Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов

по Татарскому берегу и на реку Амур и впадающие в нее реки, и что тут никаких сомнений для американских дипломатов и государственных людей нет, тем более что многие частные лица заняты там в морской торговле и промыслах и заинтересованы в этом.

Двоюродный брат Варда, оказалось, был шкипером того американского корабля, который первым пришел в Японию как торговый. Он был в 1855 году в Японии и вывозил оттуда на Камчатку попавшую в беду экспедицию Путятина.

Офицер, идущий в Шанхай с почтой, уже готов, сигналы ему с «Америки» передали. Муравьеву за эти дни надо будет разобраться со своими делами. Как всегда, опять приходилось спешить.

Сибирцев и Шишмарев, в прошлом году дипломатический переводчик посольства, ныне прошедший с Будогосским восемь с половиной тысяч верст по новой границе, прибыли с берега.

Письмо Муравьева, извещавшее о его прибытии с указанием всех его целей и всех его титулов и должностей, принято, прочитано и выражено полное удовлетворение. Переданные Николаем Николаевичем письма в Пекин тоже приняты.

Из духовной миссии в Пекине есть письма для капитана русского судна, их Сун Шень передал Алексею Николаевичу.

Сун Шенем посланцы Николая Николаевича были приняты весьма любезно, им дано обещание пропустить курьеров в русское посольство от Муравьева в Пекин. Сун Шень обещал, что пакеты в нашу миссию будут отправлены сегодня.

Шишмарева и Сибирцева китайцы старались отстранить от осмотра — или даже более или менее пристального наблюдения издали — обновленных фортов крепости, которые Алексей в прошлом году видел разбитыми бомбардировками в прах: по фундаментам высились горы битого камня и глины. Для приема почетных иностранцев поодаль от укреплений поставлен был богатый шатер, величиной с хороший особняк, где и происходил разговор. Сун Шень просил передать послу России Муравьеву, что прибудет лично. Быстро они стали действовать!

В тот же день к борту «Америки» подошла расписная джонка со знаками на высоких штоках. Генерал Сун Шень сам прибыл поздравить с прибытием высокого гостя — посла русского императора. На «Америке» ждали, выставили почетный караул. Палили салют. Играла духовая музыка. Сверкали штыки и обнаженные палаши офицеров. Раздавались торжественные и громкие команды. На палубе промаршировал почетный караул. А вдали лупили по железу, что-то видно расклепывая.

Труба и мачты «Джигита», пошедшего в Шанхай с нашей и с американской почтой, утонули в дали Печелийского залива.

Будогосский все чертил и чертил, собирался в Пекин для окончательного разговора. Топограф никому спуска не дает, уж очень он неуживчив.

У Сибирцева свои впечатления. Дела необыкновенные! Он побывал на «Поухатане», увидел тут инструмент, на котором играл в Японии, взял аккорды на пианино, потрогал клавиши и пел романсы в кают-компании. Старых приятелей уже нет. Офицеры сменились. В те дни, когда офицеры Путятина жили на «Поухаттане» во время стоянки американской эскадры в заливе Симода, здорово выручили тогда американцы…

Механики с «Америки» разговорились с матросами «Поухатана». Американский офицер услыхал, пригласил их приехать на американское судно.

Капитан Болтин отпустил погостить.

— Мы еще с ними увидимся! — ответил старший механик. — Съездите к своим.

— Что мы там у них не видели? — ответил другой матрос.

Все же потом съездили на «Поухатан» по очереди, но бывали не подолгу. Ходили по разрешению Болтина туда с нашими на шлюпке, а один раз с «Поухатана» за старшим механиком приходила шлюпка, и он вернулся с целым мешком всякой всячины: с виргинским табаком, виски и даже с кокосовыми орехами. У русских на «Америке» кормили свежим и в Японии и в Приморье, а на «Поухатане» в обед все та же казенная солонина в огромных бочках из Штатов. Беда, если служишь во флоте богатой державы. Но луженые желудки моряков все терпят. У них не в мясе радость!

Алексей подошел к англичанину и поздоровался, тот ответил любезно.

— Вот ваше дело! — сказал британский офицер Артур Сибирцеву, показывая на свою потонувшую канонерку, мачты ее торчали из воды. Ее палубные пушки не были закрыты рекой.

— Какое же наше дело? — с оттенком легкого возмущения ответил Алексей Николаевич.

— Какое дело! — с насмешкой отозвался британец. — Я сам слышал вон на этом форте команды по-русски закричали. — И он произнес по-русски: «больше пороха». — На каком это языке? Идите, сэр, вон на этот форт, там увидите своих приятелей соотечественников, если они не убрались, чтобы никому не попадаться на глаза и не открывать секрета.

Алексея ни на один из фортов не пропустили. Он попробовал пройтись мимо форта и даже крикнул «Гутен таг!»

Когда впервые подходили с Николаем Николаевичем на вельботе к борту американца, то некоторые матросы сверху закивали Сибирцеву головами. Офицеры здоровались с ним на борту, улыбались, как старому знакомому. Кажется, это опять покоробит Николая Николаевича.

— Здравствуйте, сэр! Я хорошо помню вас, сэр, — бесцеремонно сказал матрос огромного роста, подходя к Сибирцеву. — Помните меня? Жаль, я не видел вас вчера. Бы там мало пробыли.

— Как же можно забыть Джонни?

Матросы столпились вокруг Сибирцева, и он начинал сквозь наросшие усы, бакенбарды и пышные завитки разбирать повзрослевшие знакомые лица. Все порядочно изменились, но еще молоды, узнать можно. Прошло шесть лет. Знакомых много.

— То, что вместе пережито, сэр, забыть невозможно.

Муравьев, возвратившись на «Америку», свое выговорил:

— С вами. Алексей Николаевич, невозможно оставаться скрытым. Если бы я знал, не брал бы вас к американцам. Откуда у вас подобные знакомства? Куда только ни приходим — все и всюду вас знают, и вы всех знаете. На всем свете так? С вами никуда невозможно явиться, появляются какие-то матросы, оказываются ваши приятели. А что это за рояль? О чем вы говорили? Вы у них тапером были?

— У американцев вне службы нет различия между офицерами и матросами. — ответил Алексей Николаевич.

— Это у них выветрится. Дайте им войти в силу. Республиканская бюрократия ужасней и опасней, чем дворянские благородные замашки.

«Сибирцев! Опять вместе! Садитесь со мной!», «Рад видеть вас всех». Каково было это слышать Муравьеву, когда прием в его честь! Алексей Николаевич сам, как янки, так за столом и понес!

— Они, Николай Николаевич, отдали нам свои каюты. Этот американец друг и приятель мой. Они кормили нас в Японии, одевали, и мы жили у них на пароходе. Воспользуйтесь этим. Японцы нас не хотели к ним близко подпускать. Мы просигналили… И как они ринулись в баркасы и помчались к нам на выручку. Их матросы живо и без церемоний разогнали японскую полицию и взяли нас с собой на борт вот этого самого «Поухатана». Теперь некоторых из них нет, верно, переведены на другие