Поднебесная - Гай Гэвриел Кей

– И за коней! – весело прибавил Шиньцзу. Он поднял чашку в сторону Тая. – Какие бы вопросы или заботы ни мучили каждого из нас, сейчас наша обязанность – развлекать нашу хозяйку. Иначе мы не можем называть себя цивилизованными людьми.

Рядом с Таем возник слуга с вином. Он взял чашку. Выпил. Это было изысканное перченое вино. Разумеется.

– Я просила стихов, – жалобно произнесла Цзянь. – Полжизни назад! Мой двоюродный брат отказался, наш странствующий поэт отказался. Разве здесь нет мужчины, который может порадовать женщину?

Сыма Цянь шагнул вперед.

– Милостивая и высокочтимая госпожа, – тихо произнес он, – краса нашего светлого века. Может ли ваш слуга внести предложение?

– Конечно, – ответила Цзянь. – Этим вы даже можете заслужить прощение, если оно хорошее.

– Я живу лишь этой надеждой. Пускай кто-нибудь предложит два связанных между собой сюжета, и каждый из двух наших братьев, сыновей Шэнь Гао, прочтет вам свои стихи на эту тему.

Тай вздрогнул. Цзянь в восторге зааплодировала:

– Как это умно с вашей стороны! Конечно, именно это мы и сделаем! А кто может предложить лучшие сюжеты, чем наш Изгнанный Бессмертный? Я настаиваю на этом! Вы выбираете, сыновья генерала Шэня импровизируют для нас. Я снова счастлива! У всех есть вино?

Тай знал, что в год, когда брат сдавал императорские экзамены, Лю был в числе трех лучших. Он готовился к ним всю жизнь. Его стихи были безупречными, точными, совершенными. Они всегда были такими.

Тай провел два года у Куала Нора, пытаясь сделать из себя поэта в одинокой хижине по ночам, но, по его собственной оценке, мало преуспел в этом.

Он сказал себе, что это просто прием, вечернее развлечение в Ма-вае, где любят играть, а не соревнование, которое имеет какое-то значение. Ему хотелось отругать поэта. Что Цянь с ним делает?

Он увидел, как Лю поклонился Цзянь, серьезно, без улыбки. «Он никогда не улыбается», – сказала она раньше, в паланкине. Тай тоже поклонился и выдавил из себя кривую улыбку. Возможно, она кажется испуганной, подумал он.

Сыма Цянь произнес:

– Синань, и луна сегодня ночью. Любой стихотворный размер, по вашему выбору.

Принц рассмеялся:

– Мастер Сыма, стоит ли удивляться? Вы всегда выбираете луну?

Цянь широко улыбнулся, очень добродушно:

– Достаточно часто, мой господин. В свое время я следовал за ней. Надеюсь и умереть при лунном свете.

– А мы надеемся, что это случится не раньше, чем через много лет, – милостиво заметил принц.

Тай удивлялся, среди прочего, как могли все ошибаться насчет этого человека. Он все-таки знал ответ, или, по крайней мере, часть ответа: на протяжении этих лет для наследника императора было смертельно опасно проявлять признаки честолюбия. В этих признаках могли легко заметить компетентность, ум, проницательность. Безопаснее было много пить и наслаждаться обществом женщин.

И это вызывало другой вопрос: что делает Шиньцзу сейчас?

– Вы знаете… ну, нет, откуда вам знать, ведь я никогда никому не говорил… но я иногда мечтал о второй луне, о которой можно писать. Разве она не была бы подарком?

– Мне бы понравился такой подарок, – тихо сказала Возлюбленная спутница. Тай вспомнил, что она очень юная (иногда об этом нужно было вспоминать). Она моложе его сестры.

Цзянь повернулась и посмотрела на него, потом на Лю.

– Первый сын должен, конечно, быть первым, какие бы другие протоколы мы ни нарушали.

Вэнь Чжоу отступил назад, когда началась эта новая игра. Однако при этих словах он слабо улыбнулся. Таю казалось, что все его чувства неестественно обострились и он слышит и видит больше, чем когда-либо. Неужели такова жизнь при дворе? И так танцуют этот танец?

Лю осторожно сунул ладони в свои широкие черные рукава. Тай знал, он делал так всю свою жизнь, готовясь к таким моментам, как этот. Синань, и луна сегодня ночью, напомнил он себе. В таких состязаниях темой обычно служили два образа.

Лю заговорил, ни на кого не глядя, мерно расставляя ударения:

Никто не знает покоя в бессонном Синане.Ни под полной луной, ни под месяцем нынешней ночи,Где весна обращает лик бледный к грядущему лету.Это место для славы, если ты ее заслужил,Для даров драгоценных, для жажды большого богатства.Этот город не знает покоя ни ночью, ни утром,Когда открывают под бой барабанов большие ворота И белое солнце восходит, туман разгоняя.Здесь Сын НебаНарод свой нефритовым ликом своим освещает,И поэтому мир здесь прекрасней, чем мир может быть.

В груди Тая возникла какая-то боль, порожденная воспоминаниями и переплетенная с воспоминаниями. Это был его брат, они находились в самом центре императорского двора, в центре империи, и Лю сумел сделать это, без всяких усилий. «Прекрасней, чем мир может быть».

Но что еще он сделал? Или – что мог сделать, с такой же легкостью?

Казалось, все присутствующие смотрят на Тая. Никакой реакции на изысканное произведение Лю: так тоже полагалось. Когда два человека или больше участвовали в стихотворном конкурсе, полагалось ждать, пока не выступит последний участник. Они устраивали такие состязания в Северном квартале, часто – очень пьяными, часто – очень поздней ночью.

Тай сделал глоток вина. Он был невозможно трезвым. Подумал о Яне, о своей сестре. Взглянул на Лю.

– «Если ты ее заслужил», – пробормотал он. – Мне это нравится.

Брат сжал губы. Тай не ожидал от него реакции. И еще он не ожидал, что придется сочинять стихи в такой обстановке. Это двор, а не дом удовольствий и компания друзей-студентов. Он сделал еще глоток. Я могу принести в этот зал только одну вещь, осознал Тай, которой нет у этих элегантных танцоров.

Он посмотрел на Цяня. Лицо поэта выражало внимание. Так и должно быть, когда дело касается поэзии, подумал Тай. Это его жизнь, его воздух и вода.

Тай придумал первую фразу, а затем, – совершенно неожиданно, – окончание стиха, по контрасту со стихом брата, и начал говорить – медленно, выбирая свой путь, словно шел по залитому луной лесу. И когда пришли слова, пришли и образы, с которыми он до этого жил:

К югу от нас под луною сияет Синань.Фонари скоро ярко зажгутся в весенней ночи.Льются музыка, смех и густое, хмельное вино.На запад взгляни – далеко, где дорог больше нет,Там, у озера, кости белеют на острых камнях береговПод холодным сияньем далеких сверкающих звезд.Оттуда на тысячи ли расползлась пустотаНа восток и на запад, лишь горы ее стерегут.Птицы медленно кружат, когда опускается ночь,И горюющих призраков стоны слышны в темноте.Как нам правильно жить?Равновесие как обрести?

Сначала он посмотрел на Лю – в молчании, которое воцарилось, когда он закончил, и тишина влетела в зал, подобно ветру с улицы. Он так часто в детстве смотрел на брата, ожидая одобрения. Лю отвернулся, задумчиво, а потом – наверное, это было трудно, подумал Тай, – снова повернулся к младшему брату.