Титус Гроун - Мервин Пик

Сегодня была оттепель, и влага слезами струилась по веткам деревьев. Сильный ветер гнал по небу рваные облака, но среди деревьев было тихо и холода почти не ощущалось. Ветер дул с востока, где, между прочим, находилась и выгоревшая коробка книгохранилища.

– Сколько полок ты сделала для отца? – интересовался герцог, причем вялая улыбка так и не сходила с его лица.

– Семь, папа, – ответила Фуксия, – их пока семь.

– Дочка, нужно бы еще три добавить. Тогда можно будет начать расставлять книги.

– Хорошо, папа.

Фуксия подобрала сухую ветку и начертила на покрытой сухими иглами земле еще три параллельных линии – теперь их было ровно десять.

– Ну вот и отлично, – проговорил лорд Сепулкрейв, – теперь у нас достаточно места. Книги уже приготовлены, да?

Девочка резко вскинула голову и подозрительно глянула на отца – он еще никогда не говорил таким странным голосом. Фуксия давно поняла, что отец потихоньку сходит с ума, но тогда же обнаружила в себе неизведанное ранее чувство сострадания. Теперь же к состраданию добавилась любовь – любовь к существу, давшему ей жизнь, а теперь кажущемуся таким беспомощным в зимнем лесу.

– Да, папа, – ответила юная герцогиня, – книги уже готовы. Расставить их по полкам прямо сейчас?

Фуксия присела на корточки и стала ворошить сваленные в кучу сосновые шишки, изображавшие книги.

– Все готово, – девочка выпрямилась и посмотрела отцу в глаза, – да… только все нужно делать постепенно. Сегодня мы успеем заполнить только три полки. Они ведь такие длинные. Нужно время и терпение.

– Три, дочка?

– Три, папа.

Сосны зашумели на ветру, словно желая участвовать в разговоре.

– Фуксия!

– Да?

– Ты ведь моя дочь?

– Ну конечно.

– И Титус мой сын. Ему суждено стать герцогом Горменгастским. Правильно?

– Правильно.

– Но он им станет после моей смерти. А пока… Фуксия, я тебя хорошо знаю?

– Не знаю даже, что сказать тебе, – замялась девочка. – Думаю, что мы знаем друг друга не слишком хорошо.

Девочка снова испытала прилив нежности к отцу. Случайно она взглянула на него – герцог по-прежнему безумно улыбался. Вдруг юная герцогиня подумала, что впервые в жизни чувствует себя действительно дочерью Сепулкрейва Гроуна, герцога Горменгаста. У нее в самом деле есть отец… Какая разница, безумный он или в здравом уме? Главное – он ее отец…

– Мои книги… – начал герцог.

– Папа, они здесь. Может, мне прямо сейчас начать расставлять их по полкам?

– И поэмы тоже?

– Как скажешь…

Фуксия нагнулась и, подняв с земли первую шишку, поместила ее вертикально между проведенными на земле линиями. Герцог тяжелым взглядом следил за манипуляциями дочери, а потом забормотал:

– Сюда поставь Андрему – лирик, у него очень интересный стиль. Он любит синий цвет и все его оттенки, так что в его стихах все васильковое, фиолетовое да голубое. Фуксия, тебе стоит почитать Андрему…

Между тем девочка закончила первый ряд, и герцог, глядя на творение рук дочери, захохотал – сначала негромко, а потом все громче и громче – смех его сатанинскими раскатами звучал в притихшем бору.

Фуксия испуганно сжалась. Ей хотелось что-нибудь сказать, успокоить отца, но слова, как нарочно, застряли у нее в горле. Тем не менее девочка сумела взять себя в руки – взяв еще одну шишку, она поместила ее рядом с воображаемым «Андремой». А затем бесстрашно глянула на герцога и спросила:

– Что, двигаемся дальше?

Но лорд Гроун больше не слышал слов дочери. Глаза его стали пустыми – он смотрел не на Фуксию, а словно сквозь нее. Юная герцогиня выронила шишку и бросилась к отцу.

– Что такое?! Что случилось?! Папа, ответь же мне!

– Я тебе никакой не папа, – сказал лорд Гроун меланхолично. – Ты что, забыла, кто я такой? Я же филин, всю жизнь провел под крышей Кремневой башни. Для чего ты притащила меня сюда?

КАМЫШОВАЯ КРЫША

Кида медленно брела по устланной побитой морозом травой дороге. Слева высилась махина горы Горменгаст. Молодая женщина вдруг подумала, что гора при любой погоде выглядит не слишком приятно. Было в Горменгасте нечто ужасное, но что – этого Кида понять не могла.

Между дорогой и горой раскинулись обширные болота. Солнце, периодически проглядывавшее из-за туч, играло и переливалось на дымящейся поверхности болотной жижи. Кое-где в мутной воде плавали опавшие с деревьев листья, а там, где вода была хотя бы частично свободна от бурной растительности, в болотах отражалась гора.

Однако здесь-то болота и кончались, поскольку поверхность земли неуклонно поднималась вверх. Топкая почва стала постепенно твердеть, пошли редкие кривые деревца, по мере продвижения Киды вперед они становились все многочисленнее.

Сегодня выдался довольно ясный день, но тепла совсем не было. Впрочем, женщина не чувствовала холода.

За последние два дня Кида привыкла к кривым деревьям и едва заметным извилистым тропам. Казалось, что она идет всю жизнь – идет, сама не зная куда.

Странным образом усталость не ощущалась. Несомненно, здесь водились хищные звери – по ночам в лесу слышался их рык – но Кида оставалась безучастной и к перспективе стать жертвой изголодавшегося волка. После того, что ей пришлось вынести, подобная опасность почти ничего не значила.

Изредка налетали порывы ветра, и тогда с неба начинала сыпаться ледяная крупа. Но Кида продолжала шагать дальше, хотя не могла похвастаться по-настоящему теплой и удобной одеждой.

Руки молодой женщины периодически хлопали по притороченному к спине мешку – еды в нем не осталось, но зато лежала куча более необычной поклажи.

В ту памятную ночь, когда Брейгон и Рантель убили друг друга в смертельном поединке, Кида собралась навсегда покинуть предместье. В заплечный мешок она положила всю оставшуюся в доме провизию, после чего, отправившись в мастерскую Рантеля, прихватила там небольшую скульптуру. Похожую фигурку она выбрала потом и в мастерской Брейгона. Теперь обе скульптуры покоились на дне заплечного мешка. Кида брела вперед, давно потеряв счет времени. Она не заметила, как остался далеко позади Горменгаст. На пути встречались хутора и селения, где женщина получала тарелку постной похлебки и, если везло, кусок жилистого мяса, выполняя за это указанную хозяевами работу. В одном месте ей пришлось стеречь огромную отару овец, поскольку пастух слег в горячке и умер на руках Киды. Потом она добрела до рыбацкого селения на берегу огромного озера, где помогала вдове-рыбачке ставить сплетенные из прутьев ловушки на рыбу в густых камышовых зарослях. Вдова сама плела эти ловушки из гибких прутьев орешника.