Совьетика - Ирина Маленко

Странное дело- ведь войны на нашей планете все это время не прекращались,и я знала об этом, и знала о страданиях людей, но ни одна война не оказала на меня такого эмоционального и политического воздействия, как эта… Неужели и в самом деле только потому, что сербы- наши братья? Или же потому, что помимо моей собственной воли, где-то глубоко в моем подсознании засел евроцентризм, и то, что не так удивляет и поражает, если происходит где-то на другом континенте, приводит в ужас, если это разворачивается вдруг на континенте твоем?

Нет, нет, думаю, что и не в этом было дело! А в том, что с уродливого лица «всего мирового сообщества» окончательно упала умильная, улыбчатая, украшенная «общечеловеческими ценностями» маска. Одно дело – знать о хищнической природе империализма по книжкам и другое – видеть его перед собой лицом к лицу без прикрас… Лучше один раз увидеть,чем два раза услышать или прочитать. К сожалению…

До югославских событий я относилась к Соединенным Штатам почти равнодушно. Без симпатий, конечно, но и без такой неприязни, что «кушать не могу». Это неправда, что нас воспитывали в ненависти к янкам. У меня не было иллюзий насчет того, что они из себя представляют – но мое отношение к ним раньше, в советское время, вполне вписывалось в рамки «нас не трогай- мы не тронем!»

А теперь я окончательно поняла, что они не могут существовать без того, чтобы не трогать – и нас, и все другие страны. Как глист – солитер. И мое отношение к ним изменилось соответственно. Я вновь почувствовала то холодное «значит, вы вот так? Тогда мы сделаем для себя соответствующие выводы…», что я впервые ощутила, когда мне пришлось не на жизнь, а насмерть бороться с Сонни… Именно так. Не надо истерик и топанья ногами. От них толку мало – так же, как от всех этих демонстраций. Демонстрации нужны больше для успокоения собственной совести: я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше… Как насчет того, чтобы «глаголом жечь сердца людей»?

В эти дни я поняла две вещи- взаимосвязанные. Во-первых, что от политики никуда не убежать. Как бы она ни была тебе отвратительна, если ничего не делать, не вмешиваться, жить по принципу «моя хата с краю», если прятать от нее голову в песок и давать все за тебя решать другим – Клинтонам, Ельциным, Блэрам и так далее, – то вот к чему это приводит…

И во-вторых, я как никогда осознала верность слов Ленина – «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Это я особенно остро ощутила в ходе антивоенных демонстраций, которые, как я надеялась, все-таки дадут какой-то выход моему гневу… Когда сталкивалась с дублинскими бабушками, которые тоже были против бомбардировок – но только потому что «теперь-то уж Милошевич всех бедных албанцев точно этнически вычистит». И волновала этих приличных с виду старушек только судьба албанских беженцев: что будет, если НАТО не разглядит сверху, кто там албанец, а кто -нет. Бомбить людей других национальностей в Югославии для них было вполне приемлемо. Бабушки не могли быть свободными от своего лицемерного общества. Видно, это тот же менталитет, что ныне вспоминает только о людях одной-единственной национальности изо всех погибших в гитлеровских концлагерях…

На демонстрации я впервые встретила ирландских левых. Это были буйные головы- троцкисты. До этого я никогда с троцкистами не сталкивалась.

… Их можно увидеть вообще на каждой демонстрации. По любому поводу. У них всегда

были готовы соответствующие плакаты, они – профессиональные скандирователи: с "запевалой", разученным текстом и хором. Это единственное, что они делают профессионально и с удовольствием: шумные манифестации – их специальность. Их методы вербовки в свои ряды чем-то неуловимо напоминают методы "свидетелей Иеговы"- и к этому сводится, собственно, любая демонстрация для них, к призыву "Вступайте в наши ряды!"

Они гораздо охотнее, чем.что-либо ещё критикуют других левых – за недостаточный, по их мнению, радикализм. То есть, за что, что для тех главным являются не героические

крики на улицах, а мелкие, повседневные, скучные, "нереволюционные" дела по

повседневной помощи местным жителям, по их огранизации и воспитанию в них

веры в свои собственные силы решать свои собственные проблемы. Создавалось

такое впечатление, что их главный враг – именно эти левые, а вовсе не мировой капитализм, который, если их послушать, дышит на ладан и вот-вот все равно отбросит копыта, ибо не за горами всемирная революция, Грозная и Прекрасная, которая в один светлый день просто вот так возьмет себе и произойдет, как Судный День. А главное оружие в борьбе – шум, ибо победить мировой капитал можно только как следует надавив на его барабанные перепонки.

