Книги крови V—VI: Дети Вавилона - Клайв Баркер

Эти имена были для Гарри пустым звуком Значима для него сейчас была лишь близость Доротеи. Ее рука накрыла его ладонь.

— А сам ты кто? — обернулась она к Валентину. Затем спросила мягче: — Почему бы тебе не показать нам свою рану?

Доротея покинула безопасное соседство с Гарри и подошла к столу. Огонек зажигалки заметался и погас.

— Давай. — Голос ее был не громче дыхания. — Я бросаю тебе вызов. — Она глянула через плечо на Гарри: — Попросите его, Д’Амур. Пусть покажет вам, что прячет под бинтами.

— О чем это она? — спросил Гарри. Ему хватило всплеска волнения в глазах Валентина, чтобы убедиться в законности требования Доротеи. — Объясните.

У Валентина не осталось шанса. Сбитый с толку приказом Гарри, он оказался легкой добычей, когда Доротея потянулась через стол и выбила из его рук зажигалку. Валентин нагнулся за ней, но Доротея вцепилась в его импровизированный бандаж и дернула. Бандаж порвался и отлетел.

Она шагнула назад:

— Видите?

Разоблаченный Валентин выпрямился. Существо с Восемьдесят третьей улицы сорвало с руки остатки человеческой плоти: конечность представляла собой массу сине-черных чешуек. Каждый палец пупырчатой лапы заканчивался когтем, который открывался и закрывался наподобие клюва попугая. Валентин даже не пытался скрыть правду. Стыд затмил все прочие эмоции.

— Я ведь предупреждала, — вздохнула Доротея. — Я предупреждала вас, что ему нельзя доверять.

Валентин пристально смотрел на Гарри.

— У меня нет оправданий, — проговорил слуга — Я лишь прошу вас верить, что хочу сделать для блага Сванна все, что в моих силах.

— Неправда. Ты не способен на это, — сказала Доротея. — Ты демон.

— Больше того, — ответил Валентин. — Я — искуситель Сванна. Его фамилиар, его тварь. Ему я принадлежу в гораздо большей степени, чем когда-либо принадлежал бездне. И я буду бороться с ней, — он перевел взгляд на Доротею, — и с ее агентами.

Доротея повернулась к Гарри.

— У вас пистолет, — сказала она. — Пристрелите подлеца. Нечисти не место на земле.

Гарри глянул на покрытую гнойничками лапу, на щелкающие ногти: какие еще мерзости спрятаны за фасадом плоти?

— Убейте его, — призывала женщина.

Он вытянул из кармана пистолет. Валентин, казалось, уменьшился после разоблачения. Прижавшись спиной к стене, он стоял с выражением отчаяния на лице.

— Что ж, убивайте, — обратился он к Гарри. — Убивайте, если я так противен вам. Но, Гарри, умоляю вас, не отдавайте Сванна ей. Обещайте мне. Дождитесь возвращения водителя и найдите способ ликвидировать тело. Только не отдавайте его этой женщине!

— Не слушайте его! — воскликнула Доротея. — Ему плевать на Сванна, а мне — нет.

Гарри поднял пистолет. Даже перед лицом смерти Валентин не отступал.

— Ты проиграл, иуда, — бросила Доротея Валентину. — Фокусник мой.

— Какой фокусник? — не понял Гарри.

— Мой Сванн, кто же еще! — небрежно ответила она.— Фокусник, по-моему, здесь только один.

Гарри отвел прицел от Валентина и возразил:

— Он иллюзионист. Вы уверяли меня в этом с самого начала. «Никогда не называйте его фокусником», — попросили вы меня тогда.

— Не будьте столь педантичны, — отозвалась она, пытаясь легким смехом прикрыть ошибку.

Он направил пистолет на нее. Лицо Доротеи сморщилось, она резко откинула назад голову и издала звук, на который, подумалось Гарри, человек не способен — такое человеческая гортань не в состоянии воспроизвести. Крик ее эхом отозвался в коридоре и на лестнице, словно искал поджидавшее его ухо.

— Баттерфилд здесь, — отчеканил Валентин.

Гарри кивнул, и Доротея тут же пошла к нему с причудливо искаженным лицом. Она была сильна и проворна; сбросившее маску зло застало Д’Амура врасплох. До него донесся призыв Валентина: надо убить ее прежде, чем она трансформируется. Мгновение ушло на то, чтобы ухватить суть команды, а в следующую секунду зубы Доротеи коснулись горла Д’Амура. Ее рука ледяными тисками сжала его запястье. Гарри чувствовал, что она легко раздробит ему кости; его пальцы начали неметь, и времени осталось лишь на нажатие спускового крючка. Грохнул выстрел. Дыхание Доротеи горячим потоком хлынуло на его шею. Затем она ослабила хватку и отшатнулась назад. Выстрелом ей разворотило живот.

Гарри с содроганием смотрел на то, что натворил. Пронзительно визжащее создание все еще напоминало женщину, которую он мог полюбить.

— Вот так, — подал голос Валентин, когда на пол офиса брызнула кровь. — А сейчас она должна показаться во всей красе.

Услышав его, Доротея покачала головой.

— Это все, больше мне нечего вам показать… — выдавила она.

Гарри уронил руку с пистолетом.

— Боже правый, — тихо проговорил он. — Это же она..

Доротея скривилась. Кровь не унималась.

— Ее часть, — едва слышно сказала она.

— И вы всегда были заодно с ними? — спросил Валентин.

— Конечно нет.

— Зачем же вы это сделали?

— От безысходности… — Голос ее увядал с каждым слогом. — От безверия… Кругом одна ложь.

— И вы пошли за Баттерфилдом?

— Лучше ад, — лепетала она, — чем фальшивый рай.

— Кто вам это внушил? — прошептал Гарри.

— А как вы думаете? — перевела на него взгляд Доротея. Силы покидали ее вместе с кровью, но глаза по-прежнему сверкали. — Вы погибли, Д’Амур. И вы, и демон, и Сванн. Теперь никто вам не поможет.

Вопреки презрению и горечи в ее словах, Д’Амур не мог просто стоять и смотреть, как она истекает кровью. Несмотря на приказ Валентина держаться от Доротеи подальше, Гарри шагнул к ней. Стоило ему приблизиться, как женщина с яростью рванулась к нему. Удар на мгновение ослепил его, он отлетел к высокому шкафу с картотекой, расшатав его. На пол рухнули оба, Гарри и шкаф, причем шкаф выплюнул бумаги, а Гарри — проклятия. Оглушенный, он смутно сознавал, что Доротея двигается мимо него к двери, но от головокружения не в силах был ей помешать. К тому времени, когда он вновь обрел равновесие, Доротея ушла, оставив кровавые отпечатки ладоней на стене и двери.

Консьерж Чаплин ревностно охранял вверенную ему территорию. Подвал здания был его вотчиной: здесь он собирал и сортировал офисный хлам, кормил топливом милый его сердцу отопительный котел и громко вслух читал любимые отрывки из Библии — без страха, что ему помешают. Больной кишечник не давал ему спать долго. Пару часов ночью, не больше, плюс еще чуток днем. Этого ему хватало. В подвале он находил уединение, когда жизнь там, наверху, становилась слишком беспокойной; тепло гудящей топки дарило удивительные грезы.