История второй русской революции - Павел Милюков

После всех этих замечаний мы поймем, почему «заговор», очевидно, существовавший не только в представлении Керенского, но и в действительности, по крайней мере с конца июля, если не раньше, оставался неосязаемым и неуловимым в самом месте своего происхождения, в Ставке, до самого момента предпринятых «заговорщиками» действий. В Ставке лишь «получалось», по свидетельству кн. Г. Н. Трубецкого, представителя министра иностранных дел, «впечатление, что Корнилов — солдат, не вполне разбиравшийся в политических деталях и в их значении, окружен безответственными людьми, и их возможное влияние на него угрожало опасностью». В свои планы и намерения генерал Корнилов, как кажется, не посвятил даже начальника своего штаба, генерала Лукомского, и уже только в последние дни перед событиями, заметив непонятные для себя передвижения войск на север, Лукомский прямо поставил вопрос о доверии[55].

Политическая сторона миссии Савинкова. Это неопределенное положение — неопределенное не из хитрости или по заранее обдуманному намерению, а по самому существу характера главного действующего лица — отразилось и на выполнении Савинковым политической стороны его миссии в Ставку. Мы видели, что Керенский дал Савинкову определенное поручение — воспользоваться своей поездкой 23-24 августа, чтобы, формулируя это поручение словами Савинкова, «по возможности ликвидировать Союз офицеров в Ставке, а также политический отдел, ибо, по постоянно поступавшим сведениям, некоторые члены офицерского союза и некоторые члены политического отдела участвовали в заговоре, стараясь увлечь генерала Корнилова на путь диктатуры».

Б. В. Савинков рассказал в печати, как он исполнил это приказание Керенского. «Во исполнение этого распоряжения М. М. Филоненко и я просили генерала Корнилова... приказать Союзу офицеров выехать из Ставки в Москву, что лишало этот союз возможности пользоваться штабными техническими средствами, в чем и состояла его сила. Закрыть Союз офицеров не представлялось возможным, так как существование этого союза являлось столь же законным, как и всякого другого общества, и так как в заговоре подозревались лишь отдельные его члены, а не весь союз в целом. Генерал Корнилов согласился исполнить просьбу о переводе в Москву Союза офицеров и, отказавшись ликвидировать политический отдел в Ставке, вместе с тем согласился, чтобы все телеграммы и бумаги, исходящие из политического отдела, отправлялись впредь только после просмотра их комиссаром Временного правительства М. М. Филоненко». Лично Б. В. Савинкову генерал Корнилов заявил, что «арестует каждого, о котором будут представлены данные об его участии в заговоре» («Речь», 13 сентября 1917 г.). Исполняя другое поручение Керенского — просить главнокомандующего двинуть войска к Петрограду, Савинков от себя прибавил два пожелания: во-первых, чтобы во главе корпуса не был поставлен генерал Крымов «ввиду некоторой политической сложности его имени» и, во-вторых, чтобы в посылаемый корпус не была включена туземная дивизия. То и другое, очевидно, слишком обеспокоило бы демократические организации. Мы видели, что Крымову и туземной дивизии «Республиканский центр» предназначал определенную роль в перевороте. Но Корнилов, по словам Савинкова, легко дал обещание исполнить обе просьбы[56]. Едва ли бы при своей прямолинейности он поступил таким образом, если бы в тот момент (24 августа) был вполне в курсе намерений офицерского заговора[57].

В цитированном выше протоколе, составленном тотчас после разговора его участниками и свидетелями, об обещаниях генерала Корнилова, однако же, ничего не говорится. Такое опущение тоже едва ли случайно: оно может свидетельствовать о том, что для окружающих Корнилова лиц было ясно, что обещания Корнилова не будут исполнены. Мотивы Савинкова против назначения Крымова переданы в протоколе в уклончивой форме: «Крымов для нас не особенно желателен. Он очень хороший боевой генерал, но вряд ли пригоден для таких операций». Надо прибавить, что в том же разговоре Савинков и Филоненко высказались против главнокомандующего Деникина, который «не может наладить отношения с комиссарами и комитетами», но этим вызвали горячие возражения Корнилова и Лукомского против возможности «легко убирать отличных боевых генералов из-за того, что у них являются иногда шероховатости.., хороших боевых генералов слишком мало, чтобы их выбрасывать за борт из-за всякого недоразумения». В протоколе записано и следующее условие: «Дабы Временное правительство точно знало, когда надо объявить Петроградское военное губернаторство на военном положении и когда опубликовать новый закон, надо, чтобы генерал Корнилов точно протелеграфировал ему, Савинкову, о времени, когда корпус подойдет к Петрограду». Это условие, как увидим, было точно исполнено «восставшим» генералом Корниловым 27 августа.

