Избранное - Ван Мэн

Много раз Ни Цзао доверял тем завышенным самооценкам, которые давал отец своим скрытым талантам. В самом деле, разве не тронет тебя боль человека, который страдает оттого, что его внутренние силы находятся в состоянии спячки? Ему вспомнились слова героя фильма «Дело Сюй Цюина»: «Я — зернышко озимое, мне суждено страдать оттого, что я никогда не произрасту, не дам всходов!..» Ни Цзао горячо убеждал отца в обратном, успокаивал его, прибегая к самым красивым словам, распространенным в новом обществе. Надо двигаться вперед, преодолевать трудности и бороться, надо дорожить временем! Не следует дотошно подсчитывать свои достижения и потери и глубоко переживать успехи и неудачи. Важно постараться преодолеть индивидуализм с его узким взглядом на жизнь и философию геройства с ее пустословием и хвастовством. Нужно, чтобы в твоей жизни существовала твердая цель; надо настойчиво трудиться, чтобы с каждой каплей пота рождалась частица успеха, надо проявлять талант, усердие. В науке нет ровных путей…

Но я не святой, я уже давно говорил тебе, что меня мучат две проблемы, которые мешают мне раскрыть свои потенциальные силы. Первая — мой брак и семья. Вторая — мое общественное положение. Я давно уже перевалил за сорок — преодолел пору жизненных сомнений, однако до сего времени так и не добился ни уважения людей, ни их понимания.

Ни Цзао взорвался. Между отцом и сыном разгорелся ожесточенный спор. Разве может так говорить человек, обладающий нормальными человеческими способностями? Председатель Мао учит, что основой всяких изменений являются внутренние причины, что до внешних обстоятельств, то они составляют лишь условия этих изменений. Почему ты без конца твердишь о каких-то объективных причинах? Ты, наверное, читал сказку Андерсена… На кладбище стояла надгробная плита, на которой было написано, что здесь похоронен поэт, не успевший написать ни единой строки. Под другой плитой лежал великий полководец, которому так и не довелось командовать армией. В третьей могиле покоились останки изобретателя, гениальные идеи и проекты которого так и остались в голове…

Ни Учэн сначала возмутился, а потом его охватила печаль. Он вдруг вспомнил «Подлинное жизнеописание А-Кью». В повести Лу Синя самое низкое социальное положение занимает маленькая монашка. А-Кью, не способный одолеть даже Маленького Дэна, осмеливается тем не менее дотронуться до бритой головы монашки, которая сквозь слезы ему говорит: «Проклятый А-Кью!» — все, чем может она ему ответить. Так вот, я стою еще ниже, чем эта монашка. Все эти а-кью, которых лупят маленькие дэны или бородатые ваны и которых в дрожь кидает при виде господина Чжао, имеют право бесцеремонно щупать мою голову, а я не могу даже их обругать: «Чтоб тебя убило на месте!» О чем это говорит? О том, что все эти бездари, серости, которые находятся вокруг меня, эти самые а-кью, без таланта и знаний, не имеющие ни на грош революционной искренности, — все они, уставившись на мою башку, нацелились ее щипать и щупать. Они меня считают никому не нужным существом, балластом — чем-то вроде козявки. Они поносят меня за то, что я ни на что больше не способен, кроме как держаться на плаву. Вот почему я решил уйти с работы… Я куплю себе маленькую печурку для угля и стану «домохозяйкой»… Ах, простите, — «домохозяином»!

После споров с отцом Ни Цзао едва дышал. К счастью, он воспринимал новую жизнь радостно и оптимистически, поэтому не страдал бессонницей, наслушавшись оригинальных, чтобы не сказать, странных теорий «домохозяина», который, по его же словам, был куда хуже, чем лусиневская монашка.

Поспорив с отцом (надо заметить, что инициатором встреч был обычно отец, не обремененный особыми заботами, в отличие от сына, который часто был занят), в минуты, когда они обычно прощались, Ни Учэн в большинстве случаев старался разрядить обстановку. Отец начинал заверять сына, что он с оптимизмом смотрит в будущее. Вооруженные теорией марксизма-ленинизма и идеями Мао Цзэдуна, мы сможем преодолеть все трудности, которые носят временный характер, а также избавиться от всех существующих тревог. Вместе со строительством социализма и с развитием социалистических преобразований трудности исчезнут без следа!

