Веселые человечки: культурные герои советского детства - Сергей Ушакин

И по году рождения (1934 [640]), и по кругу интересов автор сценария фильма Евгений Велтистов был характерным «шестидесятником», поклонником технического прогресса и пропагандистом новых научных открытий. Уже на первых страницах первой повести тетралогии — «Электроник-мальчик из чемодана» — профессор Громов приезжает демонстрировать свое изобретение, мальчика-робота, в городок Дубки из «Синегорска, сибирского научного городка»; это очевидная аллюзия соответственно на подмосковный «город физиков» Дубну и Академгородок под Новосибирском — два крупнейших в СССР «шестидесятнических» по своей первоначальной идеологии научных центра [641].

По утверждению Г. М. Гусева, Велтистов был «любимчиком» А. Н. Яковлева — как известно, в 1970–1972 годах одного из самых высокопоставленных «либералов» в ЦК КПСС. Взгляды самого Велтистова Гусев тоже квалифицировал как универсалистские и «либеральные» — естественно, по цековским меркам:

…он вроде тоже был из таких либеральствующих, много их было в отделе пропаганды, этих ребят, которых я называю «лица неопределенной национальности». То есть они вроде и русские, но как-то то ли неудобно называть себя русскими, немодно. Интернационалисты, одним словом.

Сотрудничая в 1960-е годы в массовом журнале «Огонек», Велтистов много общался с ведущими физиками, математиками и инженерами и приобрел, видимо, большую осведомленность в математике и кибернетике, чем это было свойственно даже «продвинутым» советским журналистам. Степень его эрудиции соответствовала скорее уровню автора научно-популярных книг: так, повести «Рэсси — неуловимый друг» без пояснений упоминается имя Бурбаки (Николя Бурбаки — коллективный псевдоним основанной в 1935 году группы французских ученых, работы которых в 1950-1960-е годы оказали огромное влияние на развитие мировой математики), в повести «Победитель невозможного» школьный учитель математики обсуждает с учениками то, как повлияли работы Паскаля и Ферма на развитие теории игр, а один из этих учеников — Макар Гусев — в шутку пишет «ремейк» работы Иоганна Кеплера «О стереометрии бочек, имеющих наивыгоднейшую форму» [642], положившей начало развитию интегрального исчисления.

Вероятно, отчасти эрудиция Велтистова, равно как и его склонность к научно-популярному письму (некоторые фрагменты первых трех повестей об Электронике имеют характер развернутых научно-популярных отступлений [643], кроме того, Велтистов писал и собственно популярные книги по истории науки и техники), связана с тем, что другом писателя был Исаак Танатар — «культовый» учитель математики в одной из первых в СССР математических спецшкол, ставший прототипом учителя Таратара — сквозного героя тетралогии об Электронике и фильма «Приключения Электроника» (там его роль исполняет Евгений Весник). Под руководством Танатара школьники выпускали газету «Программист-оптимист». При обсуждении рукописи первой повести об Электронике в издательстве Велтистов попросил дать ее на отзыв именно Танатару [644].

Явно заботила Велтистова и ключевая для «шестидесятников» идея диалога «физиков и лириков», то есть синтеза гуманитарного и естественнонаучного или математического знания (нет нужды напоминать, насколько большое значение она имела, например, для формирования структурализма, особенно советского), — об этом пишут, кажется, все авторы статей о фантасте. Во всех частях тетралогии об Электронике последовательно утверждается идея о том, что математическое открытие должно быть «проверено» гуманитарными соответствиями. Так, в повести «Победитель невозможного» самый умный ученик класса Вовка Корольков, по прозвищу Профессор, стремится оцифровать звуки большого города и написать на основе полученных семплов — Первый концерт для вертолета с оркестром [645].

