Алмазный меч, деревянный меч. Том 2 - Ник Перумов

Дану с истошным воем упал вниз.

А веревка замелькала, хлеща в разные стороны; гнилые пеньковые волокна разлетались влево-вправо; только у самых концов обмотка оказалась добротной. Сверкнула тонкая, едва ли толще человеческого волоса, нить, каждый взмах странного Кицумова оружия оставлял за собой в воздухе целые шлейфы крови; нить резала клинки, доспехи, шлемы, кости, плоть. Дану откатились, оставив под баррикадой шестерых убитых.

Нодлик поднял упавшую рядом с ним отсеченную часть меча – срез был ровным и гладким.

– Она у тебя диамантовая, что ли, нить эта, а, Кицум?

Эвелин метнула вслед пятящимся Дану пару звездочек – один упал, – Неплохая работа, – самодовольно сказал Кицум. – Однако, если я все правильно понял, сейчас должна появиться наша данка… А вы пригнитесь, пригнитесь! Все до единой стрелы даже ты, Эвелин, не отобьешь.

Ничего этого Сеамни Оэктаканн не видела. Во весь опор промчавшись по обреченной деревне, она вылетела за околицу, натолкнувшись прямо на Седрика и окружавших его старших воинов, Immelsthorunn горел в руках Сеамни нестерпимым огнем; казалось, деревянное лезвие пылает изнутри.

Седрик, немолодой уже воин в богатых доспехах (наверное, последнее достояние народа Дану – эти доспехи, неведомо как уцелевшие во всех отступлениях и исходах), просто и молча упал на колени. Прямо в грязь последних дней предзимья.

– Immelsthorunn, – прохрипел Седрик. Глаза его сделались совершенно безумными. – Koi d!hett Immelsthorunn! Immelsthorunn, Dhaanu!

Следом за предводителем на колени попадали и остальные воины.

Привычная речь Дану звучала для Агаты словно музыка. Хотя... нет, больше она не будет Агатой! Навсегда покончено с проклятым хумансовым прозвищем! Она – Seamni Oeactaccann, равная среди равных, провидица, вернувшая своему народу Деревянный Меч!

– Нет времени для преклонения! – выкрикнула она, взмахивая Мечом. Слова, которые она произносила, были самыми простыми, любой на ее месте сказал бы, наверное, то же самое – но на Дану это подействовало словно откровение. Седрик и остальные тотчас вскочили с колен.

– По слову Меча… – прохрипел Седрик. – Веди нас, Видящая!

Агату-Сеамни захлестывала волна сладкого бешенства. Отмщение. Наконец-то. За все, за все, за все, за все-о-о!..

Последние слова она уже выкрикивала. Цепочка Дану вновь покатилась к деревне; ворваться внутрь можно было со всех сторон, но там, где из поселения выбегала дорога, презренные хумансы соорудили какую-то мусорную кучу, с которой и пытались дать отпор наконец-то перешедшим в наступление воинам старшей расы. Меч содрогнулся от несдержимого гнева. Как? Жалкое охвостье дерзает противостоять ЕМУ, сотворенному на погибель всем врагам Дану?

Агата чувствовала этот гнев. И ничего уже не могла поделать – она сама становилась мечом, их разумы сливались воедино; бешеная пляска вырвавшихся из глубин памяти жестоких видений затмевала рассудок, не оставляя ничего, кроме ненависти к старому недругу.

И Дану атаковали баррикаду в лоб. Впереди – мечники и копейщики, позади – лучники. Густо полетели стрелы, Дану торопились опустошить колчаны, пока свои не полезут на баррикаду и луки поневоле придется опустить.

Никогда еще Агата не ощущала такого упоения силой и местью. Она стала мечом и стрелой, она стала каждым воином-Дану, что убивали сейчас ненавистных хумансов, она не нуждалась в глазах, чтобы видеть все, творящееся на поле; этим новым своим зрением она различила за баррикадой Кицума, Нодлика, Эвелин и Таньшу.

Так. Презренные хумансы решили, что смогут противостоять Силе Дану?.. Наивные. Однако надо поторопиться. В свое время она, Сеамни Оэктаканн, дала слово посчитаться с Эвелин, и она посчитается.

Агата перехватила поудобнее эфес Деревянного Меча и легко побежала к баррикаде.

– Красиво идут, – спокойно сказал Кицум. Старый клоун вытер пот со лба – он взмок, несмотря на холодный день. Из низких туч летели редкие снежинки.

За спинами оборонявшей баррикаду четверки из деревни опрометью бежали прочь ее обитатели. Встать рядом с защитниками не дерзнул ни один.

– Вот и подумай, Кицум, стоит ли умирать ради этого быдла? – коротко и хрипло рассмеялась Эвелин.

– Вспомни как следует все, чему тебя учили в ветви, девочка, и тогда я еще детей твоих в храме Спасителя имя полагать приду, – усмехнулся старик.

– Детей… – Эвелин внезапно дернула щекой и запустила руку куда-то за пазуху. – Кицум… Таньша... кто выживет... если выживет... не оставьте наших с Нодликом.

– Так у вас есть?.. – поразился клоун.

– Есть, – болезненно скривился жонглер, ловя и демонстративно переламывая о колено очередную стрелу. – Иль мы не люди? Мальчик и девочка…

– Кицум, возьми мой… – Эвелин торопливо протянула старику маленький бронзовый медальон. Дешевая грубая работа – верно, чтобы не позарились мародеры, – Нодлик! Таньше дай…

Молчаливая Смерть-дева, не произнося ни слова, взяла бронзу и, все так же не произнося ни слова, кивнула.

– Ничего, ничего, рано себя хоронишь, – ворчливо сказал Кицум. – Ты пока еще в платье, не в саване… Подошедшие почти вплотную к баррикаде Дану дружно взвыли и бросились в атаку. Их лучники перестали метать стрелы. Наступал черед меча.

В левой руке Таньша, словно веер, держала между пальцев четыре ножа. Пятый – в уже поднятой для броска правой руке. Сама рука не двигается, одно короткое движение кисти – клинок летит сверкающей рыбкой, вонзаясь прямо в глаз Дану. Левая рука подбрасывает в воздух второй нож, правая его ловит – и второй, столь же молниеносный бросок. Падает второй Дану. Теперь за дело берется Эвелин, се звездочки летят одна за другой, но по большей части отскакивают от шлемов и нагрудников Дану.

– Хватит! – орет Кицум, хватая Смерть-деву за руку. – Побереги ножи для данки! Мы их сдержим!

Кажется невозможным, что двое бойцов остановят накатывающийся вал атакующих. Однако коротко свистят мечи Нодлика, петля Кицума вспарывает воздух – два тела падают. Третьему удается перепрыгнуть через преграду, но тут его встречает серп Эвелин.

Четвертый, пятый, шестой…

– Вон она! Вон данка! – кричит Кицум в тот миг, когда его нить начисто сносит едва поднявшуюся над баррикадой голову.

Следом за рядами Дану бежит Агата. В руке – нелепый деревянный меч, пусть даже и красиво сделанный; увы, но Кицум слишком хорошо знает, что такое Иммельсторн и что это отнюдь не игрушка.

Дану напирают. И Кицум, и Нодлик дерутся уже в полуокружении.

– УЛОЖИ данку! – вновь вопит старый клоун. Он ловко уворачивается от серебристого клинка, сверкает летящая к шее обреченного диамантовая нить, но… Кицум внезапно поскальзывается и падает. На ровном месте. Оружие выпадает из его руки – полудюжина мечей тотчас пригвождает его к земле.