Если судить по внешнему виду отца, то он говорил эти слова вполне искренне, без тени лицемерия, что было вызвано прямо-таки лютой злобой к тому положению, в котором он находился, и чувством удрученности, которое он 414 постоянно испытывал, а также тем, что на протяжении вот уже десяти лет он непрестанно восхвалял марксизм-ленинизм и идеи Мао Цзэдуна. Ни Цзао не понимал, как эти два состояния отца уживаются вместе — постоянное нытье и оптимизм, — однако он не видел оснований не верить отцу. А может быть, отец мечтал вступить в партию, занять высокий пост или получить выгодное место? Нет, у Ни Учэна вряд ли были подобные расчеты.

В 1954 году Ни Учэн объявил, что собирается написать статью с критикой буржуазного прагматизма. Идея отца вызвала у сына большие сомнения. Ну какой же он марксист-ленинец? Один смех! Это же будет выглядеть как насмешка над марксизмом-ленинизмом. Но через две недели статья была написана, и отец отослал ее в какую-то крупную газету, а еще через две недели из редакции пришли гранки, которые Ни Учэн восторженно совал каждому встречному, объясняя, что его статья будет скоро опубликована в большой газете. Это — важнейшее событие всей моей жизни, крутой поворот во всех моих делах! Как только получу гонорар, говорил он каждому, непременно приглашу всех друзей в ресторан. Говоря это, Ни Учэн требовал, чтобы собеседник сказал, в какой именно ресторан он желает пойти: во «Всеобщую гармонию» — «Тунхэцзюй» или в «Башню собрания цветов» — «Цуйхуалоу»? А может быть, в «Пекинскую утку» или «Ароматы моря»? Несколько дней подряд с его лица не сходила улыбка, он вел себя раскованно и свободно, словно парил на крыльях. Он походил на «оперившегося небожителя, взлетающего к небесам».

Правил гранки он по крайней мере дважды и несколько раз сообщал своим приятелям и детям, что через два дня его статья появится в газете. Но вдруг редакция сообщила, что статья не пойдет.

Ни Учэн побледнел. Он был почти убит. Оседлав велосипед, он, истратив на дорогу полтора часа, прикатил к Ни Цзао, который давно жил самостоятельной жизнью. Выкладывая сыну новость, он весь дрожал, его зубы выбивали дробь, а затем у него началось расстройство желудка, и ему не удалось сдержаться… Он обрушился с проклятиями на редакцию газеты, которая его одурачила и осрамила. Ее сотрудники совершили плагиат, украв основные положения статьи. После истории с газетой Ни Учэн сразу как-то сильно постарел…

В 1955 году, во время борьбы против контрреволюционеров, Ни Учэна «вытащили» на свет, и он стал объектом критики как предатель и международный шпион, поскольку общался с иностранцами, в частности с Ши Фуганом. Во время критики он не высказывал своих обид, честно признав, что во время кровопролитной войны — Сопротивления Японии — он своими поступками и высказываниями действительно походил на предателя. Старым участникам войны он открыто заявил, что он национальный ренегат и готов в любую минуту подвергнуть себя «суду отечества». Когда он это говорил, его правая рука непрестанно теребила вторую сверху пуговицу на куртке, что означало его готовность распахнуть ворот и подставить грудь под пулю.

Кампания критики кончилась довольно безболезненно, не дав каких-то особенных результатов. Ему сказали, что его вопрос относится к разряду обычных вопросов «об историческом прошлом», что сильно опечалило и даже возмутило Ни Учэна. При каждом удобном случае он всякий раз вспоминал историю оскопления Сыма Цяня, его «жестокий позор» — это древнее выражение сейчас висело у всех на языке. На собраниях и после собраний, в общественных местах и во время частных бесед он без устали твердил, что «жестокий позор», который ему довелось испытать, никоим образом не может поколебать его веру в Коммунистическую партию Китая, в марксизм-ленинизм и величие идей Мао Цзэдуна. Последние слова он повторял особенно часто, что помогло ему без особых происшествий прожить весь 1957 год. Среди его сослуживцев было несколько человек, которых он сравнивал с А-Кью и Маленьким Дэном, — людей, способных обидеть маленькую монашку. Во время кампании борьбы с правыми в 1957 году этих людей зачислили в категорию «дурных элементов», сделали объектом борьбы. Ни Учэна охватило ликование, наверное такое же, какое испытывали «леваки». Борьба с правыми — это необходимо, борьба с правыми — это прекрасно! Как-то во время последнего этапа кампании Ни Учэну пришлось разговаривать с одним ответственным ганьбу, человеком, известным в сферах политических, который подвергся «организованной критике», благодаря чему приобрел необыкновенный авторитет. Ганьбу сказал ему: ваши революционные устремления… красивы только на словах!