Жизнь - Кит Ричардс

Мой охранник и друган Гэри Шульц может рассказать— он как-то раз был со мной в ночном клубе в Париже, и там один французский мудак начал здорово наглеть. Просто ни в какие рамки. А я был вместе с Лил, бедняжкой. Он пробовал к ней подъехать, и я сорвался: «Что ты сказал? Что?» Я держал в руке бокал с длинной ножкой, и я отбил основание, чтобы орудовать черенком. И я его угомонил: заставил встать на колени и приставил черенок к глотке. И только надеялся, что не раздавлю чашу бокала в руке, потому что пока преимущество было на моей стороне. Потому что он там был с кучей дружков, и разбираться пришлось бы не только с ним, но и с его кодлой, так что стратегия была — вовсю бить на эффект. «Заберите его». И они его забрали, слава богу, а то уделали бы нас всех.

Ножом можно играться только до определенного момента, а пушка иногда годится, чтоб довести до другого свои слова. Но ты должен быть убедителен. Например — это я вспоминаю один инцидент из того времени, — когда нужно поймать такси в Париже и ты иностранец. Стоит целая очередь из такси, машин двадцать, и все просто стоят, ничего не делают. И ты подходишь к первому таксисту, а он посылает к тебя к следующему, а тот посылает тебя обратно к первому. И тогда ты понимаешь: ах так, значит, работать мы не хотим мы хотим ебать людям мозги, — и в этот момент ты можешь начать огрызаться, поднимать бучу. Это для них развлекуха — глумиться над иностранцами, причем я видел, что они даже с пожилыми дамами себя так ведут. В общем, меня достало. Я приставил нож к одному и сказал: «Сейчас сяду к тебе, и мы поедем». Я только потом узнал, что еще хуже они ведут себя с французами из провинции.

Как раз в Париже я понял, что наконец распрощался с героином. Где-то через год я пошел на один ужин в Париже с «чудо-женщиной» Линдон Картер, Миком и кое-кем еще. А потом... Не знаю, зачем Мик это сделал. У него бывает. Говорит: «Пойдем со мной в Булонский лес у меня там встреча с одним человеком». Он думал что покупает кокаин. Ну, мы взяли товар в парке, гулянка рассосалась, и мы поехали домой. А в пакетике оказался героин, никакой не кокс. Типичный Мик Джаггер. Он был не в курсе. Мик, это ж не кокс, старик. И я посмотрел на эту штуку — на роскошный увесистый пакет герыча. Мы были у меня на рю Сент-Оноре, а за окнами шел дождь. Посмотрел я на него и, признаюсь, отсыпал граммчик, сделал себе чек про запас, но остальное взял и просто вышвырнул на улицу. И тогда-то я сообразил, что все, я больше не торчок. Хотя я и так практически совсем слез с порошка уже года два или три как, но то, что я на такое способен, означало, что я ему больше не слуга.

В наших отношениях с Анитой была поставлена послед точка, когда её малолетний бойфренд вышиб себе мозги у нас дома на кровати. Я был в трех тысячах миль, записывался в Париже, но Марлон был там, и он слышал Анитины крики, а потом увидел, как она сбегает но лестнице, вся в крови. Пацан выстрелил себе в лицо, когда играл в русскую рулетку, — так гласит история. Я с ним пересекался. Ну, такой дурной малолетка, семнадцать лет, Анитин сожитель. Я сказал ей: послушай, родная, я ухожу, у нас все кончено, финиш, но этот парень не для тебя. И он это доказал. Сошлась она с этим пацаном, который был абсолютным дебилом, думаю, чтобы мне подгадить. Но к тому моменту я с ней уже и не жил, по сути. Так, появлялся иногда, чтобы забрать свое барахло или повидаться с Марлоном. Я видел однажды, когда заезжал, как этот парень играл с Марлоном, и я его предостерег, и ему явно не понравилось. Тогда я сказал Аните: «Бросай этого уёбка», — но я, конечно, не думал, что так случится.

МАРЛОН: Тогда только вышел фильм «Охотник на оленей». И там эта сцена с русской рулеткой, и он как раз её изображал — играл в русскую рулетку. Ему было лет семнадцать. Все время мне повторял — реально мерзкий был пацан, — говорил, что застрелит Кита, и меня это нервировало, так что я даже немного расслабился, когда он застрелился.

Помню дату — 20 июля 1979-го. Запомнилось, потому что это была десятая годовщина высадки на Луне. Помню, что он ошивался у нас всего несколько месяцев, но Анита тогда совсем вошла в штопор. Это как раз когда Кит пропадал везде с Лил, и Анита решила: ах так, ну я ему покажу, посчитаемся, так сказать. Так что она им козыряла внаглую — Кит с ним виделся, кстати. Я смотрел по телеку годовщину высадки на Луне и услышал хлопок, и все. Не громыхнуло, ничего такого — просто хлопок. И потом Анита сбегает по лестнице, вся в крови, с воплями.

