Великая русская революция, 1905-1922 - Дмитрий Лысков

27 мая был предпринят следующий шаг по централизации продовольственных органов — увидел свет декрет «О реорганизации Комиссариата продовольствия и местных продовольственных органов», в соответствии с которым, в частности, рабочие продовольственные отряды были введены в состав Наркомпрода. При комиссариате было образовано Управление по формированию и укомплектованию всех продотрядов. Впоследствии оно было переименовано в Управление Продовольственно-реквизиционной армии (Продармии).

Декретом перед комиссариатом ставилась новая нетривиальная задача — не только обеспечить сбор хлеба в государственные закрома, но и «объединить в одном органе (Наркомпроде) снабжение населения», причем — «всеми предметами первой необходимости и продовольствия».

В документе говорилось о необходимости «организовать в государственном масштабе распределение этих товаров и подготовить переход к национализации торговли предметами первой необходимости»[880].

Декретами от 9 и 27 мая вся полнота власти в этой сфере сосредотачивалась в руках Комиссариата продовольствия и его местных органов. Была создана вертикально интегрированная структура, ответственная за продовольствие и снабжение населения товарами. Для выработки планов распределения, заготовки, товарообмена и для согласования действий организаций, ведавших снабжением, при Комиссариате продовольствия был учрежден особый совещательный орган — Совет снабжения из представителей ВСНХ, других ведомств и Центрального союза потребительских обществ (Центросоюза) — наследника созданного еще в 1898 году Московского союза потребительских обществ.

1 июля Наркомпрод приказал продовольственным органам произвести учет хлеба и назначить сроки сдачи излишков урожая 1918 года. Руководствоваться в выявлении излишков вновь следовало нормами, определенными законом о хлебной монополии от 25 марта 1917 года. Но были и некоторые изменения. Так, предпринимались первые попытки нормировать количество зерна, предназначенное на корм скоту. Например, зерно в хозяйствах разрешалось оставлять только для тех лошадей, что заняты на работах, и не более, чем для двух[881].

21 августа были введены уже советские нормы потребления для крестьянских хозяйств. Для семенного фонда без изменений оставались объемы по указу от 25 марта. Для продовольствия предписывалось оставлять в хозяйствах по 12 пудов зерна или муки и 1 пуд крупы на душу (с возможной заменой 25 % картофелем из расчета 6 пудов картофеля за 1 пуд зерна). Для скота были установлены следующие нормы: для рабочей лошади — не более 18 пудов на голову; жеребятам до 1 года — 5 пудов; крупному рогатому скоту — 9 пудов, молодому скоту до 1 года — 5 пудов; свиньям — не более 5 пудов; подсвинкам и поросятам — не более 5 пудов. Сверх этих норм на каждое хозяйство с числом едоков до 5 оставлялось дополнительно 5 пудов зерна, а на каждого едока свыше 5 душ — дополнительно по пуду[882].

«Основной принцип продовольственной политики… у Советской власти остается тот же, что был и у Временного правительства, — констатирует Н. Д. Кондратьев[883]. — И Советская власть сталкивается с теми же задачами и затруднениями по учету хлебов и нормировке потребления производителя. Номинально остаются прежними и дополнительные стимулирующие меры политики: это твердые цены, угрозы реквизиции и реквизиции, запреты частных перевозок, агитация, снабжение населения предметами первой необходимости…»

«Но…, — продолжает Кондратьев, — насколько при Временном правительстве был гипертрофирован момент свободы и уговоров, настолько при Советской власти получает небывало преувеличенные размеры момент принуждения… Начинается кровавая борьба за хлеб… Для успеха этой борьбы организуются… специальные уборочные и уборочно-реквизиционные отряды, …продовольственные отряды рабочих организаций. В связи и в соответствии с поставленной им задачей «каждый отряд должен состоять не менее как из 75 человек при 2–3 пулеметах». На вооруженное насилие деревня, наводненная вернувшимися после стихийной демобилизации армии осенью — зимой 1917/18 г. солдатами, ответила вооруженным сопротивлением»[884].

5. Кровавая борьба за хлеб

В нормальных условиях экономика сбалансирована. В Российской империи в результате непродуманных мобилизационных мер в ходе Первой мировой войны был разрушен частноторговый аппарат, транспортное сообщение, последовал промышленный кризис. Товарообмен между городом и деревней к Февральской революции стремительно коллапсировал.

Крестьянин, продавая зерно, заинтересован в покупке других продуктов и промышленных товаров. Однако введение твердых цен в условиях инфляции влекло за собой резкую диспропорцию между средствами, получаемыми с продажи сельхозпродукции, и средствами, потребными для покупки иных товаров. Происходило существенное снижение покупательной способности крестьянского населения.

Уже после Февральской революции 1917 года Временное правительство, в борьбе с продовольственным кризисом, предприняло попытку сбалансировать товарный рынок. Впервые была проведена оценка покупательной способности крестьянина. За основу расчетов был взят натуральный эквивалент— пуд хлеба и его «покупательная сила». И хоть материалы для анализа были крайне скудны[885], вчерне удалось установить, что разрыв составляет 60–70 процентов — настолько следовало либо повысить твердые цены, либо понизить цены потребляемых деревней товаров[886].

Твердые цены 25 марта 1917 года были повышены на 60 процентов. Но к осени продовольственный кризис настолько обострился, что Временное правительство было вынуждено удвоить твердые цены. Между тем, все ускоряющиеся темпы инфляции сводили эти попытки сбалансировать рынок на нет. Административное повышение твердых цен физически не могло угнаться за ростом цен «вольных», цен черного рынка.

Возникла ситуация, которая с легкой руки Троцкого гораздо позже, уже во времена НЭПа, получила название «ножницы цен». Промышленные товары, если рассчитать их стоимость в пудах пшеницы, оказывались многократно дороже, чем до войны. Ножницы цен не могли заинтересовать деревню в сдаче хлеба государству.

Но и альтернативы хлебной монополии и твердым ценам уже не существовало. Положиться на свободное ценообразование можно было только в том идеально чистом случае, если бы государство решило полностью уйти из экономики. Следовало остановить эмиссию и дать отношениям спроса и предложения постепенно стабилизировать ситуацию.

Однако вольные цены на хлеб в этом случае просто лишили бы государство возможности вести заготовки: никуда не делась ситуация, при которой уменьшение или приостановка эмиссии неизбежно вели к невозможности оплачивать государственные расходы. Между тем страна находилась в состоянии войны, требовалось снабжать фронт и поддерживать производство. Остановка эмиссии в таких условиях была бы изощренным способом самоубийства.

С другой стороны, отказ от хлебной монополии, введение рынка с продолжающим работу печатным станком привели бы к гиперинфляции и краху денежного обращения не в 1920, а к концу 1917 года. Инфляционный мультипликатор сделал бы свое дело — после полного обесценивания денег торговля вернулась бы к натуральному обмену, а теоретически выжившее в эти месяцы государство — к политике насильственных хлебозаготовок.

Собственно, уже первые попытки Временного правительства весной 1917 года провести в стране учет наличного хлеба вызвали эксцессы, часто кровавые. Н. Д. Кондратьев отмечал: «произвести учет… произвести его явно в целях отчуждения избытков хлеба при крайне недоброжелательном отношении населения оказалось невозможным»[887]. «На первых же днях революционная власть в регулировании заготовок использовала реквизицию как прямой путь получения хлеба», — пишет исследователь о положении марта 1917 года.

Главная проблема в сфере продовольственного обеспечения (как и в других сферах) в России заключалась в слишком медленном и непоследовательном введении мобилизационных мер и единовластного, если угодно «диктаторского», планового управления экономикой и хозяйством в условиях Первой мировой войны. Отрасли подвергались мобилизации по частям, где-то действовали рыночные факторы, а где-то административные, на смену выведенным из гражданского обращения или пришедшим в упадок в связи с войной структурам, не создавались новые. Так, нечем было заменить выбитый политикой «лицом к производителю» частноторговый аппарат, который постепенно деградировал до мешочничества. Введение твердых цен, а затем и монополии хлебной торговли не сопровождалось государственной программой снабжения деревни товарами первой необходимости.