Долгий сон - Ричард Райт

— Глория! — позвал он громко.

Слабо скрипнула половица. Боится она, что ли? Он не отрывал палец от звонка — если она дома, он заставит ее подойти к двери.

— А-а, да пошла ты… — Он выругался и шагнул было с крыльца. Штора на окне колыхнулась. Что за свинство; ведь она дома! Он приложил рот к филенке двери. — Глория! Это Пуп!

За дверью раздались шаги, дверь приоткрылась, и в щелке показалось лицо Глории.

— Заходи, быстро, — сказала она и, распахнув на мгновение дверь, снова поспешно закрыла ее на засов.

— Вы что так трясетесь? — спросил он.

Не отвечая, она прошла в темноте мимо него.

— Кто это там? — хрипло спросил мужской голос.

— Пуп, — прошептала Глория. — Зажгите свечку.

Секунду спустя в зыбком свете обозначились неясные очертания мужской фигуры, стоящей в дверях на другом конце коридора.

— Здравствуй, Пуп, — долетел до его слуха приветливый шепот.

Рыбий Пуп вошел на кухню — там, освещенный мерцающим пламенем свечи, стоял доктор Брус.

— Вы, док? Господи, вас-то как сюда занесло?

— Ох, хорошо, что ты пришел, — сказал доктор Брус. — Я боялся звонить тебе. Слушай, ты не представляешь себе, какой для меня удар, что так случилось с Тайри.

Рыбий Пуп пригляделся — доктор, казалось, состарился на десять лет. На левой скуле у него чернела огромная шишка. Заплывшие глаза налились кровью; он был без пиджака, и из-за пояса у него торчала рукоятка пистолета. Посреди кухни на полу стояли два чемодана.

— Папа умер, — отводя взгляд, проговорил Рыбий Пуп. — Застрелили его.

— Пуп, я хочу, чтоб ты знал, что произошло… Как бы тебе это ни изображали, помни: я действовал по принуждению. Горько мужчине сознаваться, что он стал помойной тряпкой в чужих руках… После завтрака ко мне в кабинет нагрянули полицейские, забрали и повезли к Мод. Держа у виска пистолет, заставили дважды позвонить Тайри. Если бы я отказался, меня застрелили бы. Потом надели на меня наручники и поволокли в лес, убивать… — Голос у доктора Бруса сорвался, он дрожал всем телом. — Пуп, я не герой, я обыкновенный человек, как другие. Я струсил. Забыл о гордости — какая там гордость! — стоял на коленях, плакал, как маленький… Обещал, что дам им пять тысяч, если отпустят, поклялся, что уеду и никогда больше не вернусь в эти места. Их обуяла алчность, сказали, чтобы я взял деньги и сегодня вечером привез их на квартиру к Мод. Я снял со счета в банке все до цента, и вот — укрылся у Глории. Машина спрятана за домом. Еду в Мемфис… — Доктор Брус осекся, зажав себе рот ладонью, и заглянул Пупу в глаза. — Хочешь меня убить? Убивай, — сказал он с надрывом. — Ты, конечно, считаешь, что я убил твоего папу…

— Не надо, док, — жалобно сказал Рыбий Пуп.

— Мы едем вдвоем, Пуп, — кротко сказала Глория.

Рыбий Пуп закрыл глаза. Тайри умер. Глэдис умерла. А теперь уезжают и Глория с доктором Брусом.

— Пуп, ты молод, — говорил между тем доктор Брус. — У тебя вся жизнь впереди. Уезжай, мальчик! Здесь ты обречен!

— Пуп, ради Бога, поверь, это правда! — с мольбою в голосе поддержала его Глория. — Уезжай, пока не поздно! Поступи опять в школу, тебе откроются иные возможности. Не позволяй ты им толкать себя на путь Тайри! Ни в коем случае!.. Тебе на выбраться из этой ямы! Так и будешь жить в мышеловке, и в любую минуту, стоит им лишь пожелать, она может захлопнуться!

— И куда же вы? — спросил он.

— На Север, — сказал доктор Брус.

Ему нравились эти люди, было грустно думать, что они собрались бежать. Глория и врач связали свою судьбу; он оставался один… Да, он тоже уедет, только не сейчас. Для этого у него еще маловато денег.

— Вы не думайте, я понимаю, о чем вы, — сказал он серьезно. — Просто мне надо сперва много кой-чего сделать. — Он тяжело опустился на стул. — Только как вы проскочите, док? Вас высматривают, надо думать.

— Да, полиция знает мою машину, — сказал доктор Брус. — Придется рискнуть, делать нечего.

Рыбий Пуп задумался. Хотя что тут думать — и так ясно, их поймают…

— Погодите, а что, если я вас посажу в катафалк и без помех подброшу до Мемфиса, — предложил он.

— Ох, Пуп, — благодарно вздохнула Глория.

— Да, это бы хорошо, — сказал доктор Брус.

— Много у вас всего с собой?

— Жизнь да два чемодана, — смахивая слезы, сказала Глория. — Пуп, не осуждай меня за то, что уезжаю. Тайри больше нет, а я совсем одна.

Рыбий Пуп протянул ей толстый конверт.

— Вот, папа оставил для вас.

Присев на стул, Глория вскрыла конверт и вынула из него перевязанную стопку бумаг и пачку денег. Она отвернулась и, низко склонясь к коленям, дала волю слезам. Немного погодя она выпрямилась, нервно скомкала конверт вместе с содержимым и неловкими пальцами засунула за вырез платья.

— Зачем он это сделал, — рыдала она. — Говорила я ему…

— Папа сделал как надо было, Глория, — сказал Рыбий Пуп.

— Бедный Тайри, — всхлипнула она. — Какая гордыня жила в человеке. Умирал — а сам, я знаю, думал, что поступил правильно.

— Да, он так и сказал, — подтвердил Рыбий Пуп.

— Ну как же насчет катафалка, Пуп? — с беспокойством спросил доктор Брус. — Если полиция меня схватит, мне конец.

— Сейчас вызову по телефону, — вставая сказал Рыбий Пуп.

— Скажи, Пуп, — Глория обратила к нему полные слез глаза, — почему так должно было случиться?

— Что ж, папа умер как мужчина. Велел, чтобы дальше за него был я. Я так и делаю…

— Нет! — Глория поднялась и порывисто обняла его. — Пуп, ты не понимаешь! Слушай, в полиции знают, что я была близко знакома с Тайри и он не скрывал от меня своих дел. Там быстро спохватятся, что от меня можно добыть показания против них. Потому я и уезжаю… Мне страшно, Пуп! И ТЕБЕ ТОЖЕ ДОЛЖНО БЫТЬ СТРАШНО!

— Не могу я просто так все бросить и удрать, — сказал он.

— Но ты же в опасности! — Глория смотрела на него во все глаза.

— Да нет, ничего, — мягко протянул он. — Начальник полиции говорит…

— Ты с ним разговаривал? — изумленно перебил его доктор Брус.

— А как же. Только расстались.

Глория и доктор Брус обменялись взглядами.

— Сядь-ка, — сказала Глория, подталкивая его к стулу. — Пуп, а ведь этот Кантли убил твоего отца.

— Угу. Знаю, — процедил Рыбий Пуп.

— Как же ты в таком случае можешь работать на него, скажи на милость?

— А куда деваться-то, Глория? — сказал он протяжно. — Ладно, небось не навек.

Глория все смотрела на него, а по щекам у нее текли и текли слезы.