Огненный столб - Джудит Тарр

У берега реки ждали погребальные лодки. В тот день, по приказу царицы, другие лодки по реке в Фивах не плавали; только те, что служили для последнего путешествия царя. Его погребальные носилки поместили на лодке с единственным гребцом и группой плакальщиц, которую тащил за собой корабль со многими гребцами. Процессия погрузилась на другие лодки, пересекая реку в траурном молчании.

Перед отплытием Анхесенамон прокричала слова, древние, как Египет, и юные, как ее горе:

— О мой брат, о мой муж, о мой любимый друг! Останься, останься со мной! Не оставляй меня одну, не пересекай реку. Гребцы, зачем вы так спешите? Дайте ему задержаться еще немного. Вы потом вернетесь по домам, а он останется в доме вечности.

Ответом ей был только плеск воды. Крик закончился бессловесным долгим воплем скорби. Женщины поддерживали рыдающую царицу, пока та не успокоилась; суда уже подходили к западному берегу.

Управители страны мертвых ждали там, где от края реки простиралась Красная Земля. Носилки снова заняли место в голове процессии, за ними несли вещи для загробной жизни, затем шла царица и все остальные. Она шла вперед по обязанности, не имея другого выбора, среди молчания и женского плача.

Процессия вышла из города в долину мертвых, из Черной Земли с мягкой почвой и богатой зеленью в голую безжизненность Красной Земли. Различие должно было потрясать: из зелени в пустыню, из жизни в смерть. От солнечного жара долгий путь становился еще труднее. Это было страдание, жертва, приносимая в память умершего царя.

Его гробница по сравнению с другими выглядела жалко. Какой-то вельможа начинал строить ее для себя, но или разорился, или умер слишком рано, не успев закончить. Слуги царицы сделали все возможное, но у них было очень мало времени, тем более что пришлось соблюдать слишком много ритуалов и придворных церемоний. Атрибуты загробной жизни, принесенные сюда, были лучшим, что удалось собрать из его собственных вещей, из наследства отца и братьев, из оставшегося от прежних похорон. Все они были совершенно необходимы, потому что царь и в загробном мире должен сохранять положение, которое имел при жизни, иначе он не обретет уважения среди обитателей темных земель.

«Спешка не пойдет ему на пользу», — думала Нофрет, продвигаясь вперед следом за госпожой. Анхесенамон была совсем рядом, но казалась бесконечно далекой, не замечая ничего, кроме умершего. Волновало ли ее, что обряды не исполнены как должно, что все делалось слишком наспех, что дом вечности невзрачен и непрочен, с кривыми стенами и скособоченной крышей? Может быть, и нет. Вероятно, этого вполне достаточно, ведь горе остается горем при любых обстоятельствах.

У края Красной Земли, где дорога стала слишком крутой и каменистой для неловких ног коров, носилки взяли люди, предоставив коров самим себе. Впереди шел жрец с кувшином и курильницей, отгоняя злых духов. Но один дух явился на его зов, вполне живой и солидный, в маске Хатор. Он произнес приветственные слова голосом смертного с хорошими сильными легкими. Это больше напоминало рев быка, чем мычание коровы.

Явление исчезло, пропустив процессию. Люди продолжали свой путь вперед и вверх, направляясь к открытой гробнице, ожидавшей, что в нее будет кто-то положен.

Здесь, на пороге вечности, время шло быстро. Сильные слуги подняли гроб царя с носилок и стоймя прислонили к камню. Анхесенамон подошла, грациозная, как танцовщица, обняла его. По сравнению с теплом живого тела он был холодным, твердым и недвижимым, какой всегда бывает смерть.

Плач и стенания зазвучали предельно громко. Отражаясь от скал, звуки, казалось, взлетали до самых небес.

Когда замерло эхо, жрецы мертвых засуетились перед гробницей. Здесь было много дела, много магии, обрядов, которые дадут умершему память о жизни и свободу жить на земле дальше запада. Они возвратят ему тело, силу, сердце, душу и голос. Магическая сила снова позволит ему видеть и слышать, осязать, чувствовать вкус и запах — все его чувства вернутся к нему в доме вечности.

Возглавлял жрецов господин Аи в мантии из шкуры леопарда. На нем была синяя корона, что полагалось только царю. Аи держался прямо, в нем чувствовалась сила, но все же он постарел. Во дворце его называли стариком, люди говорили о нем как о старике, но для Нофрет он всегда был мужчиной чуть старше среднего возраста.

Но больше он им не был. Господин Аи словно усох в своей коже, морщины на лице углубились, нос стал выдаваться еще сильнее. Он походил на старого орла со скрюченными когтями, полуослепшего, с мрачным упорством сидящего на своей скале.

С таким же мрачным упорством господин Аи исполнял сейчас обязанности, доверенные ему богом и судьбой. Он произносил слова, открывающие каждое из чувств умершего, совершая обряд с четкостью, подчеркивавшей суетливую поспешность жрецов. По тому, как жрецы суетились и неразборчиво бормотали, Нофрет заподозрила, что они даже делают ошибки; но Аи не ошибался. Все чувства царя были открыты по полному и правильному обряду тем, кто любил его при жизни и заботился о нем после смерти.

Гробница была построена так скверно, что вряд ли царю будет особенно приятно пользоваться там всеми своими чувствами. Но не дело Нофрет говорить об этом. Она молча наблюдала, как царя внесли наконец в тесную гробницу, уложили среди груд торопливо сваленных вещей и запечатали саркофаг на целую вечность.

Последним, что ей запомнилось, было тусклое мерцание лампы, блеск золота, наваленного вокруг, и на массивной каменной глыбе, скрывавшей его тело, единственная хрупкая и живая вещь, которая останется в этом месте: венок из лотосов, принесенный Анхесенамон. Она сама положила его на глыбу, расправив дрожащими пальцами, разгладив лепестки, которые уже начали увядать под жарким солнцем Египта.

Потом царица вышла наружу, на свет, а царь остался в вечной тьме. Она через силу поела на поминальном пиру среди вельмож и придворных. Тутанхамон будет пировать там, внизу, как верили египтяне, обеспечив его огромным запасом провизии, чтобы хватило на весь путь в страну мертвых. Но никто из живых не составит ему компании. Даже жрецы при царской гробнице будут служить его памяти под солнцем, подальше от печатей, заклинаний, всяческих предосторожностей и защит, налагаемых на дома мертвых.

Он ушел, оставаясь только в памяти. Его невозможно призвать обратно. Даже жрецы Египта, обладающие могучей магией, не могут возвращать умерших к жизни.

42

Царица уехала из Фив в Мемфис, не выйдя замуж за господина Аи и не дав ему, следовательно, права носить две короны. Было сказано, что она утомлена и в отчаянии от горя. Но, поскольку царством управляли, как и прежде, — господин Аи оставался в Фивах как главный советник и регент, а царица и в Мемфисе была царицей, как уже полжизни, — никто особенно и не возражал.