Так я познакомилась с Терезой – классическим примером такого

революционера, который громко кричит в ожидании Светлого Будущего.

Тереза была абсолютно честная, глубоко убежденная в правоте

своих идей и идеалистичная молодая девушка, с короткой, как у пацана,

стрижкой. Сначала она ухватилась за меня двумя руками: не только из-за страстного

желания пополнить свои ряды, но я из-за того, откуда я родом: Тереза никогда

ещё не видела живых русских. Она тут же обильно посыпала цитатами из Троцкого

и попыталась заверить меня, что главная ошибка нашей страны была в том, что

мы не дождались мировой революции. Этой закутанной в палестинский платок

светлоглазой молодой девушке в солдатских ботинках, не испытавшей на

себе ничего из того, черезо что прошли наши отцы и деды ради того, чтобы мое

поколение могло бесплатно учиться, лечиться, не должно было с детства

бродить по помойкам и мыть машины богатеев, не было никакого дела до реальных

достижений нашего далеко, конечно, не безупречного социализма: для нее он

просто-напросто вовсе не существовал никогда, была только "бюрократическая

диктатура", хотя большинство из тех вопросов, за которые её товарищи здесь

борются с помощью собственного горла, у нас в стране были уже решены.

Может, это-то им и кажется таким негативным?

Как посмели мы разрешить эти социальные вопросы своим трудом, а не дождавшись их громких криков?

Соскучившись по марксистской терминологии ( нечасто здесь услышишь от простых

смертных слова о диктатуре пролетариата и об интернационализме!), я провела

в их компании некоторое время – на демонстрациях. Пока меня не добили морально две вещи: первая – полная безрезультатность и бессмысленность одних только громких

криков (я быстро поняла, что мне мало было только "спустить пар" в адрес Билла

Клинтона и НАТО!) и почти религиозное ожидание революции, которая придет и всех спасет, без малейшего желания пошевелить хоть пальцем, чтобы эту революцию подготовить. Вторая – нежелание этих молодых людей знать о том, какой была в

действительности жизнь в моей стране, СССР. Ибо это не вписывается в

заложенные ими в их собственные головы схемы. Для них СССР – такое же, если не

большее зло, чем мировой капитализм, и они готовы были заткнуть уши,

услышав, что брат моей бабушки, проведший долгие годы на лесоповале на

Урале и в конце концов там и осевший, потерявший свою семью (жена бросила

его, когда он стал "врагом народа"), никогда ни словом дурным не обмолвился

о нашей стране, о революции или о других коммунистах. Не было в

нем ни грамма антисоветизма, ни капли горечи, ненависти к

"системе" и жалости к самому себе, и он, будучи уже реабилитированным,

продолжал оставаться таким же убежденным большевиком-ленинцем, каким и был

всю жизнь.

Это было не то, что они хотели услышать!

…Так или иначе, но я была буквально одержима происходящим на Балканах. Даже на работе я не могла думать ни о чем другом. Я ежеминутно следила через интернет за новостями. Я переводила то, что мне удалось узнать и рассылала это друзьям и знакомым. Мне было известно такое об этой войне, о чем и не подозревали вечно жующие Марки и смотрящие своих «Друзей» Мелины. И функционировать среди них мне становилось все труднее.

Я вспоминала слова Маяковского: «Единица вздор, единица ноль, один – даже если очень важный – не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный».

Если я всерьез не хочу мириться со сложившимся порядком вещей, мне необходимо найти себе единомышленников.

Обжегшись на троцкистах, я не оставила своих планов. И вот тогда-то я впервые вспомнила о единственной ирландской партии, которая была мне знакома в советское время….

Шинн Фейн!

О ней стыдливо молчали ирландские радио и телевидение. А если и вспоминали, то с с таким выражением лица, словно это была какая-то постыдная ирландская заразная болезнь, которую надо ото всех скрывать.

Честно говоря, я не понимаю, как можно стыдиться того, что люди борются за независимость своей родины от империалистической державы. Может, партизанам во время Великой Отечественной тоже надо было сначала провести опрос общественного мнения, особенно за рубежом, стоит бороться с «фрицами» или нет? Причем борьба-то в Ирландии идет не просто за независимость, а за ее воссоединение. Вся Европа только что бурными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию и салютом встретила объединение Германии. А вот объединение Ирландии почему-то – смертный грех. Может быть, разница-то в том, что Германия воссоединилась на чисто капиталистической основе, а Шинн Фейн провозглашает своей целью республику социалистическую?… Раз их так боится «эстаблишмент»- верные друзья натовских гостеррористов-, они, должно быть, стоящие люди!