МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) - Дзюнъитиро Танидзаки

Выйдя из такси, Тэйноскэ и Эцуко ушли вперёд, а Сатико и О-Хару, не успев вовремя перейти улицу, ждали, когда пройдёт поток машин. И тут в одной из машин они увидели Таэко и Окубату. Ошибки быть не могло: дело было днём и ярко светило солнце. Молодые люди были увлечены беседой и, судя по всему, не заметили их.

— О-Хару, смотри не проговорись об этом хозяину и Эцуко, — в замешательстве сказала Сатико.

— Слушаюсь, — неожиданно серьёзно ответила О-Хару и потупилась.

Сатико нарочно замедлила шаг. Ей нужно было немного успокоиться, прежде чем догонять Тэйноскэ и Эцуко. В минуты сильного волнения у неё всегда холодели пальцы. Вцепившись в руку служанки, она срывающимся голосом, спросила:

— О-Хару, скажи мне, ты что-то знаешь?.. Кой-сан всё время где-то пропадает…

О-Хару молча кивнула.

— Что тебе известно, О-Хару? Он звонил Кой-сан? Ну же, О-Хару…

— Насчёт звонков я не знаю… — неуверенно пробормотала О-Хару. — Но вообще-то раза три я видела их в Нисиномии.

— Кого? Господина Окубату?

— Да… И Кой-сан тоже…

В тот момент Сатико не стала ни о чем больше спрашивать, но во время антракта улучила несколько минут, чтобы продолжить начатый разговор.

В конце прошлого месяца О-Хару взяла двухнедельный отпуск, чтобы ухаживать за отцом, который перенёс операцию по поводу геморроя и лежал в одной из клиник в Нисиномии. О-Хару каждый день возила ему из дома еду. От Амагасаки, где жила её семья, до Нисиномии она добиралась автобусом. Один раз она видела Окубату, когда выходила из автобуса в Нисиномии, а два других раза — когда стояла на остановке. Ей нужно было ехать в сторону Ноды, Окубата же, как видно, направлялся в Кобэ, потому что ждал своего автобуса на противоположной стороне. За автобусной остановкой, на которой стояла О-Хару, был небольшой тоннельчик. Как раз оттуда и появился Окубата. Потом он пересёк шоссе и вышел к остановке напротив. (В разговоре с Сатико О-Хару употребила старинное диалектное словечко «мамбо», которое означает «небольшой подземный проход», «тоннель» и которое теперь понятно разве только коренным жителям Осаки. Говорят, это слово попало в японский язык из голландского. К северу от остановки, где садилась в автобус О-Хару, тянулось железнодорожное полотно, под ним-то и был проложен этот подземный ход, такой низкий, что мужчине чуть выше среднего роста требовалось основательно пригнуть голову, чтобы не удариться ею о потолок.)

В первый раз О-Хару до того растерялась, что даже не поздоровалась с Окубатой, но тот приветливо ей улыбнулся, приподняв шляпу. Во второй раз автобусов долго не было. Некоторое время они молча стояли каждый на своей остановке, но потом Окубата неожиданно сорвался с места и направился через дорогу к О-Хару. «Однако же мы часто встречаемся», — сказал он и спросил, каким ветром её занесло в эти края. О-Хару объяснила: так, мол, и так. Выслушав её, Окубата улыбнулся и сказал: «Раз вы здесь бываете, милости прошу, заходите ко мне в гости. Я живу совсем рядом, вон там, за тоннелем. Вам что-нибудь говорит название «Иппон мацу» — «Одинокая сосна»? там я и обитаю. Вы найдёте меня без всякого труда. Так вы непременно приходите, я буду вас ждать!» Окубате явно хотелось ещё о чем-то поговорить, но тут подошёл её автобус, и она уехала. (Когда О-Хару о чем-либо рассказывала, она старалась припомнить до малейших подробностей всё, что говорила она и что отвечал её собеседник.)

В общем, продолжала О-Хару, она видела Окубату три раза, причём в одно и то же время — часов так около пяти вечера, и всё три раза он был один. А ещё как-то раз она встретилась с Таэко — в том же самом месте и опять же вечером. О-Хару стояла на остановке и ждала своего автобуса. Тут к ней и подошла Таэко и легонько хлопнула её по плечу. «Ой, как это вы здесь очутились?» — невольно вырвалось у О-Хару, но она тут же опомнилась и прикусила язык. Судя по тому, что Таэко незаметно подкралась к ней со спины, ей неоткуда было появиться, кроме как из этого самого «мамбо». Таэко спросила О-Хару, когда она собирается возвращаться в Асию и как здоровье её отца. А потом вдруг улыбнулась и сказала: «Кэй-тян рассказывал мне, что видел тебя». Тут уж О-Хару окончательно оторопела. «Ну что же, до скорой встречи в Асии», — обронила Таэко напоследок и пошла к своей остановке. Тут как раз подошёл её автобус. О-Хару не знала, отправилась ли Таэко оттуда прямо домой или же у неё были какие-то дела в Кобэ…

Вот, собственно, и всё, что удалось узнать Сатико из разговора со служанкой в театральном фойе. Но она подозревала, что О-Хару известно кое-что ещё. Через два дня после этого, дождавшись, когда Таэко ушла по своим делам, а Эцуко в сопровождении служанки О-Тэру отправилась на урок музыки, Сатико позвала О-Хару в гостиную и снова принялась её расспрашивать.

