Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович

В сем государстве большой недостаток в нравственных правилах и весьма мало чувства истинной религии. Что касается до низших званий, то они более наблюдают обряды, нежели самую религию, а высшие сословия, презирая оные обряды и смешивая их с самою религией, не радеют ни о них, ни о вере. Здесь каждая вещь более или менее имеет один наружный блеск и личину. Гостеприимство очень часто происходит от тщеславия. <…> Русские весьма походят на французов. <…> Русские большую имеют страсть к игре, музыке и танцам. <…> Русское общество исполнено интриг и происков.

Письмо было доложено государю, которому не понравились такие отзывы. Оренбургскому военному губернатору П.К. Эссену из Главного штаба 22 июля 1827 года были направлены перлюстрированная выписка и повеление Николая I «наблюдать за поступками и жизнью сего иностранца». В ответ губернатор сообщил, что англичанин «открыл великую склонность к горячим напиткам», подрался со слугой и вообще образа жизни предосудительного. В начале ноября 1827 года начальник Главного штаба И.И. Дибич передал Эссену новое повеление императора: поскольку в Петербурге стало известно о намерении Сандерсона завести переписку с Персией, губернатор должен был выслать его за границу. 22 ноября Сандерсон в сопровождении казачьего офицера отправился из Оренбурга к западной границе. В конечном счете англичанин был выдворен из России через пограничный пункт Радзивилов.

Но любопытно здесь и другое: об обстоятельствах этой истории до конца не знал глава службы политического розыска и контроля А.Х. Бенкендорф. Только 14 февраля 1828 года он написал начальнику Главного штаба Дибичу: III Отделению известно лишь то, что Сандерсон «странным и совершенно уединенным образом жизни своей в Оренбурге обратил на себя сомнение и хотя по справкам о нем собранным во время пребывания его в России до прибытия в Оренбург он не навлек на себя подозрение, но тем не менее из осторожности предписано иметь за ним неприметный надзор». О высылке же Сандерсона за границу Бенкендорф замечал: «…я узнал [о ней] от императора, но о причинах ее мне неизвестно». Поэтому в конце письма содержалась просьба дать необходимые сведения[1146].

Одновременно подобная история разыгралась и с другим англичанином, Ричардом Местером. 1 августа 1827 года он писал из Москвы в Лондон некоему капитану Дигби: «Невозможно изъяснить, что я претерпел в сей продолжительной дороге в сих варварских краях. <…> С. [анкт-] Петербург есть без сомнения прекраснейший город в Европе и заключает в себе весьма драгоценные сокровища, но я никогда не видал народа плутоватее здешнего. <…> Здешний народ почитает одного себя христианином, а прочих еретиками». Поскольку автор письма сообщал и о своем намерении посетить Варшаву, император распорядился переслать данную копию цесаревичу Константину Павловичу и «просить иметь Местера под присмотром». Из Варшавы 20 августа сообщили, что Местер является капитаном английской гвардии, «надзор за ним и его женой установлен с 11 августа, как за всеми подобного рода иностранцами» и 19 августа он выехал в Вену[1147].

Но главным все же было подозрение в шпионаже. Как говорилось выше, в результате вскрытия переписки графа де Монтегю почтмейстером города Шклова в письме был обнаружен скрытый текст. Следствие в Тайной экспедиции в конце 1793 года выяснило, что де Монтегю завербовали в Вене аббаты Сабатье де Костр и Сестини, представлявшие интересы Англии и Турции. Предполагалось, что «граф де Монтегю поступит в русский флот для лучшей службы турецкому делу». Де Монтегю успел собрать подробные сведения о состоянии Черноморского флота, о морских крепостях и военных портах[1148].

