Последний из удэге - Александр Фадеев

Все, что она видела здесь в эти дни, казалось ей бесконечно прекрасным. И тем ужасней казалось ей все, что она оставила у себя на родине.

III

По выработавшейся во время похода привычке Сережа проснулся чуть свет, увидел спящего с подушкой на голове отца и вспомнил, что он уже дома. Что-то очень важное, обеспокоившее его, сказал ему отец во время ночного разговора. Что это было?

А было вот что: отец сказал, что быть истинным революционером - это не только всем сердцем любить народ, но и ненавидеть его врагов глубокой ненавистью.

Вчера, не желая нарушать счастливого настроения, Сережа отложил эту мысль, а сейчас он проснулся с этой мыслью и, еще полусонный, стал перебирать в уме, кого же он ненавидит глубокой ненавистью. И, к величайшему удивлению и конфузу, обнаружил, что он решительно никого не ненавидит.

Но не могло же быть, на самом деле, чтобы Сережа не был настоящим революционером! И он, тут же забыв об этом, насвистывая шепотом, чтобы не разбудить отца, оделся и вышел на кухню.

Аксинья Наумовна, залезши руками и головой в отверстие русской печи, разжигала печь, что-то мурлыча.

- Доброе утро, Наумовна! - весело сказал Сережа.

Она высунула голову и улыбнулась, блеснув крепкими еще зубами.

- А ну, поди, поди сюда! - сказала она, обтирая о передник смуглые худые руки. - Вчера я так затуркалась с народом этим - и не расцеловала тебя как следует.

- Вот еще нежности!

Сережа, морщась, вертел головой, пока она, обняв его, целовала в обе щеки.

- Ладно! Иди, мойся. Вижу - уже взрослый стал, - сказала она и легонько подтолкнула его в спину.

Сережа, надев черную сатиновую рубаху и подпоясавшись лаковым ремешком, вышел во двор. Все вокруг - строения, сад, склоны отрога, - все было в тумане раннего утра, но птицы уже посвистывали в саду. У Сережи было такое ощущение, точно он не был здесь очень давно.

Сиделка Фрося, громко зевая, доставала ведром на журавле воду из колодца, поставленного на границе дворов усадьбы и больницы. Фрося находилась по ту сторону сруба. В тот момент, когда вышел Сережа, Фрося, нагнув журавль, только что зачерпнула воды и начала подымать ведро, перебирая руками по шесту. И в это время увидела Сережу и задержала руки. Журавль остановился.

- Ах, боже мой, Сергей Владимирович! - взыграв черными глазами и бровями, воскликнула она волнующимся голосом, который, казалось, исходил не из ее гортани, а из какой-то самой дальней и таинственной глубины ее тела. Когда же вы воротились? Мы здесь по вас, ну, прямо, соскучились!

- Здравствуйте, Фрося!

Сережа мгновенно залился краской и, потеряв всякое самообладание и ощущение окружающего, пошел на Фросю, как на огонь.

- Ой, Сереженька, какой вы совсем мужчина стали! - неожиданно смутившись, сказала она и, отведя взгляд в колодец, начала быстро перебирать руками по шесту, вытаскивая ведро.

Сережа, не находя слов, прямо глядел на ее чуть тронутое пушком, совсем еще молодое лицо счастливыми, глупыми глазами.

- Такой красивенький стали! - тихо, не глядя на него и подрагивая ресницами, говорила Фрося.

- Как ты живешь? - через силу спросил он, чувствуя, что молчать дольше невозможно.

- А какая уж наша жизнь! - сказала она со вздохом, но быстрый, лукавый взгляд ее черных глаз сказал ему другое.

Она легко подхватила обеими руками ведро за дужку и, оттягивая его на себя вместе с шестом от журавля, нечаянно сплеснула себе на подол и на босые ступни.

- Ай! - притворно взвизгнула она.

Она быстро вылила воду в ведро, стоявшее на дощатом помосте рядом с другим, уже налитым, и, отпустив ведро от журавля, сразу взвившееся кверху, стала отряхивать подол.

- Как замочилась! - приговаривала она своим идущим из глубины тела голосом.

Сережа, испытывая приятное кружение в голове, видел мелькание пестрого подола, загорелых рук и ослепительно белых выше колен, стройных сильных ног.

Фрося опустила подол, продела коромысло под дужку одного, потом другого ведра и легким, свободным движением взяла коромысло через плечо.

- Прощайте пока, Сергей Владимирович! - сказала она, улыбаясь. - Что это вы никогда не зайдете к нам?

- Я зайду, - поспешно сказал Сережа.

"К кому это - к нам? Ведь она живет одна с детьми? Ну да, она хочет, чтобы я зашел к ней и к детям!" - говорил себе Сережа, глядя, как Фрося идет по двору больницы, упершись одной рукой в бок, изгибаясь на ходу стройным и большим телом.

