Эхо Непрядвы - Владимир Возовиков

- Жалко, если совсем оглохнет мужик, - говорил Адам. - Кабы не он нынче, не знаю уж, до чего бы дошло на стене.

- Глухой - не слепой, - ответил Олекса. - Пушкари, они все глуховаты. А за нынешнее дело достоин Вавила серебряной гривны. Увижу князя - скажу.

- А бояре? Слыхано ль дело - воинскую награду простому посадскому человеку?

- Будь у меня своя - снял бы и повесил ему на шею. Он да Пронька - лучших воинов не сыскать. Они столько ворогов упокоили, што иному дружиннику за три века не осилить.

- Неужто и теперь хан не угомонится? - Жуя пирог, Адам следил за ополченцами, пополнявшими боезапас. - Экую прорву камней на них свалили, почитай, половину заготовленной смолы сожгли, тюфяки от пальбы лопаются.

Олекса не ответил, запивая терпким квасом жирный кусок пирога. Взгляд его искал в толпе Анюту, но ее не было. Аринка теперь небось снова занята ранеными, и Анюта с ребенком.

Горько пахло сгоревшим земляным маслом, зло каркало воронье, носясь над стеной, из рва долетали крики раненых врагов, на них не обращали внимания. Толпа женщин, прихлынувших к башне после штурма, медленно истаивала. Возле навесов босые мужики месили ногами вязкую глину, другие лепили из нее большие круглые шары, им помогали женщины и ребятишки. Шары складывались под навесами на ветерке - они послужат ядрами для машин, да и вручную бить ими врага способно: тяжелая сухая глина разит не хуже камней

От Фроловской башни подошел сын боярский Тимофей, передал повеление князя: засадить надежных людей во все слуховые ямы. Адам и Олекса знали, что под стеной имеются потайные широкие колодцы, из которых можно услышать подземные работы, если Орда поведет подкопы.

- Сполним, Тимофей Данилыч, - ответил Олекса. - Сядь-ка да поснедай с нами, небось тож набегался под стрелами.

- Квасу выпью, пожалуй.

- Што князь-то, доволен ли ратниками?

- И доволен, и печален: потери немалые. Конники твои молодцы - изрядно порубили нехристей на неглинской стороне.

- Томила-то жив ли? - спросил Адам.

- Жив, да плох больно. Наконечник от стрелы в нем остался.

- Жалко. - Олекса опустил глаза. - Даст бог, выживет

- Коли даст. Спасибо вам, ратники, за квас и за труды ваши. Пойду теперь к Москворецкой.

Едва удалился сын боярский, послышались торопливые шаги.

- Олекса Дмитрич! - К сотским подбегал молодой ополченец. - Гляди-ко, Олекса Дмитрич, чего я нашел. Мы стрелы сбирали, я эту сразу приметил - толстая. Поднял, а на ней пергамент накручен. - Лицо ополченца было испуганным. Олекса взял большую стрелу и тонкий полупрозрачный листок, увидел четкую вязь полуустава. По мере того как читал, лицо его темнело, меж сдвинутых бровей выступила капелька пота.

- Ты умеешь читать? - отрывисто спросил парня.

- Как же! Гончар я. Кувшины приходится надписывать, чаши, а то и корчаги, когда просют.

- Понял, што тут?

- Чуток.

- Скажешь кому - головой ответишь. Ложь здесь написана, злая ордынская ложь!

- Да рази мы не понимаем? - Ополченец прямо посмотрел в глаза Олексы. - Словечка не оброню.

Адам ждал с недоумением и тревогой, Олекса сунул ему в руки пергамент.

- Читай!

"Во имя Христа-спасителя и всех святых заступников наших! Плачь, мать-страдалица, земля русская, плачь и молись! Под Переелавлем полегла рать православного воинства в битве с бесчестным царем ордынским. Сложил голову святую заступник наш и надежа - великий князь Димитрий Иванович, а с ним князь Володимер Ондреевич и много других славных князей и бояр. Православные братья! Царь ордынской спешит к Москве со всем нечестивым войском. Распаленные злобой мурзы хотят, чтобы вы своим упорством разожгли Тохтамыша против себя. Они скажут ему, будто вы отказались платить выход в Орду и первые подняли меч. Теперь хан утолил злобу кровавым делом, он согласится принять от вас выход и уйдет в степь без большого приступа, чтобы не губить своих. Пошлите к нему мирных послов, соглашайтесь на любой откуп, лишь бы ханские тумены отошли. Примите любого государя, коего он поставит над вами. В этом лишь теперь спасение, ибо защитник наш Димитрий Иванович уже предстал очам всевышнего. Ради всех святых молю вас принять совет христианина, не своей волей находящегося в стане врагов. Да будет над вами покровительство всемилостивого Спаса и святой Заступницы русской земли!"

Адам проглотил сухой комок, медленно свернул пергамент, не в силах сразу осмыслить прочитанное.

- А ежели правда?

