Истина - Эмиль Золя

Маркъ записался въ качествѣ свидѣтеля и взялъ отпускъ. чтобы отправиться въ Розанъ за нѣсколько дней до начала процесса. Онъ уже засталъ тамъ Давида и Дельбо, готовыхъ къ тому, чтобы дать послѣднее рѣшительное сраженіе. Давидъ, обыкновенно такой спокойный и уравновѣшенный, поразилъ Марка своимъ разстроеннымъ и озабоченнымъ видомъ. Дельбо также утратилъ свое обычное веселое мужество; процессъ Симона имѣлъ для него громадное значеніе: онъ долженъ былъ установить его славу, какъ адвоката, и упрочить ту популярность, которая обѣщала ему успѣхъ на предстоящихъ выборахъ депутатовъ соціалистической партіи. Если онъ выиграетъ дѣло, то, вѣроятно, очень скоро побѣдитъ и Лемарруа и явится его замѣстителемъ въ Бомонѣ. Но въ послѣднее время Дельбо и Давидъ начали наблюдать очень опасные признаки, такъ что даже и Маркъ встревожился, попавъ въ атмосферу, господствовавшую въ Розанѣ, въ который онъ въѣзжалъ, окрыленный надеждою. Всюду, даже въ Мальбуа, оправданіе Симона казалось несомнѣннымъ всякому здравомыслящему человѣку. Въ откровенной бесѣдѣ даже приверженцы отца Крабо не скрывали, что ихъ дѣла обстояли плохо. Изъ Парижа приходили самыя благопріятныя извѣстія; министръ былъ увѣренъ, что развязка процесса окончится торжествомъ справедливости, и спокойно ожидалъ конца дѣла, получивъ самыя благопріятныя свѣдѣнія отъ своихъ агентовъ о членахъ суда и составѣ присяжныхъ. Но въ Розанѣ царило совсѣмъ иное настроеніе: по улицамъ носилось какое-то смутное дуновеніе лжи и коварства; оно западало въ душу и туманило разсудокъ. Розанъ былъ старинный городъ, когда-то центръ цѣлой округи, но теперь значительно утратившій свое значеніе и пришедшій въ упадокъ; жители его были проникнуты монархическими и религіозными идеями и сохранили фанатизмъ прошлыхъ вѣковъ. Поэтому для клерикаловъ этотъ городъ представлялъ отличную почву, на которой они легко могли одержать побѣду и сохранить за собою право свободнаго преподаванія, восторжествовать надъ свѣтской школой и удержать такимъ образомъ власть надъ воспитаніемъ будущихъ поколѣній. Оправданіе Симона явилось бы возстановленіемъ чести свѣтской школы; мысль освободилась бы отъ тисковъ, въ которыхъ ее держали клерикалы, и, окрыленная истиной и справедливостью, она бы создала новое поколѣніе гражданъ, способныхъ воспринять идеи солидарности и всеобщаго мира. Осужденіе Симона привело бы, наоборотъ, къ торжеству конгрегаціонныхъ школъ, къ мрачному гнету всякаго суевѣрія и невѣжества. Никогда еще Маркъ не сознавалъ съ такою ясностью, насколько важно для Рима выиграть это сраженіе, и не сомнѣвался въ томъ, что представители его приняли всѣ мѣры къ обезпеченію за собою побѣды, не брезгая никакими интригами, и работали втихомолку, пуская въ ходъ таинственныя пружины.

