Жемчужина, сломавшая свою раковину - Надя Хашими

вдоль бесчисленных магазинов и мелких лавочек. Единственный раз Бараан-ага мельком взглянул на сидящую рядом с ним жену, но с таким непроницаемым лицом, что понять, о чем он думает, было невозможно.

Они свернули на узкую улочку. Дома здесь стояли так плотно, что даже маленький ребенок мог бы без труда закинуть яблоко в соседний двор. Шекиба вспомнила родную деревню, где между домами лежали просторные поля.

Дом Бараана-ага находился ближе к середине улицы. Выкрашенные в ярко-голубой цвет ворота сразу бросались в глаза.

При мысли, что сейчас она окажется за стенами этого дома один на один с привезшим ее сюда мужчиной, Шекибу охватила паника. На мгновение ей даже представилось, как она выпрыгивает из экипажа и бежит куда глаза глядят, скрываясь в лабиринте столичных улиц. Но, вспомнив, как Азизулла поймал ее на главной площади деревни, избил и приволок домой, Шекиба решила воздержаться от побега.

Бараан-ага открыл ворота и прошел во двор, Шекиба последовала за ним. Дворик был небольшой, но чисто прибранный и уютный — с множеством цветущих растений и большой клеткой, в которой прыгали три желтые канарейки. Они пересекли двор, и Шекиба вошла вслед за мужем в свой новый дом.

Женщина лет двадцати с небольшим сидела, склонившись над шитьем. Она подняла голову и взглянула на вошедших. Судя по всему, их появление ее не удивило.

— Гюльназ, это Шекиба. Покажи ей, пожалуйста, ее комнату. Да, еще: у нее нет с собой вещей, так что дай ей пока пару платьев.

Гюльназ отложила шитье в сторону и окинула взглядом стоявшую перед ней непонятную фигуру, закутанную в голубую паранджу. Бараан-ага развернулся и ушел. Похоже, его совершенно не интересовало, как дальше будут развиваться события и поладят ли между собой эти две женщины.

— Сними паранджу, — сказала Гюльназ. — В доме ты выглядишь в ней глупо.

По тону женщины было ясно, что она здесь хозяйка. «Первая жена Бараана-ага, — поняла Шекиба, — и появление второй жены ее не радует». Шекиба стянула паранджу, но осталась стоять боком к Гюльназ, так, чтобы та видела ее «хороший» профиль.

— Я знаю, они зовут тебя Шекибой-халим. Повернись, я хочу видеть твое лицо.

Шекиба медленно повернулась и с нарочитой невозмутимостью уставилась в лицо первой жены своего новоиспеченного мужа. Несколько секунд обе женщины изучали друг друга. Гюльназ была красивой, но, конечно, не такой ослепительно прекрасной, как Бинафша. У нее была гладкая матовая кожа, большие темные глаза, изящные, словно две высокие арки, брови. Густые каштановые волосы мягкими локонами обрамляли лицо и ложились на плечи.

— Понятно, — сказала Гюльназ, не в силах скрыть испуга. — Ну что же, пойдем, я покажу тебе твою комнату.

Дом Бараана-ага почти ничем не отличался от тех, где Шекибе приходилось жить до сих пор: за гостиной следовала маленькая кухня, затем — общий холл и небольшой коридор, в котором располагались жилые комнаты. Всего их было четыре. Комната Шекибы находилась в самом конце коридора — помещение без окон размером восемь на десять футов. В углу на полу лежал тюфяк с одеялом и подушкой. Рядом стоял низенький круглый стол, на нем — электрическая лампа.

— Одежду принесу потом, — сказала Гюльназ. — Пока поживешь здесь. Обед будет позже. Еду на сегодня я приготовила. С завтрашнего дня можешь начать работать по дому.

— Гюльназ-ханум, я…

— Не зови меня так. Если люди услышат, это будет выглядеть странно. Ты теперь тоже его жена. Зови меня просто по имени.

— Прости. Я…

— И хочу сразу предупредить: это мой дом, и порядки здесь устанавливаю я, не рассчитывай, что тебе удастся навести тут свои. Ты здесь только потому, что он так захотел. Но это не значит, что ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится.

— У меня и в мыслях не было…

— Отлично. Значит, будем считать, что вопрос закрыт Я просила его, чтобы он поселил тебя отдельно, но пока такой возможности нет, ты находишься в моем доме.

Гюльназ была немногим старше самой Шекибы, но вела себя с такой агрессивной самоуверенностью, что Шекиба невольно вспомнила своих теток, которые понукали ею, пока она жила у бабушки. У Шекибы не было оснований считать, что Гюльназ станет относиться к ней как-то иначе, но, по крайней мере, она могла пролить свет на эту странную историю с замужеством.

— Извини, Гюльназ-джан, могу я задать тебе один вопрос? Почему я здесь?

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Ты только что сказала: я здесь, потому что он так захотел. Так почему он захотел, чтобы я была здесь?

— Ты действительно не знаешь?

— Нет.

Гюльназ возмущенно и шумно вздохнула и вышла из комнаты, оставив Шекибу один на один с ее вопросами.

Ближе к вечеру Шекиба вновь встретилась с Гюльназ, точнее, услышала ее голос. Та подошла к дверям комнаты и, не заходя, крикнула, что на столе на кухне оставлен обед, если Шекиба захочет, может поесть. Шекиба рассеянно смотрела на закрытую дверь, но так ничего и не ответила. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Здесь она была чужаком, даже большим, чем в семье у Шагул-биби. Кроме того, Шекиба снова была женщиной. Надетое на ней платье казалось тяжелым и неудобным. Шекиба почти разучилась покрывать голову платком и следить за тем, чтобы он не сползал. Покидая гарем, она оставила свой мужской костюм в комнате Бинафши, но прихватила корсет, с помощью которого смотрители делали грудь менее заметной. Шекиба так привыкла носить корсет, хотя он иногда сильно натирал кожу, что без него стыдилась показаться на людях.

Сидя в своей комнате, Шекиба размышляла: как же сложится ее жизнь в качестве второй жены любовника Бинафши, человека, который самым подлым образом предал эмира, и как вообще получилось, что она оказалась втянутой в эту двойную аферу?

Весь вечер и полночи Шекиба настороженно прислушивалась, не раздадутся ли в коридоре шаги Бараана-ага. Наблюдая за жизнью гарема, она знала, что мужчина иногда приходит к женщине в самое неожиданное время — днем, на рассвете или глубокой ночью. Шекиба чувствовала, что не готова остаться со своим мужем один на один за закрытой дверью. Лишь к утру она незаметно провалилась в сон.

— Послушай, ты должна поесть. Мне все равно, чем ты тут занимаешься, но я не имею ни малейшего желания, чтобы твоя голодная смерть была на моей совести. И вот тебе платье. Это все, чем я могу поделиться. Если захочешь новое, пусть он купит тебе.

Шекиба вздрогнула от резкого голоса и, проснувшись, приподняла голову. Протирая глаза, она наблюдала, как Гюльназ ставит на столик