Танцующая с Ауте - Анастасия Парфенова

На этот раз ветры оказались не мягким, поддерживающим бризом, а сметающим все на своем пути ураганом. Нас подхватило яростным потоком и почти швырнуло к посадочной террасе клана Дернул. Врываюсь, крыльями расшвыривая попавшиеся на пути преграды. Дочь линии Тея в своем коронном утреннем настроении, разбегайтесь и падайте, кто не спрятался, я не виновата. Онн, видевший за долгие века своего существования немало таких вот вторжений, благоразумно пропускает меня прямо к Проходу в Ауте. Довольно просторное помещение в глубине дома полностью лишено украшений, в воздухе спутанным комком мерцает дикая, непонятно чем удерживаемая энергия. Это чистое безумие – держать рядом с собой маленький кусочек Ауте, наивно полагая, что возможно подчинить или приручить нечто подобное. Но у эль-ин бо-ольшой опыт по части безумия.

Раниэль-Атеро не обращает на мое шумное прибытие ни малейшего внимания. Лицо кажется потусторонним, нездешним, пальцы слегка подрагивают, манипулируя невидимыми силами Мой гнев разбивается о его отрешенное спокойствие, оставив взамен благоговейное восхищение этой чуждостью. Черные, без малейшего проблеска света крылья парят по комнате рваными клочьями тумана, хрупкая фигура четко очерчена на фоне бушующей фантасмагории Ауте.

Он прекрасен.

Минута проходит в тихой медитации над этим пугающим могуществом, пока наконец по его телу не проходит легкая дрожь возвращения. Глаза широко раскрываются, и свет их – темный сапфир, манящий и бархатный, как ночное небо, и столь же далекий. В нем можно утонуть, в нем хочется утонуть, забыв себя, забыв обо всем. Раствориться в темном сиянии навсегда. Если когда-нибудь мне придется схлестнуться в схватке с отчимом, ему не придется сражаться. Все, что он сделает, – это посмотрит на меня расширенными в предвкушении победы глазами, и получит бездумную, полную радостного восхищения рабыню. Так было и так всегда будет между мной и Учителем. Я слишком хорошо его знаю, слишком глубоко чувствую, чтобы питать какие-либо иллюзии по поводу нашего равенства.

– Антея. – Слова даются ему с некоторым трудом, часть разума все еще пребывает в единении с энергией Ауте. – Я думаю, что нашел дорогу, по которой сможем проскользнуть к Эвруору. Придется спускаться под Щит.

Механически склоняю уши в знак понимания. Вдруг приходит странная ассоциация – выражение лица Раниэля-Атеро напоминает мимику человека, получившего ударную дозу наркотиков. В принципе так оно и есть – какой наркотик может быть слаще абсолютной власти? Слаще искушений Ауте? Интересно, а как выглядит мое собственное лицо, когда я танцую?

Шелест крыльев, смех, похожий на звук разбивающегося стекла и столь же ранящий.

Стены комнаты подергиваются туманом, всплесками далекой энергии появляются одна за другой детские фигуры. Их пластика совершенно не поддается определению. Тонкие лица пусты и чужды, ауры могут свести с ума, если вглядываться в них слишком пристально. Даже с расстояния ощущаю непрерывное изменение в телах и разумах девочек-подростков, цветовая фантасмагория их крыльев больно ранит глаза. Каждую сопровождают закованные в невидимую броню, излучающие угрозу и смерть мужчины. Вене и с ними – стражи-Риани. Подкрепление прибыло.

Быстренько окидываю их взглядом. Пятеро вене, со мной и Раниэлем-Атеро семеро, и семеро же Риани. Партия для Погружения средней трудности, ничего необычного. Танцовщицы мне незнакомы, хотя нет, кажется, некоторых из них я помню еще малышами. И кое-кто из воинов мне известен. «Высокий уровень» – очень мягкое определение для бойцов такого класса. Да, похоже, клан отобрал лучших для участия в этом безумии. Последняя мысль несколько успокаивает.

Посылаю приветственный сен-образ и вновь поворачиваюсь к отчиму, вопросительно приподнимая уши:

– Мама не летит?

– Нет. У нее несколько другие… планы.

– Ага. Ясно.

Это значит, что Мать клана занимается чем-то, о чем мне знать не полагается и что более важно, нежели присутствие у смертного одра лучшей подруги. Испытываю острое желание перевести в сен-образы кое-что из того, что люди называют ненормативной лексикой. Понимаю, что меня держат в неведении не потому, что мне не доверяют – упаси Ауте, мы же не люди, в самом деле, чтобы играть в глупые шпионские игры, – а потому, что так надо. И это «надо» вызывает все большие и большие опасения.

Раниэль-Атеро вновь поворачивается к бушующей энергии, протягивает к ней руку. Под его тонкими пальцами волны излучений приобретают цвет темной бирюзы, сплетаются сложным рисунком, выгибаются, образуя портал. Ну, вообще-то это не портал, в нем и близко нет ничего от тех проходов, которыми пользуются дараи. Но на практике… как еще назвать арку, ведущую из одного места в другое? Если бы еще слово «место» имело хоть малейшие значение, когда его произносят в одном предложении с «Ауте»…

Вновь не могу оторвать глаз от Раниэля-Атеро. Слишком хорош, слишком утончен, слишком красив. Летящие черты лица, плавные линии тела – тем не менее никто в здравом уме и твердой памяти и на секунду не перепутает его с женщиной. Есть в нем что-то неуловимо мужественное, самодостаточное, подавляющие. Что-то, что заставляет даже мою мать опускать глаза и подчиняться.

Иногда.

Мы выстраиваемся в некое подобие боевого порядка: вене внутри, воины снаружи. Задача Риани – не подпускать к внутреннему кругу ничего, что могло бы нарушить концентрацию вене, в то время как они изменяют себя и окружающее. Та еще задачка.

Четырнадцать пар крыльев взбивают воздух, четырнадцать тел зависают над полом. Раниэль-Атеро вдруг напрягается, его взгляд утрачивает туманную дымку, становится острым, присутствующим.

– Сейчас.

Портал выгибается, охватывает нас, окутывает ярко-синими сполохами. Погружение началось.

Проблема с Ауте в том, что никогда не знаешь, чего же от нее ожидать. Одни погружения проходят спокойно и безмятежно, точно утренняя прогулка. Из других невозможно вернуться по определению, как бы хорош ты ни был. Третьи представляют собой золотую середину.

Мы танцуем. Впрочем, танцем назвать это можно весьма условно. Семь фигур растворяются в изменении, полностью сливаясь со всем, что их окружает, полностью подчиняя себя, свое тело и разум происходящему. Невозможно сказать: «Вот это мое тело, вот кожа, вот граница, то, что вне, – это уже не я». Нет, я являюсь всем, что чувствую. И где-то глубоко внутри я знаю, что могу себя изменить. А если я – это все вокруг, значит, я могу изменить все вокруг. Так работают вене линии Тей. Что ощущают другие, не знаю. Но факт остается фактом: все, что вене воспринимает, находится под ее относительным контролем. Слово же «относительный» в применении к Ауте может принимать самые разнообразные значения.