Дельбо и Давидъ посовѣтовали ему быть очень осторожнымъ. Ихъ самихъ охраняли агенты тайной полиціи, изъ опасенія какой-нибудь предательской ловушки; на слѣдующій день, выйдя на улицу, Маркъ замѣтилъ, что и за нимъ ходятъ какія-то странныя личности. Вѣдь и онъ былъ другомъ Симона, преподавателемъ свѣтской школы, врагомъ клерикаловъ; они желали его погибели, и Маркъ чувствовалъ, что окруженъ со всѣхъ сторонъ скрытою враждою, коварною ненавистью, готовой убить его изъ-за угла; уже но этому одному можно было судить о томъ, кто были его враги — ярые фанатики, пролившіе столько крови въ продолженіе цѣлаго ряда вѣковъ. Маркъ очень скоро постигъ, въ какомъ напряженномъ страхѣ находятся всѣ сторонники Симона; весь городъ носилъ какой-то мрачный отпечатокъ; ставни были заперты, какъ во времена эпидемій. Розанъ вообще представлялъ мало оживленія, а лѣтомъ казался совсѣмъ пустыннымъ. Рѣдкіе прохожіе оглядывались по сторонамъ, а торговцы прятались въ лавкахъ и со страхомъ смотрѣли изъ оконъ, точно боялись, что ихъ ограбятъ. Составъ присяжныхъ сильно смутилъ умы горожанъ; ихъ имена произносились шопотомъ, причемъ считалось за истинное несчастье быть сродни которому-нибудь изъ нихъ. Не трудно себѣ представить то давленіе со стороны матерей, сестеръ и женъ, которое производилось на присяжныхъ подъ руководствомъ разныхъ монаховъ, іезуитовъ и кюрэ. Въ Розанѣ всѣ женщины отличались крайнимъ ханжествомъ, составляли религіозно-благотворительныя общества и всецѣло находились подъ властью духовенства. Понятно, что онѣ ополчились противъ дьявольскаго навожденія, которое имъ мерещилось въ процессѣ Симона. Еще за недѣлю до начала судебныхъ засѣданій весь городъ былъ охваченъ разгорѣвшейся борьбой, не было дома, гдѣ бы не происходили самыя горячія стычки; несчастные присяжные замыкались у себя, не смѣя показаться на улицѣ; совсѣмъ незнакомые люди пугали ихъ свирѣпыми взглядами, вскользь брошенными угрозами мщенія, если они уклонятся отъ обязанностей истинныхъ сыновъ церкви.

Маркъ еще больше обезпокоился получивъ свѣдѣнія относительно Гюбаро, назначеннаго предсѣдателемъ суда, и прокурора республики Пакара, которому было поручено обвиненіе. Первый былъ когда-то ученикомъ іезуитской коллегіи въ Вальмари, и его быстрое повышеніе произошло вслѣдствіе поддержки іезуитовъ. Онъ былъ женатъ на очень богатой горбуньѣ, которую они ему сосватали. Прокуроръ былъ прежде ярымъ демагогомъ, но попался въ какой-то картежной исторіи; по убѣжденіямъ это былъ отъявленный антисемитъ, приверженецъ клерикаловъ, которые доставили ему выгодное мѣсто въ Парижѣ. Маркъ особенно не довѣрялъ этому послѣднему, видя, что антисимонисты притворялись неувѣренными на его счетъ, боясь вспышки прежнихъ крайнихъ убѣжденій. Между тѣмъ относительно Гюбаро они разсыпались въ похвалахъ, считая его за искренно убѣжденнаго человѣка. Клерикалы бѣгали по городу и всюду говорили, что они не увѣрены въ Пакарѣ, что онъ не сочувствуетъ ихъ воззрѣніямъ; такія рѣчи возбуждали сомнѣнія со стороны Марка и друзей Симона; они боялись какого-нибудь коварнаго подвоха со стороны человѣка, извѣстнаго илъ, какъ чрезвычайно безнравственная личность. Чувствовалось, что въ Розанѣ всѣ козни происходили гдѣ-то подъ землею. Здѣсь не было открытыхъ салоновъ, какъ въ Бомонѣ, гдѣ встрѣчались депутаты, префекты, чиновники и военные и обсуждали дѣло, поощряемые женскими улыбками. Здѣсь не могло быть и рѣчи о такомъ либеральномъ епископѣ, какимъ былъ монсеньеръ Бержеро, готовый противодѣйствовать клерикаламъ для спасенія чистоты церкви. Борьба на этотъ разъ происходила среди угрожающаго мрака, гдѣ готовилась вражда, не гнушавшаяся преступленіемъ; среди мертваго города не было замѣтно никакихъ признаковъ, которые бы указали на то, откуда можно было ждать удара, но чувствовалось зараженное дыханіе чего-то омерзительнаго, какъ во время чумы. Тревога Марка все возрастала именно вслѣдствіе того, что онъ не видѣлъ ясно сторонниковъ той и другой партіи, а только догадывался о приготовленіяхъ къ коварнымъ преступленіямъ, для которыхъ Гюбаро и Пакаръ являлись избранными, достойными орудіями.