- Вот! - гневно вскричал Олекса. - Вот чего они хотят, собаки: ты бледнеешь, Адам! Не верю, ни единому слову не верю в сей подметной вражеской грамотке! - Ближние ополченцы стали с тревогой оглядываться на начальников, Олекса убавил голос: - Выбери сам подслухов, я пойду к Остею. Эта зараза не одна могла залететь к нам. Могут быть и похуже.

- Куда уж хуже-то, Олекса Дмитрич? - Широкие плечи Адама устало сутулились.

В полдень Кремль снова взбудоражило сильное движение в стане врага. Во Фроловскую башню пришел Остей в сопровождении бояр и святых отцов. Архимандриты Симеон и Яков благословляли ополченцев, Морозов, распушив бороду, сердито оглядывался, выискивая непорядок; с его лица сошла одутловатость, беспокойные глаза смотрели как болотца в пасмурный день. Брони он по-прежнему не носил, одет в бархатный кафтан, на голове - низкая шапка из щипаного бобра. Однако мечом опоясан и на сафьяновые сапоги надеты золоченые шпоры, словно собрался на выезд.

- И как вы тут дышите, сатаны? - бросил на ходу пушкарям, вслед за Остеем поднимаясь на верхний ярус.

- Эт што! - дерзко ответил Беско. - Ты заходь, Иван Семеныч, как палить станем - то-то нюхнешь адского духу. Татарин и тот шарахается от нево, как черт от ладана.

- Не дерзи, смерд. - Боярин остановился на лестнице, обернулся, строго глядя на Беско, состроившего дураковатую рожу. - Придет час, и бояре за меч возьмутся.

- Дан вон жа боярин-то. - Беско глянул на Олексу, тот показал ему свой кулачище, парень осекся.

- Вавила где? - спросил сверху Остей. Ему объяснили.

- Сколько тюфяков порвано?

- Семь тюфяков и одна великая пушка, государь.

- Слышь-ка, Иван Семеныч, ты пошли свово сотского с людьми - пусть снимут тюфяки с москворецкой стороны и перевезут на место порченых. Там оставить два, где Устин-гончар укажет, чтоб сигнал подать. Не мешкай, Иван Семеныч.

Морозов, ворча, стал спускаться. С площадки пушкарей через внутреннюю бойницу отдал сердитые распоряжения оставленному внизу сотскому своей дружины.

- Слава богу, однако, - негромко сказал Адам, - што самолично сложил с себя воеводство Иван Семеныч.

- Не греши, сыне, - строго ответил архимандрит Яков. - Отец Симеон тоже вон корил Морозова, а не по вине его: вправду был он болен, а можно ли в таком виде воеводствовать? Строг Иван Семеныч, да у строгого пастыря и телушки бычков приносят.

Адам промолчал. Он тоже понимал, что великий князь доверил Морозову воеводство не случайно. Если боярин брался за дело ретиво, оно в его руках горело. Только Морозов ретив бывал лишь в тех делах, которые сулили ему выгоду.

Серое небо над Кремлем будто посветлело. Ночью шел мелкий водяной бус, он прибил пепел на сгоревшем посаде, и с верхней площадки башни виделось далеко. Кольца ордынских юрт сливались в громадный полумесяц, охватывающий Кремль; за Неглинкой теснились телеги, шатры, табуны. От площади, прилегающей к сгоревшей Фроловской церкви, в обе стороны строились тысячные конные отряды - как будто Орда готовилась к военному смотру. Желто-кровавое знамя исчезло, теперь над большой белой вежей - китайковое, в зеленых разводах полотнище с большим золотым полумесяцем на пике древка и золотыми кистями. Рядом со знаменем развевался громадный рыжий бунчук на золотом древке. Разведчику Олексе больше, чем кому-либо из находящихся в стрельне, было понятно значение перемены знамен. В ней угадывалась связь с тем, что он прочел в подметном письме. Тревога Олексы росла. Желто-кровавое знамя означало войну без милости и пощады, такая война уже шла, и тут все ясно: врага надо бить. Но если сменилось знамя, значит, хана под стеной и в самом деле могло не быть, выходит, что осаду Кремля вели его мурзы? Громадный рыжий бунчук - личный знак хана, значит, он только что появился? Страшно не увеличение степного войска под стенами крепости, страшно то, что как бы подтверждалась весть о разгроме княжеского войска. Для Остея и Морозова ордынские стяги - это письмена для неграмотного, и Олекса решил молчать, потому что не верил в гибель Донского и Храброго. Там, где Васька Тупик, Иван Уда, Андрей Семенов, Тимофей и Василий Вельяминовы, Михаил Морозов, Захар Тетюшков, Федор Кошка, где Василий Ярославский и Федор Моложский, чудом уцелевшие в Куликовской сече, где Дмитрий Ольгердович и многие другие, не менее славные, где, наконец, брат Пересвета Ослябя, там не мог погибнуть князь Донской.