Нет, честное слово, больше она ничего не знает, сказала О-Хару, разве только вот ещё что… До сих пор она была уверена, что господин Окубата живёт в Осаке, поэтому её очень удивило, что он сказал ей, дескать, его дом совсем рядом здесь, в Нисиномии. И вот однажды она спустилась в «мамбо» и дошла до «Иппон мацу». Действительно, там она довольно скоро отыскала двухэтажный домик с белёными стенами и красной черепичной крышей, окружённый невысокой живой изгородью. У входа висела деревянная табличка с надписью: «Окубата». Табличка была совсем новенькая, так что, видно, он переехал туда недавно.

О-Хару была там вечером, наверное, в половине седьмого или около того. Уже темнело, и на втором этаже ярко горел свет. Окно было распахнуто, из-за белой тюлевой занавески доносилась патефонная музыка и голоса — один мужской, видно, господина Окубаты, а другой — женский. Но О-Хару трудно было что-либо разобрать из-за музыки. («А музыку-то я сразу узнала, — похвасталась О-Хару. — Она в аккурат из картины «Возвращение на заре». Помните эту песенку, которую поёт эта… ну как её?.. вот-вот, Даниэль Дарье».) О-Хару немного постояла около дома и ушла. Она собиралась как-нибудь наведаться туда ещё разок, но через два дня после этого отца выписали из клиники, и она вернулась в Асию.

Всё это время, призналась О-Хару, она раздумывала: рассказать об этом барыне или нет. Поскольку ни господин Окубата, ни Таэко ни единым словом не намекнули ей, что она должна помалкивать, О-Хару решила, что барыня, скорее всего, обо всём знает. Тогда ей тем более ни к чему было что-либо скрывать. И всё же в конце концов она решила, что в таких случаях лучше держать язык за зубами, и не стала ничего говорить. Но вообще-то ей кажется, что Таэко довольно часто бывает там, у господина Окубаты. Если что, она, О-Хару, могла бы съездить туда на разведку, послушать, что говорят в округе.

Сатико расспрашивала О-Хару так подробно, потому что была совершенно ошеломлена, увидев Таэко с Окубатой. Однако по здравом размышлении она пришла к выводу, что ничего сверхъестественного в этом, пожалуй, нет. Из-за Итакуры Таэко прекратила отношения с Окубатой, но ведь окончательного разрыва между ними не произошло, и теперь, когда Итакуры не стало, они снова начали встречаться. Что же в этом странного? Правда, однажды — это было вскоре после похорон Итакуры, дней, должно быть, десять спустя — Сатико увидела в газете объявление о кончине матери Окубаты. «Ты знаешь, матушка Кэй-тяна умерла», — сказала она Таэко, осторожно заглядывая ей в лицо. Та кивнула в ответ. «Интересно, она долго болела?» Таэко лишь неопределённо пожала плечами. «Ты что же, совсем не видишься с Кэй-тяном?» — «Нет», — коротко отозвалась Таэко. Сатико почувствовала, что сестре неприятно обсуждать эту тему, и с тех пор ни разу не упоминала при ней имени Окубаты. Но ведь Таэко не сказала ей тогда со всей определённостью, что с Окубатой покончено раз и навсегда. Опасаясь, что рано или поздно может появиться второй Итакура, Сатико была рада, что сестра помирилась с Окубатой. Во всяком случае, это было куда лучше и приличней, чем если бы у неё завёлся новый обожатель с сомнительным прошлым. Конечно, из рассказа О-Хару ещё не следовало, что они помирились. Но, скорее всего, это было действительно так. Почему же тогда Таэко ничего ей не рассказала? Ведь она прекрасно знает, что и в «главном доме», и в Асии ничего не имеют против Окубаты. По-видимому, ей просто неловко говорить о своих встречах с Окубатой после того, как она заявила Сатико, что больше его не любит. В таком случае ей должно быть выгодно, чтобы Сатико узнала обо всём не от неё самой, а от кого-нибудь другого, например от О-Хару.

Как-то раз, оставшись с сестрой наедине, Сатико будто невзначай сказала:

— Знаешь, на днях я видела тебя в Кобэ. Мы шли в театр, а ты проехала мимо нас в машине с Кэй-тяном.

— Вот как?

— У «Ёхэя» ты была тоже с ним?

— Да.

— Почему он живёт в Нисиномии?

— Он не мог оставаться в Осаке. Брат выгнал его из дома.

— За что?