Каждый вечеръ Давидъ и Дельбо приходили къ Марку, который нанялъ себѣ довольно приличную комнату въ одной изъ отдаленныхъ улицъ; къ нимъ присоединялись друзья Симона, принадлежавшіе къ различнымъ классамъ общества. Они какъ бы составляли общество людей, преданныхъ дѣлу, и каждый приносилъ собранныя имъ свѣдѣнія, сообщалъ свои предположенія и надежды. Они расходились, довольные и бодрые, готовые къ предстоящей борьбѣ. Маркъ и его товарищи знали, что въ одной изъ сосѣднихъ улицъ, у деверя бывшаго президента Граньона, тоже собирался кружокъ людей, враждебной стороны. Граньонъ былъ призванъ, какъ свидѣтель со стороны защиты, и дошелъ до того, что собиралъ у себя антисимонистовъ, цѣлую стаю людей, одѣтыхъ въ черныя рясы, которые прокрадывались къ нему въ сумерки, осторожно проскальзывая одинъ за другимъ. Говорили, что отецъ Крабо двѣ ночи провелъ въ Розанѣ, а затѣмъ вернулся въ Вальмари, гдѣ онъ предавался покаяннымъ молитвамъ и посту, смиряясь и налагая на себя всяческія лишенія. Когда Давидъ и Дельбо уходили отъ Марка, ихъ провожала цѣлая толпа друзей до самаго ихъ дома. Однажды ночью въ нихъ былъ сдѣланъ выстрѣлъ, и полицейскіе не могли дознаться, кто его произвелъ, несмотря на то, что они были разставлены на улицахъ въ большомъ количествѣ. Но клерикалы боролись другимъ орудіемъ — самою гнусною клеветою и убивали своихъ жертвъ этимъ орудіемъ, дѣйствуя изъ-за угла. Дельбо былъ избранъ главной жертвой, и въ самый день открытія судебныхъ преній въ «Маленькомъ Бомонцѣ» была напечатана цѣлая грязная исторія объ отцѣ Дельбо, происходившая лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ и приправленная наглыми выдумками. Отецъ Дельбо, золотыхъ дѣлт, мастеръ, жилъ неподалеку отъ Бомонскаго округа; его обвиняъяли въ томъ, что онъ утаилъ два церковныхъ сосуда, отданныхъ ему въ почнику. На самомъ дѣлѣ его самого обокрала женщина, имя которой онъ не хотѣлъ выдать и заплатилъ стоимость похищенныхъ вещей; на томъ дѣло и прекратилось. Но надо было прочесть эту газетную статью, чтобы убѣдиться, до какихъ недостойныхъ пріемовъ могутъ дойти люди, ослѣпленные злобою и ненавистью. Они снова подняли все это забытое дѣло и съ градомъ насмѣшекъ и оскорбленій попрекнули имъ сына, причемъ не пожалѣли разукрасить свои сообщенія самыми омерзительными намеками. Нѣтъ сомнѣнія, что тотъ, кто осквернялъ память умершаго, получилъ всѣ свѣдѣнія отъ отца Крабо, который, въ свою очередь, заполучилъ ихъ отъ какого-нибудь церковнаго архиваріуса. Клерикалы надѣялись, что, нанеся ударъ въ самое сердце Дельбо, они тѣмъ самымъ лишатъ его всякаго авторитета и парализуютъ его нравственныя силы, необходимыя для успѣшной защиты дѣла Симона.