Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Он вставил дуло в рот, — проговорил он так, словно разговаривал сам с собой. — Промахнуться невозможно… Удивляюсь, откуда у него такая смелость. Как ни крути, это самоубийство. Сомневаюсь, что отец Жак согласится на церковные похороны!

Клер чуть не сказала, что ей это безразлично. Много месяцев прошло, как она утратила веру, прежде казавшуюся непоколебимой. Но следовало подумать о родственниках Фредерика…

— Я поговорю с кюре, — тихо сказала она. — Он поймет!

Мерсье откланялся. В два пополудни Луи с Луизой перенесли своего покойного господина в его спальню, уложили на кровати. Пернелль накрыла тремя белоснежными полотенцами его лицо, превратившееся теперь в жуткое месиво из плоти и костей, прежде чем набросить на все тело плотную простыню.

Мадам Одиль, которую трагедия сильно взволновала, целый день провела с Матье в детской. Клер, будучи в измененном состоянии сознания, впустила в дом Соважона — она нуждалась в присутствии любящего ее существа. Пес улегся у ее ног и больше не шевелился. Молодая женщина между тем написала два письма, одно — Бертрану, второе — Аделаиде де Риан. Остальных родственников она уведомила двумя-тремя строчками.

«Фредерик так переменился после смерти Дениз! — сказала она себе, покончив с этой печальной обязанностью. — Стал по-другому относиться ко мне… И эти угрызения совести! В глубине души он очень страдал. И этот укус, этот страх перед болезнью дал ему, возможно, повод убить себя!»

Свои рассуждения она изложила отцу Жаку, за которым Луи съездил в экипаже. Старый священник был крайне удручен этой ужасной драмой.

— Клер, милая! Сколько испытаний посылает тебе Небо! Ты должна черпать утешение в молитве. Фредерик, как мне казалось, был из тех, кого снедают сильные страсти. Ты не хуже меня знаешь о его похождениях, из-за которых, как это случилось ранее с его отцом, в деревне его многие ненавидели. Взять хотя бы ту историю с Катрин, чья мучительная смерть стоила мне многих бессонных ночей! Я не находил в себе сил простить виновника. Твой муж… В бреду бедная девочка призналась, что…

— Не хочу этого слышать! — отрезала Клер. — Я изложила вам факты. Отче, Фредерик застрелился, испугавшись мучительной смерти от бешенства. Даже если бы мы нашли вакцину, могло быть уже слишком поздно… Согласны ли вы, святой отец, похоронить его по религиозному обряду?

Ради душевного спокойствия его брата и престарелой тетки!

Священник смотрел на Клер и не узнавал в ней ту юную «мадемуазель с мельницы», с серебристым смехом и женственной мягкостью форм. Сейчас она больше походила на мумию с затравленным взглядом, мучимую только ей известными печалями. Он знал, какое любящее, отзывчивое у нее сердце: Клер растила своего младшего брата, ухаживала за несчастной калекой по имени Дениз, бог весть откуда взявшейся в поместье… Он ответил чуть ли не против воли:

— Хочешь исповедаться, Клер? Это может помочь. И не тревожься: Господь учил нас состраданию и прощению. Ты говоришь, что Фредерик искренне сожалел о своих дурных поступках, встал на путь раскаяния. Как могу я отказать ему в христианском погребении, даже если вы оба с некоторых пор не бывали на мессе?

Молодая женщина его горячо поблагодарила и обещала вскоре наведаться в церковь. После этого она несколько часов молчала, сопровождаемая всюду своим верным Соважоном. Вместе с Луизой и Пернелль они провели ночь у смертного одра Фредерика.

На следующее утро Клер написала отцу следующее:

Папа!

Ты наверняка уже наслышан о моем вдовстве. Условия завещания, оставленного супругом, мне известны, так что, если ты согласишься, я хотела бы поскорее вернуться на мельницу. Если нет, я могла бы устроиться в домике, который раньше мы сдавали Базилю. Очень прошу, ответь мне поскорее, чтобы я знала, куда отвезти свои вещи. Я не настаиваю на вашем присутствии ни на похоронах, ни в церкви, поскольку наши семьи не очень ладили и не поддерживали никаких дружеских связей. Прошу, не обижайся на меня за это! Кончина Фредерика была столь жестока и внезапна, и я не хочу выслушивать фальшивые соболезнования.

Твоя дочь Клер

* * *

Клер попросила Луи отнести письмо и дождаться ответа. Дорога, учитывая глубокие сугробы и лед, была не из приятных. Парень вручил конверт мэтру Колену в собственные руки. Тот отправил его погреться в перетирочный цех, где от установленных под чанами раскаленных жаровен шло приятное тепло.

Бумажных дел мастер и сам собирался съездить к дочке. О смерти зятя он узнал от местного почтальона. Этьенетта не спускала с него глаз, пока он читал. Потом подошла узнать, о чем письмо. Бертий — та еще спала.

— Колен, — тихо заговорила бывшая служанка, — если мамзель Клер вернется и станет ко мне цепляться, учти: я уйду! И уж конечно она захочет назад свою комнату! Все ей мало!

Она ведь теперь богатая, так почему бы ей не остаться в поместье? И на похороны нас не зовет — разве это по-людски?

Мэтр Руа примирительно махнул рукой. Фредерика, конечно, было жалко, и все же он радовался, что дочка и малыш Матье вернутся домой.

— Тьенетта, крошка моя, не расстраивайся! Если Клер говорит, что так надо, — значит, надо! Зато мне не придется доставать из чулана черный костюм! Пусть эти Жиро делают что хотят. А если моя дочка спрашивает, можно ли ей вернуться, значит, ей лучше будет с нами. И я ее понимаю! Послушай, а может, мы сами переберемся в тот дом, что я сдавал Дрюжону? Будешь сама себе хозяйка, никто слова плохого не скажет! Я куплю тебе керамическую печку, такую, как в каталоге мануфактуры Сен-Этьен, а весной — ту шляпку, что ты присмотрела себе на ярмарке!

Молодая женщина насупилась:

— Это не дом, а жалкая лачуга! И наверняка грязная!

Этьенетта представила, что будет днями глазеть в окно на повозки, которые едут на мельницу… Ни Бертий, ни Гийома рядом… Колен поцеловал ее в шею, а руки его уже шарили по телу Этьенетты. Бумажных дел мастер и сам не мог бы объяснить, почему эта девчонка вызывает у него такое сексуальное неистовство. Красивой ее точно не назвать… Характер неуживчивый, капризный. Однако ночью, в постели, она отдавалась пылко, охотно. Иногда ему казалось, что он снова обрел Ортанс, какой та была во времена своей юности.

— Перестань, Колен! — слабо противилась молодая женщина. — Николя проснулся, надо дать ему бутылочку с молоком!

— Он уже большой, зачем поить его из соски? — возразил мэтр Руа.

Он испытывал мучительное желание. Хотелось увести Этьенетту в кладовую и там, тихо и по-быстрому, сделать свои «дела». Но он