Я думаю: боже ты мой, что еще? Мне надо было глянуть хоть глазком, так что я поднялся наверх и увидел все эти мозги на стенах. И копы, кстати, примчались на редкость быстро. Ларри Сесслер, один из сесслеровских пацанов, приехал чтобы все разрулить, и на следующее утро меня увезли. Я полетел в Париж к Киту. А бедной Аните пришлось оставаться и разбираться со всем этим. В прессе стали рассказывать направо и налево, что она ведьма, что у нас устраивались черные шабаши. Чего только не болтали.

Ему просто не повезло, реально. Я не думаю, что он хотел застрелиться, правда, — просто семнадцатилетний идиот, обкурившийся, злой на весь мир, заигрался с пистолетом. Анита не поняла, что это выстрел, и, когда повернулась услышала только этот булькающий звук — так она говорила. Она увидела, что у него изо рта хлещет кровь, и её первая реакция была схватить пистолет и положить на стол — потому на нем оказалось столько её отпечатков. Одна пуля в барабане, одна пуля в глотке, вот и все — не то чтобы он был весь заряжен. Но все равно надо было необходимо экстренно оттуда съезжать. Аниту каждый день трепали в газетах, и ей пришлось спрятаться в гостинице в Нью-Йорке.

Когда копы прознали про все, первым делом им захотелось допросить меня, но я был в Париже. Достать пулей из «смит-вессона», сидя в Париже, — это надо быть нехилым стрелком. А что Анита? Я собирался сделать все, чтобы её не посадили, как только успокоились насчет меня. Но дело быстро прикрыли, словно по волшебству. Мне кажется, это из-за того, что пушку отследили и она оказалась полицейской — купленной на каком-то оружейном развале на автостоянке при полицейском участке. Ни с того ни с сего инцидент был исчерпан: дело свернули, смерть списали на самоубийство. Родители пацана попробовали предъявить обвинение в развращении несовершеннолетних, но у них ничего не вышло. В общем, Анита переехала в Нью-Йорк, в отель Alray, и у неё началась другая жизнь. Для нас с ней это был прощальный занавес, за исключением поездок к детям. Конец. Спасибо за все, что есть вспомнить, девочка.

Новая любовь. Патти Хансен, Нью Йорк, 1980-й

Глава одиннадцатая

«Студио 54» в Нью-Йорке — это у Мика было самое тусовочное место. Не в моем вкусе — расфуфыренная дискотека или, как мне тогда казалось, сборище пидоров в боксерских трусах, которые машут бутылками шампанского у тебя перед носом. Снаружи улица кишела желающими, и, конечно, был протянут этот бархатный канатик, который разделял допущенных и не допущенных. Я знал, что они торгуют наркотой там у себя, почему их всех и накрыли в конце концов. Как будто они и без того мало денег зашибали. Но у них было веселье; в принципе они просто были пацанами на большой гулянке. И странная история, что я познакомился с Патти Хансен именно там. Мы с Джоном Филлипсом сбежали туда, потому что меня преследовала Бритт Экланд. Хотелось ей меня. Но слушай, Бритт, я тебя обожаю, ты прелесть и всё такое — милая, скромная, непритязательная, — но в моем расписании нет свободных мест, если ты понимаешь, о чем я говорю. Но она не унималась — бегала, блин, за мной по всему городу. Поэтому мы прикинули: а что, «Студио 54» — вполне можно спрятаться. Найти меня тут было маловероятнее всего. И это оказался День святого Патрика, 17 марта, как раз когда у Патти день рождения. Год был 1979-й.

В общем, мы сидим шифруемся, думаем: Бритт нас здесь никогда не найдет. А Шон, девица из компании Патти, подходит и говорит: у моей подружки сегодня день рождения. Я спрашиваю: это у которой? И она показывает на одну белокурую танцующую красавицу, у которой волосы летают из стороны в сторону. «Дом Периньон» немедленно!» Послал бутылку шампанского и подошел поздороваться. Я её потом еще долго не видел, но образ засел в памяти.

Потом в декабре был уже мой день рождения, тридцатишестилетие, на которое все махнули гулять в Roxy — тогда в Нью-Йорке это было безумно модное заведение с роликовым катком. Джейн Роуз следила за передвижениями Патти все эти месяцы — видимо, заметила, что между нами пробежала какая-то искра в ту первую ночь, — и позаботилась, чтоб до нее дошло приглашение. Так что я снова встретил Патти, а она увидела, как я на нее гляжу. И ушла. А через несколько дней я ей позвонил, и мы встретились. В январе 1980-го, спустя несколько дней, я написал в моей записной книжке следующее: