Огненный столб - Джудит Тарр

Он ушел, оставаясь только в памяти. Его невозможно призвать обратно. Даже жрецы Египта, обладающие могучей магией, не могут возвращать умерших к жизни.

42

Царица уехала из Фив в Мемфис, не выйдя замуж за господина Аи и не дав ему, следовательно, права носить две короны. Было сказано, что она утомлена и в отчаянии от горя. Но, поскольку царством управляли, как и прежде, — господин Аи оставался в Фивах как главный советник и регент, а царица и в Мемфисе была царицей, как уже полжизни, — никто особенно и не возражал.

И никто не подозревал, что она сделала, какое письмо отослала под покровом ночи, о чем знали только два писца, которым хорошо заплатили за молчание. Сама она не говорила об этом ни слова.

Нофрет вовсе не была склонна обвинять Анхесенамон в забывчивости. Демон, заставивший ее пойти на это, не был демоном забвения. Он убедил ее, что она поступает правильно и вполне разумно. Не стоило волноваться теперь, когда все уже сделано и сделано самым лучшим образом.

Самой Нофрет сказать было нечего. Госпожа обратилась за помощью в ее родную страну. Египет воспримет это с ужасом. Нофрет, хеттская рабыня, хотела бы знать, как поведет себя сын великого царя Хатти, если его посадят на трон Египта. Египет возненавидит его за одно только чужеземное происхождение, но, если царевич хоть немного похож на своего отца, он найдет способ завоевывать сердца даже в царстве, так ненавидящем иноземцев.

Для Анхесенамон это было время ожидания. Разлив реки отступал с каждым днем, оставляя за собой свое богатство — черный ил, дававший Египту жизнь и силу. В самом начале времени сева, когда в стране Хатти начиналась зима, прибыл посол хеттского царя с большой свитой, охраной и слугами.

Приехал тот же человек, что и прежде, Хаттуша-зити, царский управляющий, и люди с ним были почти те же. Но Лупакки среди них не оказалось. Нофрет рассказали, что он женился, и жена его занимает высокое положение. Она добилась для него места при царском дворе.

Все это было очень отрадно. Хорошо, что ее брат поднялся так высоко и так быстро. Но Нофрет была бы рада снова увидеть его.

Если повезет, если в Египте будет хеттский царь, она сможет сделать и лучше: получить разрешение, поехать в страну Хатти и навестить его. И других братьев, если захочет. Они не смогут смотреть на нее с презрением, если их сестра приедет как женщина с положением, главная служанка самой царицы.

Но это случится не скоро. Двор и царство считали, что Хаттуша-зити приехал выразить соболезнования по поводу смерти царя, а также подозревали, что он приехал разведать обстановку в Египте, узнать, кто будет царем. Это выглядело разумно, предусмотрительно и вполне естественно для такого хитрого монарха, как Суппилулиума.

Царица приняла его при дворе, как принимала каждое посольство, с теми же словами и жестами, с тем же древним ритуалом, где в череде традиционных фраз говорилось все и ничего. Она не выказывала ни малейшего волнения, а Хаттуша-зити никак не давал понять, что прибыл по воле кого-то еще кроме своего царя.

Все было разыграно красиво, словно царственный танец; она в своих золотых украшениях, он в самом роскошном хеттском придворном платье, в высокой конической шапке, отчего казался еще выше, чем на самом деле. Его охрана имела весьма воинственный вид: высокие, могучие, широкогрудые мужчины — из каждого можно было сделать двух стройных соотечественников царицы, — звенящие бронзовыми доспехами и увенчанные высокими шлемами. Среди охраны царицы с ними могли сравниться нубийцы — угольно-черные великаны, в чьи густые черные волосы были вплетены куски янтаря и золотые самородки.

Но когда все слова были сказаны, все подарки вручены и приняты, посольство отпущено и царица удалилась в свои покои — отдыхать, по ее словам, от дневных трудов, — в маленькой уединенной комнатке произошла еще одна ее встреча с послом. Это случилось не в самом дворце царицы, но в соседнем, мало используемом крыле. Она приказала подготовить его, прибрать и обставить так, чтобы там могли расположиться царица и царский посол. Были поданы вино, изысканные угощения, даже сладости из тех, что, как говорили, больше всего любят в стране Хатти.

Ожидая появления Хаттуши-зити, Анхесенамон с одобрением разглядывала большое блюдо жареной баранины с ячменем.

— Они едят такое? Без всяких приправ и пряностей?

— Вкус тонкий, — сказала Нофрет, — но он может нравиться только тому, кто вырос на такой пище.

Анхесенамон чуть поморщилась.

— По-моему, у вашего народа не слишком утонченный вкус.

— Это всего лишь юность по сравнению с Египтом.

Кроме них двоих, там больше никого не было.

Царица не верила, что ее служанки смогут сохранить дело в тайне от своих приятелей и любовников. Она не опасалась, что хеттская служанка предаст ее или причинит зло. Нофрет надеялась, что ее госпожа полагается на хеттскую честность, но, скорее всего, это была самоуверенность и убежденность, что только египтянин может осмелиться покуситься на убийство египетской царицы.

Хеттский посол тоже пришел лишь с одним сопровождающим, высоким и спокойным человеком, который незаметно пристроился у дверей. Переводчика не было, кроме Нофрет. Царица и посол были одни и могли вести доверительный разговор без посторонних.

Нофрет, стараясь не показываться из-за спины своей госпожи, чувствовала на себе взгляд хетта. Хаттуша-зити взвешивал, судил, делал выводы, поскольку она была голосом своей госпожи, а черты ее лица были такими родственными ему.

После того как были произнесены слова приветствия, Хаттуша-зити задал первый вопрос, обращаясь к Анхесенамон:

— Эта женщина — она ведь из наших?

Нофрет не хотелось переводить эти слона на египетский, лучше было бы сочинить еще какие-либо приветствия и подходящий ответ. Но это нужно было сделать слишком быстро. Она перевела вопрос так, как его задал Хаттуша-зити, словно он не имел к ней никакого отношения.

Анхесенамон бросила на Нофрет быстрый взгляд, но ответила так, будто та была всего лишь голосом:

— Да, моя служанка родом из Хатти. Мне говорили, что ее захватили и продали в Митанни. Родные не искали ее?

Она прекрасно знала, что нет, но дело Нофрет было помалкивать, когда не приходилось переводить слова одного или другого. Хаттуша-зити нахмурился и потер подбородок.

— Честно говоря, ваше величество, я не знаю. Это нужно выяснить?

— Возможно, — ответила Анхесенамон, — но не сейчас.

Она погрузилась в молчание, как умеют только царицы, а царицы Египта — в особенности. Такое молчание подавляет волю, открывает плотно закрытые рты, заставляет людей говорить только для того, чтобы избавиться от груза царственной терпеливости.