IV

Вдоль по гребню отрога и по верхушкам деревьев в саду, еще окутанных понизу туманом, побежало золотистое солнце восхода. Роса заискрилась в траве и на листьях.

- Да, вот при каких обстоятельствах нам довелось увидеться, - грустно говорила Лена, идя по аллее рядом с Сережей. - Ты вырос, вообще изменился, не знаю - в лучшую или в худшую сторону. Кажется, в лучшую. Но мне все-таки труднее найти с тобой общий язык. Сядем здесь, - указала она на любимую скамейку под яблоней. - Расскажи, что ли, как вы там бродили?

Сережа начал было рассказывать, но увидел, что Лена с окаменевшим лицом, не слушая его, смотрит на склоны хребта за рекой, где по жилам ключей медленно всползали вверх клочья тумана.

- Да ты не слушаешь меня!..

- Ты все не о том говоришь, - протяжно сказала она. - Мне хотелось бы больше услышать о тебе самом.

- Начинаются фокусы! - обиделся Сережа. - Я о себе и рассказываю. И вообще, я думаю, было бы лучше, если бы ты рассказывала о себе, подчеркнуто сказал он.

- Почему?

- Согласись сама, ты проделала более необычный путь, - сказал он, не решаясь уточнить свою мысль.

- Очевидно, ты так же, как и все, расцениваешь меня, как какой-то чуждый осколок, попавший в честную пролетарскую среду, вроде тебя и папы? Она враждебно и зло усмехнулась.

- Ленка! Что с тобой? - вдруг прежним, добрым и ласковым Сережиным голосом сказал он. - Ты какая-то нервная, злая и вчера и сегодня...

- Должно быть, от непроходимой монументальности чувств, в которой все упражняются почему-то надо мной и передо мной... Очевидно, потому, что я жизненно слабее других, - с едва сдерживаемым раздражением говорила Лена. Боже мой! Неужели нет на свете простых людей, людей ясных чувств, чистого взгляда! - вырвалось у нее из самого сердца. - Не люди, а какие-то памятники! Даже ты предстал передо мной в виде какого-то маленького памятничка...

- Я не понимаю, что ты хочешь... - начал было Сережа и не докончил.

Лицо Лены преобразилось от внезапно осветившего его любопытства, удовольствия, кокетства. Она поднялась со скамьи и быстро пошла по аллее.

Сережа увидел вышедшего из кустов навстречу Лене Семку Казанка в сдвинутой набекрень американской шапочке на белой головке.

Семка и Лена, улыбаясь и прямо глядя друг на друга, довольно продолжительное время подержались за руки. Сереже не было слышно, о чем они говорили, но он видел, как чередовались на лице Семки то задорное и нахальное, то детски наивное и даже нежное выражение, и как Лена явно кокетничала с ним и один раз громко засмеялась, и как Семка раза два машинальным движением девичьей своей руки снял с плеча Лены не то пушинку, не то ниточку.

Вот какой разговор происходил в это время между Леной и Казанком:

- Здравствуйте, Казанок!

- Здравсьтвуй! Я уже часа два жду, когда выйдесь, - нежно шепелявил он.

- Я очень рада видеть вас, Казанок!

- Рада? А я думаль, ты там все с нацяльством, - где тебе помнить маленького человечка!

- Я сама маленький человечек, Казанок. Начальству нет до меня никакого дела.

Как и в прошлую встречу, Лена испытывала необыкновенную легкость и свободу общения с Казанком. Она могла говорить с ним решительно обо всем, и молчать, не испытывая неловкости, и трогать его, и не удивилась бы, если бы он начал делать то же.

- Что - братишка твой приехаль? - спросил Семка, поведя бровью в сторону Сережи, и усмехнулся. - Он тебе про меня насказет!

- Разве у вас дурные отношения?

- У него дурные, у меня умные, - насмехался Семка.

- Если ты хочешь, чтобы я была дружна с тобой, - сказала Лена, не замечая, что стала называть его на "ты", - ты должен помнить, что я очень люблю его.

- Я тозе, - дерзко отвечал он.

- Ты все же очень нахальный парень, - просто сказала она.

- А ты - красавуська. На тебя глядеть, аж глазам больно.

- Красавушками, положим, коров зовут. - Лена улыбнулась. - Я правда нравлюсь тебе, Казанок?

- Очень. Я мог бы ходить за тобой, как нитка за иголькой.

Она засмеялась.

- Мне придется вынуть нитку из иголки. Мне пора в больницу. Я еще увижу тебя, Казанок?

- Захочешь, увидись.

- А как я найду тебя?

- Я сам найду тебя, махонькая.

- До свиданья, Казанок!

И Лена, как и вчера, нежной своей ладонью чуть коснулась его головы между ухом и шапочкой.

- Как ты можешь с ним так... с этой сволочью! - мрачно говорил Сережа, не будучи в силах глядеть на Лену. - Ведь это же сволочь! - повторил он.

- Почему ты так ругаешь его? - спросила Лена, пытливо глядя в глаза Сереже.