Впрочем, чаще подозрения в шпионаже заканчивались фарсом. Характерная в этом плане история разыгралась в 1812 году в Астрахани. Главнокомандующий войсками Кавказской линии, Северного Кавказа и Астрахани генерал-лейтенант Н.Ф. Ртищев, резиденция которого находилась с февраля 1812 года в Тифлисе, велел астраханскому почтмейстеру вместе с полицмейстером начать просмотр корреспонденции «некоторых живущих в Астрахани и других местах иностранцев». Когда все дело дошло до Петербурга, император повелел направить к Ртищеву фельдъегеря для получения полных сведений. В результате выяснилось, что в конце января 1812 года отставной чиновник Россо направил Ртищеву донос на прибывшего в Астрахань жителя Швейцарии купца Блюма. Подозрительным Россо казалось то, что купец не заводит знакомств и связей с купеческими домами, знается только с иностранцами, имеет обширные познания и, по его словам, бывал в Пруссии, Саксонии и Польше. В России посетил Киев, Одессу, Ригу, Ревель, Санкт-Петербург и Москву. Живет уединенно и предполагает отъехать в Персию с однофамильцем, аптекарем-французом Федором Блюмом. По словам Россо, купец Блюм признался ему, что во время Французской революции служил в армии офицером. Полицмейстеру было дано предписание «о тщательном, но неприметном наблюдении». Результатом стало снятие копии с письма аптекаря Блюма в Петербург некоему Талю. Ф. Блюм писал, что собирается ехать в Персию со служителем из саратовских колонистов (немцев) для ботанических изысканий. Также через Таля аптекарь послал письмо доктору Тревиранусу с сообщением об отправке ему ящика с травами и картинки на табакерку с изображением Астрахани. Бдительное начальство предположило, что под видом картинки могли быть отправлены планы Астрахани. Вице-губернатор снесся с московским гражданским губернатором на предмет задержания ящика и доставления его в Астрахань. Полицмейстеру было приказано захватить все бумаги у купца Блюма, аптекаря Блюма, владельца аптеки Шминке и колониста Мосса. Однако в возвращенном ящике были найдены только растения с подробным их описанием. Комитет министров, изучив это дело, ничего подозрительного в нем не усмотрел, предложил освободить всех от следствия, а астраханскому губернскому начальству заметил, чтобы в подобных случаях оно поступало «впредь осторожнее, избегая сколь возможно бесполезных изысканий»[1149].

Но, конечно, перлюстрация помогала обнаруживать и реальных разведчиков потенциального противника. В этом плане постоянной проблемой для российской контрразведки во второй половине XIX века была борьба с австро-венгерской разведкой. С мест постоянно шли донесения о задержании отдельных австрийских агентов. Время от времени раскрывались целые разведывательные организации. 31 декабря 1893 года в Одессе «секретным путем удалось добыть только что полученное Дуткевичем [подозреваемый австрийский разведчик] из Вены письмо». В письме адресату предлагалось добытые секретные документы прислать с доверенным лицом или привезти лично в один из указанных пограничных пунктов в Австрии, куда будет командирован сотрудник из Вены «с аппаратом для снятия копий с привезенных документов». Здесь же предписывалось собрать сведения о предстоящих к весне переменах в расположении 7‐й кавалерийской дивизии. В результате обыска у Дуткевича, дворянина Юрышева и мещанина Селецкого были найдены доказательства того, что с осени 1893 года двое последних вошли через Дуткевича в сношения с австрийским правительством[1150].

Одним из крупнейших успехов службы перлюстрации министр внутренних дел И.Н. Дурново назвал в своем докладе от 5 января 1895 года раскрытие в западных губерниях и на юге России широчайшей разведывательной сети, которой руководили офицеры Австро-Венгерской империи. Дело в том, что еще 22 марта 1892 года и 5 января 1894‐го Дурново доложил государю об обнаружении опорных пунктов австро-венгерской разведки в Варшаве, Брест-Литовске, Радоме, Одессе, Киеве и о результатах следствия. При обысках были обнаружены шифры для переписки, нумерация агентов, письменные обязательства присяги на верность австрийскому правительству, программы собираемых сведений. Организация существовала с 1889 года. Одной из ее целей, по версии следствия, была подготовка польского восстания в случае войны с Австрией для присоединения этих территорий к Австро-Венгрии или образования независимого государства.