Свидание в Санкт-Петербурге - Нина Соротокина

Оставшись один, Бестужев заперся в кабинете и долго пил, не пьянея. Хотел подумать — так думай, светлая голова! При чем здесь вся эта трескотня фразой — во имя чести, справедливости и прочая! Дело есть дело. А суть его в том, как следствие пойдет. Государству не справедливость нужна, а логика поступка! Если необходимо для логики следствия, чтобы Белов был виновен, то, стало быть, так оно и будет. И нечего слезы крокодиловы лить, у нас, слава Всевышнему, времена мягкие, головы людям не секут, а ссылка только остудит горячую кровь. Но ведь не отвяжется Черкасский-то, вот в чем тоска!

В кровать Алексея Петровича слуга отнес на руках: это понимать надо, барин не бездонная бочка, объял-таки его хмель.

На следующий день Бестужев ознакомился с опросными листами по делу Белова и был немало удивлен. Или следователь плут, или такова воля провидения, но как-то все сходилось, что Белов в деле заговора был совсем без надобности.

Иначе как душевной гибкостью и мудростью нельзя назвать редкую способность канцлера ладить с самим собой. Он в миг и совершенно искренне поверил, что решение освободить Белова навязано ему не Черкасским, а той самой логикой поступка, о которой он толковал с собой давеча. Не было никакого заговора, все это миф! Может, Лесток и заигрывал с молодым двором, и с их величеством Екатериной шептался, и письмами обменивался, и интриганка герцогиня Цербстская сучила ножками от нетерпения, когда же ее доченька приблизится к трону, все это есть, но реальной опасности здесь с гулькин нос. А Петр Федорович… Мало того, что неумен и необразован, инфантилен до неприличия, так ведь еще и трус! В настоящую борьбу за трон, так чтобы опасности в глаза посмотреть, он никогда не пойдет.

Судя по опросным листам Белова, следователь все эти мысли канцлеровы предчувствовал. Умный, видно, человек трудился на допросе, Бестужев всмотрелся в подпись: Шуриков. Знает он этого Шурикова, очень толковый человек… А чтобы Шувалов не шустрил, требуя объяснений, следует этого проходимца Белова вкупе с женой запихнуть куда-нибудь подальше, в дипломатический корпус в Англию или Порту.

Именно в стенах Тайной канцелярии, хоть он и не желал этого, началась Сашина дипломатическая карьера.

Еще один листок привлек внимание Бестужева. Он вначале не понял, почему показания поручика Бурина пришпилены к делу Белова. Сомнения разъяснились с первых же строк: найден убийца Гольденберга. И как ловко, каналья, излагает! Честная дуэль. Ножом в бок человека пырнул и смеет что-то о чести лопотать! Так тебе и надо, Яков Пахомыч, что угодил под арест. Однако откуда он знает это имя? И связано оно с какой-то дрянью, с чем-то до крайности неприятным… Стоп! Вспомнил, Яков Пахомыч Бурин, где тебя видел. В Антошиной комнате, черный, в углу стоял — друг его, значит.

Алексей Петрович почувствовал вдруг, как отяжелилась, словно свинцом налилась голова. Он подпер ее рукой и подумал с грустью, что и сам Антоша, и знакомцы его принесут еще в жизни многие неприятности.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Ни одно сердце при дворе, даже самое великодушное, не пожалело об отлучении бывшей фаворитки Ягужинской. Всем вдруг стало ясно, что никак нельзя ей было находиться при государыне, если та ее матери язык отрезала. А до этого словно и не замечали. Исчезла Ягужинская, и о ней забыли в тот же день.

Елизавета вспомнила об Анастасии, когда между депеш, присланных ей Бестужевым, она нашла негодную, черновую писульку с упоминанием имени Белова и опять пришла в негодование.

Тогда в Гостилицах из-за шума и плача, связанного с крушением катальной горки, ей недосуг было объясняться с негодницей статс-дамой. Сейчас, видно, пришел срок. Нет, она не отдаст строптивую Тайной канцелярии, она сама будет вершить над ней суд и разобьет по всем пунктам.

— Чтоб завтра с утра была здесь Ягужинская! — приказала Елизавета Шмидше.

«Ты скажи мне, милая, — так мысленно начала разговор Елизавета, — как посмела ты бежать с католиком, презрев веру православную? Как дерзнула ты писать матери своей, государевой преступнице, да еще просить у нее благословения на неугодный нам брак? И как ты, чертовка окаянная, дошла до такой низости, чтоб в обход государыни твоей сноситься тайно с молодым двором? Не отпирайся, дрянь, Шмидша слышала, как ты с Екатериной шепталась!» Далее должна была последовать жестокая сентенция: брак с Беловым разъять, а с мужем твоим, мерзавцем, пусть Тайная канцелярия разбирается!

Если бы этот разговор состоялся, то не миновать Анастасии монастыря или крепости. Однако дела благочестия оторвали государыню от намеченного плана, потом арест Лестока, и следствие над ним отняли все душевные силы. А ведь жизнь есть жизнь, нельзя все время хмуриться и смотреть волком, завтра охота, послезавтра прием послов, через три дня бал… Где уж тут думать о неприятном?

Еще раз она вспомнила о Ягужинской, воротясь во дворец после допроса Лестока, и хоть раздражена была до крайности, мысли ее приняли неожиданный оборот. Какой приговор она вынесла Анастасии? Пусть сама выбирает — монастырь или крепость. Семь лет назад эти же самые слова произнес Лесток, призывая Елизавету немедленно в ночи идти занимать русский трон. «Что ждет вас? — спросил он тогда с горечью. — Либо монастырь, либо крепость, другого пути нет!» Сцена представилась ей во всех подробностях, и как молилась она в Преображенских казармах, и как снег шел, и как несли ее ко дворцу на руках гвардейцы. Крикнула Шмидшу. Старая чухонка явилась немедленно, зорко ощупала государыню взглядом, здорова ли, не гневлива ли, каково душевное самочувствие.

— Ягужинскую, то бишь Белову, больше ко мне не звать! — сказала Елизавета и добавила тихо: — Бог с ней.

Но всего этого не знала Анастасия и потому не могла понять, что нежелание государыни говорить с ней есть как раз милость, а не опала. После ареста Саши она затосковала больше прежнего.

Никогда раньше в этом доме не было домашней божницы, а теперь она велела собрать по дому самые дорогие и старые иконы и повесить их в малой гостиной, той, что в одно окно. Здесь и проводила она большую часть дня, а иногда и ночи.

Анастасия ни о чем не просила Бога, не славила, а, стоя на коленях, сбивчиво и страстно рассказывала святым ликам разнообразные события своей жизни и все пыталась объяснить, как она права и как другие не правы.

Иногда ее отвлекала черепичная крыша соседнего дома: шершавый скат ее был то мокрым от дождя, то облит закатным солнцем. У слухового окна грелась на солнце молодая черная кошка. У нее была изгибистая шея, круглая, с маленькими ушками морда, глянцевая, стройная фигурка ее напоминала египетскую статуэтку. Анастасии казалось, что кошка сидит здесь неспроста, что она послана в назидание, недаром они встречались с ней взглядом. Если б пожелал Господь, он непременно послал бы на крышу белых голубей, сколько их тут раньше кружило… Но нет, опять появилась на крыше мерзкая тварь и мурлычет, и чистит о черепицу свои перламутровые коготки.