Сам о себе - Игорь Ильинский

Заставить зажить это единое целое, скоординировать внутреннее с внешним помог ритм. И я, пожалуй, именно в работе над художественным словом проанализировал впервые для себя силу ритма. Обязательность чувства ритма у актера, нахождение нужного и верного ритма являются тем живительным и чудесным эликсиром, который соединяет внутреннюю и внешнюю жизнь актера в одно целое, то есть сливает форму и содержание. К этому выводу для себя я пришел, конечно, не в «Слоне и Моське», но именно эта работа впервые акцентировала для меня значение ритма. Великую животворящую силу ритма в актерском искусстве (как, конечно, и во всяком другом искусстве) я осознал и понял в моей работе над некоторыми ролями в Малом театре уже значительно позднее.

Силу ритма надо было осознать так же, как и силу сквозного действия, самому, на практике, и тогда уже органически принять их на свое вооружение. У меня такое осознание произошло гораздо позднее описываемого мною времени. Но мне хотелось бы в моих воспоминаниях не пропустить подобных моментов в самых различных процессах творческого роста актера. Я напомню читателям, что в начале моей книги я уже говорил, что хочу описать все процессы, все путаные закоулки моего творческого пути правдиво хотя бы для того, чтобы этими записками помочь исследователям театра, театроведам сделать какие-либо выводы и обобщения. Ведь мы знаем, как иной раз видимые пустяки помогают немалоценным выводам.

Глава XXVIII

Моя работа над художественным словом сыграла большую и несколько неожиданную для меня роль в моей жизни еще вот в каком отношении. С вечерами художественного чтения мне пришлось поездить по нашей стране.

И театральному и кинематографическому актеру приходится много ездить, бывать на гастролях во многих городах, участвовать в киноэкспедициях и таким образом знакомиться с самыми разнообразными, а иногда и отдаленными уголками нашей необъятной страны. Но все эти киноэкспедиции и театральные гастроли не могут сравниться с теми поездками, когда мне приходилось выступать с литературными концертами и вечерами. Я думаю, трудно назвать город, большой промышленный поселок, наконец, районный центр любой области нашей страны, где бы мне не пришлось побывать с концертами. Сейчас радио, телевидение, средства сообщения все больше и больше стирают понятие провинции или периферии. В то же не столь уж отдаленное время, когда я начинал мою концертную деятельность на периферии, мне пришлось выступать в таких местах, где до меня видели только бродячих фокусников и шпагоглотателей. Джанкой, Изюм, Елабуга, Буй, Фастов, Соликамск, Чарджоу, Коростышев, Вичуга, рядом с ними бесчисленные шахты Донбасса, рабочие поселки Урала, выросшие в города и теперь знаменитые своими стройками. В целом ряде мест я был свидетелем начала грандиозных строек и их завершения. Я был в Челябинске и Магнитогор ске, когда там не было еще гостиниц или, вернее, было подобие гостиницы-общежития. Прошли годы, и я увидел на том же месте новые города с новыми театрами, дворцами культуры, парками, стадионами, гостиницами. В Цымлянске я видел только вырытый грандиозный котлован, а через два года выступал там во Дворце культуры новой электростанции канала Волго-Дон имени Ленина. Так же было и на Днепре. Я помню мой концерт в крохотном клубике Берислава в начале строительства Каховской электростанции. Городок был разрушен во время войны, «гостиница» представляла собой две комнаты, набитые койками, окна были заделаны фанерой. Из-за духоты я вытащил кровать во двор, и утром меня разбудили начавшие свою работу штукатуры.

Через два-три года я, как чудо, созерцал новую Каховку, чудесный социалистический город, с прелестными коттеджами, удобными современными домами и Дворцом культуры, которому мог бы позавидовать любой столичный театр.

Таким образом, благодаря этой моей работе, которая заключалась в том, что и я посильно нес сюда свою каплю культуры, я наглядно знакомился с жизнью и ростом страны. Я знакомился также с людьми нашей страны, с незаметными героями-тружениками, я знал и чувствовал или подчас узнавал и начинал чувствовать их интересы, помыслы, начинал познавать, чем они живут и дышат; чего, наконец, они и от нас хотят – от художников, артистов, кинематографистов. Я уже говорил, что гостиниц лет двадцать—тридцать тому назад было мало, приходилось останавливаться у рабочих Донбасса в их домиках, в квартирах ткачей в Шуе и Иванове, в новеньких квартирках рабочих-металлургов города Чусовой, в ванны которых теперь подается с завода горячая вода.

Сколько километров пришлось отсчитать в этих поездках! На чем только не приходилось ездить и летать! И на паровозах, и на старых машинах, застревавших в снегу, и на дрезине, едущей своим ходом, а также и на дрезине, погруженной на платформу товарного состава; на глиссерах, моторных лодках с аварией, когда у Жигулей посреди Волги загорелся мотор; на «У-2» с вынужденной посадкой в поле, в простой лодке, наконец, на ломовой телеге, а однажды из Анапы в Тамань, догоняя ушедший пароход, – на тройке. А где лучше как не в поезде или в путешествии, полном всяческих непредвиденных обстоятельств, завязывается разговор и знакомство, узнаешь людей, характеры, жизнь?

Время помогло мне видеть воочию не только грандиозные сооружения – заводы пятилеток и города, выросшие, как феникс из пепла, после войны, наподобие Волгограда и Минска, но время помогало мне видеть воочию и культурный рост рабочего зрителя.

Как отрадно было в том медвежьем углу, где лет двадцать—тридцать назад от меня хотели «чечетки» или выхода-антре с выкрутасами, получить записку с просьбой прочитать Бернса в переводе Маршака.

Не так давно после концерта, в котором я, убежденный администраторами, читал только легкий и доходчивый репертуар, ко мне подошла десятиклассница и посетовала на то, что я, по-видимому, решил, что здесь не поймут «Старосветских помещиков» Гоголя и отрывка из «Отрочества» Льва Толстого.

– А ведь мы ждали от вас, Игорь Владимирович, в первую очередь именно Гоголя и Толстого! – добавила она.

Значение для меня этих поездок по стране, этих встреч и бесед со зрителями неоценимо.

Самостоятельное творчество в художественном чтении дало мне большой толчок к проникновению в тайны актерского мастерства. Интуитивно я пошел по тому пути, о котором так хорошо говорил Л. Н. Толстой, утверждая положение, что «истинное знание всегда самостоятельно». В дальнейшем эта самостоятельность, а также ряд моих наблюдений в работе над художественным словом оплодотворяли работу в театре, а работа в театре (в это время уже в Малом театре) оплодотворяла работу чтеца и влияла на нее.