Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин

– Вы акушерка?

– Рассмешил. Разве я похожа? Просто я здесь выросла, а за восемь лет, которые прожила в городе, такие молодцы не вырастают. Так откуда?

– Из Красноярска.

– О-о! Красноярские столбы. Скажите, они правда такие живописные, как это подают на открытках?

– Я их живьем не видел.

– Опять кокетничаем? Вы не похожи на комнатного мальчика.

– Вполне серьезно. Я сторонник водного туризма: горная река, пороги, плот, внизу вода, вверху солнце.

На берег вылез десятилетний мальчишка и подбежал к ним.

– Люськ, это кто? – спросил он, разглядывая Гущина.

– Это дяденька, который очень сильный, а искупаться боится. А для тебя я не Люська, а тетя Люда. – И, обращаясь к Гущину, посетовала: – Никак не хочет называть меня тетей.

Любопытный мальчишка не уходил. Тетя Люда перевернулась на живот и раскрыла книгу. Гущин начал прощаться. Она повела бровями, словно удивлялась, мол, смотрите, это ваше дело. Он медленно пошел, надеясь, что она окликнет его, а когда готов был признать маневр неудавшимся и хотел остановиться, чтобы сменить тактику, – все-таки услышал:

– На завтра опять солнечный день обещали, так что приходите в форме.

А это можно было считать авансом, и немаленьким.

4

На рыбалку уезжали в шесть часов вечера. Из подготовительных мероприятий Гущину доверили добычу червей. Собственно, он сам напросился что-нибудь сделать, и Колесников, прикинув, что экипировкой сподручнее заняться им, живущим в поселке, оставил на его заботы червей. Отказаться Гущин постеснялся, не признаваться же, что боится их. Он пообещал, но как это делается, представлял в основном теоретически, точно так же, как и плаванье по речным перекатам на плоту, о котором говорил Людмиле.

После обеда он ушел с работы. По дороге в гостиницу появилась идея поймать пацаненка и за сто граммов конфет уговорить накопать. Он даже подумал, что было бы хорошо встретить племянника новой знакомой и заодно расспросить его о тетке. Но мальчишек на улице было мало и все какие-то не подходящие для такого дела: то совсем еще крохотные, то почти подростки, которые вряд ли согласятся копаться в навозе из-за конфетки. Одного он все же окликнул, но тот подозрительно посмотрел на него и скрылся за дверью, через минуту из окна выглянула женщина, и Гущин, не дожидаясь вопросов, пошел дальше.

В квартире не оказалось ни одной банки. Он послонялся из комнаты в комнату и с тоской пошел искать на помойки. Как раз в тот момент, когда он высмотрел чистую и вместительную банку, его окликнул женский голос:

– Ты что здесь лазаешь?

– Металлолом собираю. – Гущин думал, что это Людмила застала его за таким глупым занятием, но, когда оглянулся и увидел Юлю, обрадовался: – Юленька, выручай. Колесников поручил накопать червей, а у меня ни лопаты, ни тары, и вдобавок я не знаю, где их искать.

Он просил без всякой надежды, чтобы скрыть смущение. Но, когда она согласилась и приказала идти за ней, Гущин не удивился.

Длинной улицей, пересекающей поселок из конца в конец, Юля привела его в «Шанхай». По дороге она много смеялась и здоровалась. Они остановились у добротного дома. Ворота высокого забора были рассчитаны на автомобиль, а участок между ними и дорогой – забетонирован… Гущин удивился. Мальчишеская фигурка Юли в бессменных брюках и простенькой мужской рубашке казалась случайной перед фундаментальной усадьбой. Но, погремев щеколдами, она ловко открыла дверь. В дом Гущин не пошел. Она предложила самогонки и никак не могла понять, почему он смеется. Ей непременно хотелось угостить его хотя бы квасом, и, не обращая внимания на отнекивания, убежала в дом и вернулась с ковшом. Еще не попробовав, а только поднеся ко рту, Гущин почувствовал, какой он холодный и ядреный.

– Райский напиток, – выдохнул он, возвращая пустой ковш.

– Еще принести?

– Нет, хватит, так и ангину схлопотать можно. Он что, из морозилки?

– Зачем холодильник жечь. У нас подвал глубоченный.

– Хорошо живешь!

– А здесь все хорошо живут. Прииск раньше очень богатый был. Да и теперь кто покрепче по артелям ушли, золото моют. Мой дядька говорит: «Нужно знать, где ходить, чтобы золото к подметкам липло», а про Женьку Колесникова поет:

Тот, кто служит в ТВС[1],

Много пьет и мало ест,

А кто служит в КБО –

Морда – во! И пузо – во!

Только ну их всех.

– Что так?

– Женьку, дурачка, жалко, горбатится на работе, а хоть бы слово доброе от кого услышать. Чужой он в Михайловке, три года прожил – и все равно чужой. А ты что, в штиблетках на рыбалку собрался?

– Он мне сапоги обещал.

– Смотри, а то бы я нашла.

– Ты лопату давай быстрей. И так опаздываю.

– Зачем лопату? Видишь мостки? Поднимешь, там их море.

Гущин отворотил первую тесину. Спрессованная до блеска земля была изрисована извилистыми ходами. Червяки быстро расползались. Он кинулся искать щепку. А Юля уже сидела на корточках и собирала их в банку.

– Чего ты ищешь?

– Чем их цеплять.

– Пристраивайся рядом и обирай. Руки-то на что?

Гущин потянул одного, но червяк цеплялся за норку, он потянул сильнее и вытащил сплющенный обрывок. Выдавленная из него коричневая жидкость прилипла к пальцам. Гущин страдальчески сморщился и стал торопливо оттирать их о траву.

– Ой, да ты боишься, – обрадовалась Юля. – Такой здоровый, а боится. Хочешь, за шиворот положу!

Обхватив Гущина со спины, она, дразня, поднесла червяка к его лицу. Он резко оттолкнул руку. Но Юля не хотела уступать и сильнее обнимала его шею. Сердчишко ее заколотилось в спину Гущина, а дыхание стало тяжелым и горячим. С трудом сбросив ее, обозленный Гущин пошел мыть руки. Не глядя на Юльку, он долго бегал по двору, пока не увидел бельевой бачок под водостоком. Когда он вернулся, Юля насупленно пыталась приподнять следующую тесину.

– Ты обиделся?

– Что за идиотские шутки.

– Я не хотела. Подними доску, я сама наберу.

Когда банка была полной, она сходила на огород, пересыпала червей землей и закрыла сверху капустными листами.

Возвращались молча. Гущин услышал, как шаркают по земле ее босоножки, и ему стало стыдно.

– Ну ладно. Давай мириться.

– А я и не собираюсь воевать.

Через несколько шагов она снова смеялась.

Возле дома Колесникова уже стояла машина. Рядом, на лавочке, сидел Лемыцкий и с ним два незнакомых мужчины в болотных сапогах. Первый назвал себя Володей. Гущин видел его в кабинете энергетика в день приезда. Второй после фамилии Шелудько добавил: председатель цехкома. Сам Евгений Матвеевич застрял на работе. Но ждали его