Вторым признаком того, что Электроник научился испытывать человеческие эмоции (после внезапного взрыва смеха), становится приобретенное им умение сочинять стихи — первым же его стихотворением оказывается прогрессивный для 1960-х годов верлибр, напоминающий по своей лирически-бунтарской интонации то ли Жака Превера, то ли даже битников:

Есть город Смеха-Веселья, да, да,Там очень чудные дворы и дома —С цветами на крышах,С шарами на клумбах,С музыкой из фонтанов,Скрипками на деревьяхИ с чудаками на улицах.Там бабушки скачут через скакалку,А дедушки бегают, словно мальчишки.А самые старые, с ревматизмом, —Те палками крутят, как дирижеры,И выбивают музыку из всех садовых скамеек.Там Солнце с Луной никогда не расстанутся,Там звезды сияют и ночью и днем,Сверкают улыбки,Смеются девчонки,Хохочут мальчишки,И смех — будто гром.Веселья и радости хватит на всех.Да здравствует смех! Долой антисмех! [646]

По словам Велтистова, прототипом профессора Громова стал один из основоположников советской кибернетики, первый директор Института радиотехники и электроники (с 1955 года), адмирал и академик Аксель Иванович Берг (1893–1979) [647]. Согласно устным воспоминаниям академика, для утешения сидевших с ним в одной камере (1937–1940 годы) он «читал на память поэмы и стихи не только на русском языке, но и на немецком, французском, английском» [648]. Известный специалист по информатике В. В. Налимов вспоминал о периоде конца 1950-х — начала 1960-х годов: «Кибернетика тогда обрела у нас статус некоего „вольного движения“, направленного против идеологической заторможенности. И Аксель Иванович оказался блестящим руководителем этого движения. Он многое сделал для раскрепощения науки» [649].

Полемизируя с постановкой модного в начале 1960-х годов вопроса «Может ли машина мыслить?», Берг писал в своем дневнике (заметка от 19 марта 1962 года): «… Кибернетика — это… наука, которая коренным образом меняет всю ситуацию на земле, так как ленивый и медлительный мозг породил себе незаменимого помощника, ценность помощи (содействия) которого сказывается именно в тех случаях и условиях, когда к человеческому мозгу предъявляются физиологически и психически совершенно непосильные для него задачи» [650]. В приведенном выше описании можно узнать «зерно» взаимодействия, обогащающего сотрудничество Сыроежкина и Электроника. Кроме того, с точки зрения А. И. Берга, ответить на вопрос «Может ли машина мыслить?» невозможно, пока мы не сможем объяснить, что такое человеческое мышление [651], а такая постановка проблемы уже отчетливо перекликается с сюжетом повести «Победитель невозможного».

И носителями проекта будущего, и аудиторией его повестей для Велтистова является один и тот же круг людей — подростки, связанные с математическими спецшколами или подобные им по кругу увлечений; характерно, кстати, что идеи именно упомянутого выше Бурбаки были очень популярны среди французских реформаторов образования 1960-х годов [652]. Собственно, одно из разительных отличий фильма от книги состоит в том, что в книге действие происходит не просто в отдаленном будущем (приметами которого являются всевозможные технические устройства, указание на то, что вся Земля является единым государством, что охота на животных запрещена в принципе и т. п.), но еще и в Школе юных кибернетиков — месте для самых «продвинутых» подростков. Даже хулиганистый Макар Гусев в книгах Велтистова — еще и интеллектуал, умеющий изобрести и собрать из обычной бочки аппарат для развития «сверхсилы»; Майя Светлова — гениальный физик, которая может изобрести и сплести своими руками «антигравитационный коврик» («Победитель невозможного»). В среде либеральной советской интеллигенции 1960-1970-х годов, особенно технократически настроенной (а Велтистов, несомненно, относился именно к этой среде, несмотря на работу в ЦК КПСС и риторику «холодной войны» в «Рэсси…»), математические спецшколы воспринимались как микромодель будущего, своего рода заповедники юной элиты, чьи взгляды со временем непременно войдут в противоречие с общественной косностью и взорвут ее — или исподволь преобразуют. Собственно, такую задачу считал выполнимой для спецшкол уже основатель «матшкольного» движения в СССР, выдающийся математик Андрей Николаевич Колмогоров. Его биограф полагает, что, «…размышляя [в 1960-е годы] над реформой образования, Андрей Николаевич имел в виду идеальное государство, населенное людьми высоконравственными, глубокими, ищущими истину, благородными и творческими»[653]. По сути, Колмогоров, как некоторые другие либерально настроенные представители «точных» наук, получивших в СССР 1960-х годов большое влияние — благодаря роли, которую эти науки играли в военных и иных высокотехнологических разработках, — полагал, что интеллектуальный потенциал, накопленный этими науками, в СССР может быть использован для решающих трансформаций в социальной сфере.