Книги крови V—VI: Дети Вавилона - Клайв Баркер

— Не бойтесь, — продолжал Баттерфилд, — лично вас мы ни в чем не виним.

— Доротея… — пробормотал он.

— Она тоже была невинна, — сказал адвокат. — До тех пор, пока мы не предъявили ей кое-какие счеты.

Гарри взглянул на жутко перекроенное тело женщины, и его забила дрожь. В тот же миг нити державшей его музыкальной паутины резко ослабли: неотвратимо подступившие слезы смывали их.

— Положи топор на пол, — приказал Баттерфилд.

Однако теперь мелодии оркестра уже не могли соперничать с затопляющим его горем. Баттерфилд, похоже, заметил в глазах Гарри растущее отвращение и ярость. Он бросил наполовину выкуренную сигарету и дал знак оркестрантам умолкнуть.

— Значит, выбираем смерть? — поинтересовался адвокат, но Гарри уже двинулся к нему вниз и преодолел последние ступени марша лестницы прежде, чем расслышал вопрос. Он поднял топор, замахнулся — и не попал. Лезвие разрубило штукатурку стены в футе от плеча Баттерфилда.

В этот момент какофония смолкла, и музыканты двинулись через прихожую к лестнице, волоча за собой на перьях, шкурах и хвостах шлейфы грязи, жира и крови. Краем глаза Гарри успел отметить начало их наступления. За этой компанией, едва заметное в густой тени, пряталось какое-то существо — явно крупнее самого большого из согнанных сюда демонов. Именно оттуда, из тени, доносился глухой и мощный, как удар парового молота, стук. Гарри попытался понять или рассмотреть, что это, но безуспешно. У него не оставалось времени: демоны подбирались все ближе.

Баттерфилд оглянулся и обвел взглядом наступающих, направляя атаку, и Гарри улучил момент, чтобы махнуть топором второй раз. Лезвие врезалось Баттерфилду в плечо и мгновенно отхватило руку. Адвокат завизжал, на стену брызнула кровь. На третий удар времени, увы, не хватило. Демоны уже тянулись к нему, оскалами улыбок предвещая смерть.

Резко повернувшись, Гарри бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через две, три, четыре ступени. Внизу вопил Баттерфилд. С верхней площадки звал Валентин — ни секунды, ни вздоха не нашлось у Гарри для ответа.

Они уже наступали ему на пятки, сопровождая это топотом, бормотанием, криками и хлопаньем крыльев. Но их шум не заглушил потрясшие лестницу шаги «парового молота», подступавшего к нижней ступени лестницы. Отдаленный грохот наводил больше ужаса, чем гвалт берсерков прямо за спиной. Этот грохот заползал в душу, в самый сокровенный ее уголок, и бился там ровно и сильно, как пульс смерти, если у смерти есть сердце.

На площадке второго этажа Гарри услышал за спиной жужжание и, полуобернувшись, увидел летящую к нему снизу бабочку с человеческой головой, размером с грифа. Ударом топора он сбил ее на пол. Внизу кто-то удивленно вскрикнул, когда тушка покатилось по ступеням, загребая крыльями, точно веслами. Гарри рванулся наверх — туда, где стоял Валентин. Он прислушивался не к бормотанью, не к хлопанью крыльев, не к воплям адвоката, но к шагам «парового молота».

— Они привели Рапари, — сказал Валентин.

— Я ранил Баттерфилда.

— Слышал. Но это их не остановит.

— Мы еще можем попытаться открыть дверь.

— Боюсь, слишком поздно, мой друг.

— Нет! — Гарри кинулся к двери мимо Валентина.

Отчаявшись дотащить Сванна до пожарного выхода, демон устроил тело на полу посреди коридора, скрестив руки иллюзиониста на груди. В каком-то таинственном прощальном ритуале он положил к ногам и голове Сванна свернутые из бумаги подобия чаш, а губы покойника прикрыл крошечным цветком-оригами. Гарри задержался на мгновение, чтобы еще раз поразиться свежести и безмятежности лица Сванна, и затем подбежал к двери и рубанул по цепи. От удара пострадал топор, но не стальные звенья. Однако Гарри не сдавался: это был единственный путь к спасению, не считая возможности выброситься из окна и разбиться насмерть. Он решил, что именно так и поступит, если выбора не останется: прыгнуть и умереть, но не стать их игрушкой.

Он бил по цепи, пока не заныли руки. Бесполезно. Его отчаяние подхлестнул крик Валентина — высокий и жалобный, на который Гарри не мог не откликнуться. Оставив дверь, он вернулся на лестницу.

Демоны облепили Валентина, как осиный рой облепляет сахарный столб, и рвали на части. Когда Валентин еще отбивался от них, Гарри увидел под обрывками одежды человеческую оболочку, а затем — его истинную, кроваво заблестевшую под маскировкой. Наружность Валентина была столь же мерзкой, как и у осаждавших его, но Гарри все равно шел к нему на выручку, чтобы перебить демонов и спасти их жертву.

Топор проложил себе путь, отбросив нападавших вниз по ступеням, с отрубленными конечностями и разбитыми мордами. Но крови не было. Из разрубленного брюха одного посыпались тысячи яиц, из пробитой головы другого клубком вывалились угри и, взлетев к потолку, прилепились к нему белыми губами. В схватке Гарри потерял из виду того, к кому шел на помощь, и забыл про него, пока вновь не услышал шаги «парового молота». Он припомнил, с каким лицом Валентин назвал имя этого существа. Кажется, он сказал «Рапари»?

В ту же секунду, когда слово в памяти обрело форму, показался сам Рапари. Он ничем не напоминал своих собратьев: ни крыльев, ни гривы, ни суетливости. Едва ли он вообще обладал плотью — этой кованой машине, словно сработанной умелым кузнецом, требовалась лишь неимоверная злоба Так работал ее механизм.

При его появлении демонические оркестранты отступили, оставив Гарри наверху лестницы посреди яичной россыпи. Восхождение Рапари было неспешным: шесть его искусно изготовленных и смазанных конечностей могли бы пробуравить стены лестничной клетки, чтобы проложить себе путь. Он двигался, как инвалид на костылях, выбрасывая перед собой лапы, а затем перенося на них вес туловища. Однако в громыхании его тела не было ничего инвалидного, а в единственном белом глазу на серпообразной голове — ни тени боли.

Гарри думал, что ему знакомо отчаяние, но оказалось, он ошибался: пепел отчаяния высушил горло лишь сейчас. Похоже, окно за спиной оставалось единственным выходом. Окно — и гостеприимная мостовая. Он бросил топор и попятился.

Валентин оказался в коридоре. Он не погиб, как полагал. Гарри; весь израненный, он стоял на коленях над телом Сванна Наверняка просит прощения у мертвого хозяина, подумал Д’Амур. Но нет, Валентин был занят совсем другим чиркнув зажигалкой, он поджег бумагу. Затем, бормоча под нос какую-то молитву, поднес огонек ко рту чародея. Оригами-цветок охватило пламя, его языки необычайно ярко горели и необычайно живо разбежались по лицу и туловищу Сванна. Валентин рывком поднялся на ноги, отсветы пламени поливали лаком рубцы на его теле. Он нашел в себе силы почтительно склонить голову, а затем повалился навзничь и больше уже не шевелился. Гарри смотрел, как огонь набирал силу. Скорее всего, тело было облито бензином или чем-то схожим, поскольку пламя порой резко вспыхивало и становилось желто-зеленым.