Доказательства вины - Джим Батчер

Услышав за спиной стон, я резко повернулся, держа наготове жезл.

Изваяние распятого мужчины снова застонало. Хотя он все еще висел на ветвях, жар моих выстрелов растопил ледяные наручники на его левой руке, и она безжизненно свисала, раскачиваясь на ветру. Я никогда еще не видел человеческой плоти, истерзанной столь ужасно. Его пальцы, кисти, запястья промерзли до кости, но кровь еще струилась по жилам, причиняя, должно быть, ужасную боль. И еще я увидел, что вся рука его покрыта шрамами. Шрамами от ожогов. Шрамами от порезов. Шрамами от чудовищных ударов и сросшихся абы как переломов.

Ну, меня тоже ранили, и не раз. Но одной этой руке несчастного досталось больше, чем всему моему телу.

Почти против воли я встал и подошел к дереву. Волосы мужчины свисали на лицо бесформенными космами, клочками лишайника. Одни пряди сохранили свой светло-каштановый цвет, другие поседели, третьи вообще превратились в белый хрупкий лед. Борода его в этом отношении мало чем отличалась от шевелюры. Лицо — та часть лица, которую я разглядел под волосами, — казалось совершенно опустошенным, и мне почудилось, что гримасы боли так долго искажали его, что сами начали причинять боль, хотя в отличие от руки шрамов на нем я не видел. Глаза были открыты, но белые зрачки, казалось, не видят ничего.

Я узнал его.

— Ллойд Слейт, — прошептал я. — Зимний Рыцарь.

В последний раз я видел Слейта после битвы на холме Каменного Стола, места, где династии фейри устраивают свои разборки. Ну, занимаются дипломатией, то есть мочат всех, кто принадлежит к команде соперника. Слейт представлял собой угрозу обществу. И еще какую. Наркоман, насильник, тип без стыда и совести. В конце битвы он прикончил женщину, с которой мы могли бы подружиться.

Он пошевелился и всхлипнул.

— Кто здесь?

— Дрезден, — откликнулся я.

Слейт открыл рот, и из него вырвался истерический смешок.

— Ты здесь. Слава Богу, ты здесь. Я так давно здесь торчу... — Он склонил голову набок, выставив сонную артерию. — Освободи меня. Давай же, ну!

— Освободить? — не понял я.

— От этого, — всхлипнул Слейт. — От этого кошмара. Убей меня. Убей меня. Убей меня. Бога ради, Дрезден, убей меня.

Та часть моей души, что размякла, ослабла от происходящего, с радостью исполнила бы его просьбу. Но другая — более жесткая, более темная — часть меня, напротив, хотела посмотреть, не придумаю ли я чего-нибудь такого, чтобы усугубить его страдания. Я так и стоял, глядя на него и взвешивая возможности. Минут через десять он снова потерял сознание.

Откуда-то справа послышался невыразимо прекрасный голос, хрипловатый и шелковистый одновременно.

— Ты не понимаешь сути его наказания.

Я повернулся к замерзшему фонтану. Точнее, к тому, что от него осталось. Сохранилась примерно треть ледяного купола, зато теперь я смог разглядеть заключенную в него статую — нет, не статую, а женщину-сидхе, высокую, неестественно прекрасную. Вернее сказать, она была бы прекрасной при других обстоятельствах. Сейчас же ее алые волосы, освободившись от поддерживавшего их льда, прилипли к голове. Глаза ввалились и горели слишком ярко, словно у нее был жар. Она стояла спокойно; из-подо льда, служившего ей единственным одеянием, виднелись одна нога, голова, плечо и рука. Что-то неестественное чудилось в ее спокойствии, словно она не ощущала неудобства, физического или иного, от ледяного плена. Казалось, она смотрит на происходящее с терпеливой иронией — а может, считала подобные тривиальности недостойными своего внимания. Леанансидхе, одна из старейших и наиболее влиятельных сидхе при дворе Зимней Королевы. А также моя крестная.

— Леа, — выдохнул я. — Блин-тарарам, что с вами?

— Мэб, — коротко ответила она.

— В прошлый Хэллоуин, — пробормотал я, — она говорила, что заключила вас в тюрьму. Так она держит вас здесь? Вот так?

— Разумеется. — В ее взгляде мелькнуло что-то очень неприятное. — Ты не понимаешь истинной сути его наказания.

Я покосился на Зимнего Рыцаря.

— Э... Чего?

— Слейт, — мурлыкнула она и тоже скосила глаза в его сторону. Лед не позволял ей повернуть голову. — Конечно, ему больно. Но боль может причинить кто угодно. Боль причиняют несчастные случаи. Боль — естественная составляющая вселенной, так что вряд ли Повелительница Воздуха и Тьмы стала бы ограничиваться ею в качестве наказания. Нет, она терзает его добротой.

С минуту я, хмурясь, смотрел на Слейта, потом помрачнел, представив себе это.

— Она оставляет его висеть вот так. А потом приходит и избавляет его, да?

Моя крестная улыбнулась и даже мурлыкнула от удовольствия.

— Она исцеляет его раны и унимает терзающую его боль. Она возвращает ему зрение, и первое, что он видит, — это лицо той, кто избавляет его от страданий. Она сама, своими руками, ухаживает за ним, согревает, кормит, очищает от грязи. А потом ведет его к себе в павильон. Бедняга. Он знает, что, проснувшись, снова будет висеть, слепой, на дереве — и все, что ему останется, это ждать ее возвращения. Я тряхнул головой.

— Думаете, он из-за этого и страдает? Из-за того, что в нее влюбился?

Леа улыбнулась.

— Любовь, — пробормотала она. — Может, да, а может и нет. Но желание — о да. Ты недооцениваешь самые простые вещи, мой крестник. — Глаза ее засияли. — Когда тебе дают пищу и тепло. Когда к тебе прикасаются. Чистят, заботятся — и желают. И снова, и снова, прогоняя через боль и экстаз. Разум смертного не выдерживает такого. Ну, не сразу. Но постепенно. Как вода подтачивает камень. — Ее сияющие безумным блеском глаза уставились на меня, и в голосе зазвучали предостерегающие нотки. — Это медленное совращение. Преображение, только крошечными шажками.

На мгновение кожа на моей левой руке отчаянно зачесалась. Здоровая кожа, знак Ласкиэли.

— Да, — прошипела Леа. — Мэб, видишь ли, терпелива. Ей не нужно спешить. И когда падут последние стены его рассудка и он будет с радостью ожидать возвращения на дерево, она уничтожит его. Заменит другим. Он живет до тех пор, пока сопротивляется. — Она зажмурилась на мгновение. — Вот мудрость, которую тебе следует запомнить, дитя мое.

— Леа, — спросил я, — что случилось с вами? Давно ли вы так?

— Сила, которой я обладала, сделала меня слишком дерзкой. Мне казалось, я смогу преодолеть то, что неотвратимо для нас всех. Глупо, конечно. Миледи Королева Мэб дала мне понять ошибку, которую я совершила.

— И она держала вас взаперти в персональном айсберге больше года? — Я покачал головой. — Крестная, да у вас такой вид, будто вы с дерева безумного свалились, пересчитав при этом все ветки.

Она снова открыла глаза, горящие, безумные как черт знает что. И рассмеялась. Тихим, негромким смехом, ни капельки не напоминавшим смех смертельно опасной заклинательницы-сидхе, которую я помнил со времен, когда еще водительских прав не получил.