Я в вас никогда не сомневался. Я передам сказанное вами А. Ф.».

В своих показаниях Савинков объясняет эту перемену настроения Корнилова относительно Керенского своим сообщением, что «разработанный нами совместно проект одобрен Керенским» и будет рассмотрен в ближайшие дни. «Генерал Корнилов, — говорит он, — очевидно, обрадовавшись принятию министром-председателем законопроекта, изменил свой возбужденный тон и добавил, что теперь он может работать в полном согласии с Временным правительством». В изложении тех же разговоров самим Корниловым, конечно, такой резкой противоположности между началом и концом не наблюдается. Политическую миссию Савинкова и свое отношение к ней Корнилов излагает следующим образом: «Савинков заявил, что хотел бы поговорить со мной наедине. Начальник штаба и комиссар вышли из моего кабинета (следовательно, это разговор 23 августа). Савинков указал, что важнейшей задачей сейчас он считает подготовку почвы для соглашения между мной и Керенским, с тем чтобы на этой согласованной работе была основана форма сильной и крепкой государственной власти[59]. Я заявил, что хотя не претендую на вступление в состав правительства, но раз интересуются моим мнением (тут уже ретуширует и Корнилов), то я считаю возможным открыто сказать, что нахожу Керенского человеком слабохарактерным, легко под дающимся чужим влияниям и, конечно, не знающим того дела, во главе которого он стоял. Лично я против него ничего не имею; думаю, что другой состав правительства, без участия Керенского, тоже мог бы справиться с делом. После долгого обсуждения вопроса я в конце концов согласился, что при современном соотношении политических партий участие Керенского в правительстве я признаю безусловно желательным. Затем я добавил, что готов всемерно поддерживать Керенского, если это нужно для блага отечества». По показанию Филоненко, Корнилов сказал еще определеннее: «Я обещал Савинкову поддержку Керенского и исполню это».

24 августа, рассказывает Савинков, я выехал из Ставки, причем генерал Корнилов провожал меня и просил еще раз приехать к нему. Он радовался проявленной, наконец, Временным правительством твердости. Его последней просьбой было заявление, чтобы я передал Керенскому его заверение в верности Временному правительству. Под этим впечатлением я уехал из Могилева. Это же впечатление Савинков передал и Керенскому по возвращении 25 августа. 26 августа вечером законопроект о мероприятиях в тылу должен был обсуждаться во Временном правительстве. Узнав от Савинкова, что в Петроград будет послан именно третий корпус (казачий), но что Савинкову удалось отклонить посылку дикой дивизии и назначение Крымова, Керенский, однако же, на этом не успокоился. «Для моего собственного успокоения, — рассказывает он, — я подписал указ о назначении Крымова командующим второй армией» (с. 89). Таким образом, Савинкову и Керенскому до вечера 26 августа могло казаться, что элементы конфликта устранены, а желания обоих Корниловым исполнены. Таково было положение дела, когда вечером 26 августа к Керенскому явился В. Н. Львов с новыми предложениями от Корнилова.

Миссия В. Н. Львова. Всего три-четыре часа отделяют отъезд Савинкова из Ставки от приема Корниловым приехавшего в Ставку В. Н. Львова, явившегося в роли парламентера Керенского. «Последним поручением» Корнилова Савинкову было передать Керенскому его заявление в верности Временному правительству. Это начало как будто отвечает тактике опытного «заговорщика». Удержать противника до последней минуты в иллюзии полной безопасности — и сразу разбудить его решительным ударом, что может быть выгоднее для успеха «заговора»? И Керенский сам рисует нам картину того, что было бы, если бы здесь речь шла о хорошо подготовленном заговоре (с. 191). «Если бы отряд Крымова пришел сюда, — говорит он, — то не так легко было бы справиться, потому что тогда начали бы действовать те силы, которые ожидали здесь (в Петрограде) развития событий, то есть те присланные люди, которые съехались сюда от групп, которые были сорганизованы в некоторые кругах (или полках)... и которые в нужный момент должны были оказать поддержку с тыла». Вместо этого В. Н. Львов своим вмешательством «сорвал все», обнаружив, с согласия и по поручению Корнилова, весь «заговор» «на день или на два раньше» момента, необходимого для его успеха. Как могло случиться подобное странное происшествие? Керенский не может не остановиться перед этим вопросом. Но он отвечает на него лишь несколькими торопливыми словами в скобках. Очевидно, В. Н. Львов «сказал больше, чем следовало, и не в том тоне», как этого хотел Корнилов. Естественным выводом даже из этого вскользь брошенного замечания было бы, что, значит, поручение Корнилова было неправильно исполнено В. Н. Львовым, значит, это было не то поручение, которое ему было дано, или, наконец, оно было не так понято Керенским. Как бы ни думать о Корнилове и его советниках, трудно себе представить, чтобы через четыре часа после поручения, данного ответственному и официальному лицу, — заявить о верности правительству, Корнилов сам же послал гораздо менее ответственного гонца, который поставил бы тому же правительству ультиматум о сдаче. Как же объясняется эта психологическая, моральная и политическая загадка?

Она была бы непонятна при гипотезе «заговорщика», неосторожно раскрывающего свои карты. Но она делается понятной в контексте фактов, свидетельствующих о том, что тут речь шла о продолжении все тех же, давно начатых открыто разговоров о «диктатуре», о реорганизации власти и т. д. Менее всего могла входить в соображение Корнилова возможность сопротивления его планам со стороны Керенского, которого он готов был ввести в свои комбинации. Разве не говорил ему сам Керенский, что, если понадобится и когда понадобится, он готов уйти от власти? Керенский повторял это и в комментариях к своим показаниям (с. 189). «Я никогда не добивался власти и не держался за нее. Я мешал только захватчикам и авантюристам. Политически же ответственные круги не только не встретили бы во мне помехи, если бы захотели организовать власть без меня, но, наоборот, я сам не раз предлагал им это сделать». Корнилов был в числе тех, кому Керенский предлагал это, и он никак не мог причислить себя к «захватчикам и авантюристам», тем более что он имел право утверждать, что за ним стояли известные «политически ответственные» круги. Другой вопрос, конечно, какую цену имели сами заверения Керенского, который чем далее, тем более крепко держался за власть. Но Корнилов, не лишенный хитрости сам, был очень доверчив к другим. Он не верил, что Керенский может решиться на открытую борьбу с Советом, но верил вполне, что и Керенским руководит не личный вкус к власти, а благо родины. Он не ждал, что в последнюю минуту Керенский цепко ухватится за власть и пожелает сохранить ее во что бы то ни стало, рискуя тем, что с точки зрения Корнилова было последним шансом спасти государство. Корнилов шел на риск, поскольку вообще элемент риска неизбежен в таких делах. Но он не ожидал сопротивления. Он думал, очевидно, что та обстановка, которая создастся в Петрограде к 28 августа, сама по себе исключит возможность правительственного противодействия, а скорее заставит правительство искать спасения у него же. Он только боялся, что в общей свалке, когда не различают ни правых, ни виноватых, правительство может пострадать не по его вине. И он протянул Керенскому руку помощи: он послал к нему парламентером В. Н. Львова. Была, конечно, и практическая цель в этой миссии. Раз события должны были все равно развернуться неизбежно и неотвратимо, то иметь согласие Керенского — значило придать предстоявшим переменам в правительстве вполне легальный и законный характер.