Наконец, в то же свидание у Савинкова с Корниловым заходила речь и о деликатном вопросе переустройства власти. Именно в этом вопросе Савинков отмечает большую перемену в поведении Корнилова. «По прибытии в Могилев, — рассказывает он об этой стороне свидания («Русские ведомости», 13 сентября), — мне бросилось в глаза, что Корнилов в первый раз не явился встретить меня на вокзале, а командировал генерала Лукомского, который проявил в отношении меня сдержанную корректность. Прибыв в Ставку, я застал Корнилова в состоянии сильного возбуждения. Он разразился упреками по адресу Временного правительства, говоря, что больше не верит ему, что страна погибает (напомним, что это было в первые дни после рижского прорыва) и что он больше не может работать с Керенским. Корнилов ссылался при этом на переговоры Керенского с генералом Черемисовым, тогдашним фаворитом Совета рабочих и солдатских депутатов и противником программы Корнилова («Речь»).

Ввиду важности этого разговора для уяснения тогдашней психологии Корнилова приводим подробную запись разговора, сделанную самим Савинковым[58].

«Лавр Георгиевич, я хотел бы побеседовать с вами наедине (при этих словах присутствовавшие здесь генералы Лукомский и Филоненко встают и уходят). Дело в следующем. Телеграммы, получаемые в последнее время министерством за подписью разных лиц, чинов штаба Ставки, не скрою от вас, вселяют в меня тревогу. В телеграммах этих нередко трактуются вопросы политического характера и притом в недопустимом духе... Я уже докладывал вам, что я уверен, что вы лояльно поддержите Временное правительство и против него не пойдете. Но того же самого я не могу сказать о вашем штабе.

Корнилов: Я должен вам сказать, что Керенскому и Временному правительству я больше не верю... Стать на путь твердой власти, единственно спасительной для страны, Временное правительство не в силах... Что касается Керенского, он не только слаб и нерешителен, но и неискренен. Меня он незаслуженно оскорбил на Московском совещании. Кроме того, он вел за моей спиной разговоры с Черемисовым и хотел назначить его верховным (ничего подобного никогда не было, — приписывает Керенский).

Савинков: Мне кажется, в вопросах государственных личным обидам нет места. О Керенском же я не могу думать так, как вы. Я знаю Керенского.

Корнилов: Надо изменить состав правительства.

Савинков: Насколько я знаю, такого мнения и Керенский.

Корнилов: Нужно, чтобы Керенский не вмешивался в дело.

Савинков: Это сейчас невозможно, если бы даже было нужно...

Корнилов: Нужно, чтобы в правительстве были Алексеев, Плеханов, Аргунов.

Савинков: Вернее, чтобы советские социалисты были заменены несоветскими. Это вы хотите сказать?

Корнилов: Да. Советы доказали свою нежизненность, свое неумение оборонять страну.

Савинков: Все это дело будущего. Вы недовольны правительством, поговорите с Керенским; во всяком случае вы не можете не соглашаться, что без Керенского, без возглавления им — никакое правительство немыслимо.

Корнилов: В правительство я не пойду. Вы, конечно, правы: без возглавления Керенского правительство немыслимо. Но Керенский нерешителен, он колеблется, он обещает и не исполняет обещаний.

Савинков: Это неверно. Разрешите мне доложить, что за 6 дней, истекших после Московского совещания, Керенский заявил мне о том, что становится на путь твердой власти. Военным министерством было сделано следующее» и т. д... На другой день, 24 августа, кончая приведенный выше разговор, Савинков сказал Корнилову: «Лавр Георгиевич, разрешите вернуться к вчерашнему разговору: каково ваше отношение к Временному правительству?